В лодке на пути назад мы разговорились с кореянкой, которая предложила подбросить нас на своей машине до аэропорта.
Наш самолет вылетал на следующее утро. Причем так рано, что нам проще было переночевать где-нибудь неподалеку от аэропорта. Вернее, мы так планировали. Но наши планы в очередной раз поменялись.
Мы уже подъезжали к повороту на аэропорт (до него от паромной пристани не больше десяти километров), когда кореянка вспомнила, что в Порт-Виле живет один русский. Откуда он взялся и давно ли приехал на Вануату, она понятия не имела.
— Я его никогда не видела. Знаю, что зовут его Николай Мишутушкин. Он художник. В центре города есть магазин, где продают футболки, украшенные его рисунками. У меня у самой есть несколько штук. И они мне очень нравятся. Если хотите, я подвезу вас до магазина.
Как оказалось, магазин стоит на центральной улице почти в самом Порт-Вила. Мы мимо него проходили в свой первый день на Вануату, но не обратили внимания. Сейчас же мы тщательнее разглядели вывеску. Действительно, на ней английскими буквами было написано «Николай Мишутушкин».
Художника в магазине мы не застали. Но продавщица объяснила, как его найти:
— Идите прямо, а после музея — он создан в бывшем церковном здании на холме — сверните налево и идите до французской школы. Там спросите, как дойти до дома Мишутушкина. Его у нас все знают.
Пройдя от французской школы около двух километров, мы оказались перед табличкой с надписью «Фонд Мишутушкина».
Калитка была открыта. По длинному проходу, петляющему между деревянными заборами, мы вышли к сараю, заставленному каменными и деревянными идолами. Впереди увидели беседку. В ней на кушетке лежал с закрытыми глазами пожилой мужчина с короткими седыми волосами и красным от загара лицом. Медсестра в белом халате массировала ему ноги.
Я поздоровался по-русски. Мужчина ответил на приветствие, но никакого интереса к нам не проявил, продолжая лежать с закрытыми глазами. Казалось, наше появление его ничуть не удивило и не заинтересовало. Может, немного рассказать о нашем путешествии? Перечисление стран, в которых мы успели побывать, также никакого впечатления на него не произвело. Он, казалось, уже заснул. И тут я мельком упомянул, что мы объехали весь остров автостопом.
— Автостопом? — Мужчина тут же открыл глаза и приподнялся на кушетке, чтобы впервые на нас посмотреть. — Вы остаетесь у нас на ночь. Алоис, — крикнул он в направлении дома и стал давать указания по-английски. — Срочно доставай все, что у нас есть. Нужно досыта накормить гостей. Мальчики останутся у нас ночевать. Кстати, — обратился он уже к нам и вновь по-русски. — Забыл представиться. Меня зовут Николай.
Я не мог понять, чем же было вызвано такое к нам отношение. Но Николай вскоре и сам все объяснил:
— А вы знаете, я до Вануату добирался автостопом из Франции. — И поток его воспоминаний было уже не остановить. — Родился я в семье русских эмигрантов в Париже, учился на художника. Но в 1953 году потянуло меня в дорогу. Денег не было, но тяга к перемене мест была неуемной. Время было удивительное. Жизнь тогда была не такая суетливая, как сейчас. Европейцы в Азии были в диковинку. По пути я познакомился с удивительными людьми. В Индии встречался с премьер-министром Джавахарлалом Неру и его дочерью Индирой Ганди, в Непале — с королем Махендрой Вир Бекхам шех Девой, а на Шри-Ланке — с премьер-министром Саломоном Бандаранаике — его именем сейчас назван международный аэропорт. Я не был дипломатом или официальным представителем. Всего лишь бедным начинающим художником. И по странам Азии путешествовал с целью изучить азиатское искусство, которым тогда сильно интересовался. Но автостоп — дело такое непредсказуемое. Никогда не знаешь, с кем встретишься. За три года я добрался до Австралии. И тут у меня возникла проблема. Мне нужно было отслужить в армии — тогда во Франции военная служба была обязательной. Но как мне вернуться домой? В Австралии я зашел к французскому послу. Он мне сказал, что совсем не обязательно возвращаться в Европу. Служить можно и в одной из французских колоний. И посоветовал отправиться на Новую Каледонию. Буквально сразу же после взлета у самолета отказал один из моторов. Мы развернулись назад и пошли на вынужденную посадку. Стоит ли говорить, что все пассажиры были перевозбуждены. Казалось, мы находимся на грани гибели. Я разговорился с женщиной, которая сидела на соседнем кресле. Пока мы ждали замены самолета и затем летели на Новую Каледонию, я успел много о себе рассказать. Совершенно случайно выяснилось, что моя соседка — жена моего будущего командира. Муж встречал ее в аэропорту. Они предложили мне жить не в казарме, а в их доме. У них был сын примерно моего возраста. Он уехал на учебу в Париж, а его комната пустовала. Кроме того, муж моей случайной попутчицы предложил мне стать его адъютантом. Я ведь был образованным юношей. Закончил во Франции университет. Свободно говорил не только по-французски, но и по-английски и даже по-русски. Впрочем, тогда казалось, что знание русского языка мне совсем не пригодится. Русские в Океанию попадают редко. Все слышали про Николая Миклухо-Маклая, который высадился на Новой Гвинее с корвета «Витязь». Но он был здесь очень давно. В 1970 году в Советском Союзе взялись торжественно отмечать 100-летний юбилей знаменитого ученого. По маршруту его экспедиций отправилось научно-исследовательское судно, которое в память о судне, на котором путешествовал Миклухо-Маклай, также назвали «Витязь».
— Я видел его на вечной стоянке в порту Калининграда. Теперь это плавучий музей.
— Да, жизнь не стоит на месте. Но в те давние уже годы это было очень современное судно, оснащенное сложной аппаратурой. К русским относились с предубеждением. Считали, что научная экспедиция — это лишь прикрытие шпионской по сути деятельности. Когда «Витязь» вошел в порт, меня послали на борт как представителя французского губернатора. Когда русские моряки услышали, что я говорю по-русски, они испугались. Все советские люди за границей боялись провокаций. А к эмигрантам относились как к недобитым белогвардейцам. Однако мне все же удалось установить контакт с советскими учеными. Мы до сих пор дружим. Я бывал у них в домах, знаком с детьми и внуками. А здесь меня еще долго считали «русским шпионом» — очень уж подозрительным было мое общение с советскими моряками.
Медсестра закончила массаж. Николай с трудом встал с кушетки.
— Мне уже исполнилось восемьдесят лет, и я стал плохо переносить длительные перелеты. Вчера прилетел из Европы. В пути провел больше суток, вот ноги и отекли. После массажа стало немного лучше, но все равно хожу с трудом.
Однако он все же настоял на том, что сам все покажет. И первое, что мы увидели, это пожелтевшая газетная вырезка, висевшая на стене в рамке под стеклом.
— Это статья, опубликованная во французской газете. В ней написано о моем путешествии из Парижа в Океанию.
Текст был на французском языке. Центральное место на странице занимал карандашный рисунок парня с широченной улыбкой, в джинсах и клетчатой рубахе с рюкзаком за плечами, стоявшего на дороге с вытянутым большим пальцем.
Затем мы вернулись к сараю с идолами, который проходили по пути от калитки до беседки.
— Здесь хранится часть моей коллекции произведений меланезийского и полинезийского искусства, которую я собираю уже свыше сорока лет. Я вам уже рассказывал, что познакомился с моряками и учеными с «Витязя». Через них мне удалось установить контакт с московским Институтом этнографии Академии наук СССР. Академик Бромлей предложил мне привезти коллекцию в Советский Союз. Два года я колесил с ней по всей стране — от Москвы и Санкт-Петербурга до Хабаровска. И везде меня очень хорошо принимали. — Он показал на висевшую на стене афишу на русском языке. На белом фоне большими красными буквами было написано «Искусство Океании», и чуть ниже о том, что открывается художественная выставка в Музее искусств народов Востока. — Потом я со своей коллекцией побывал в Японии, на Тайване, во многих городах Европы и Америки.
Вскоре нас позвали к столу, на котором были запеченные плоды хлебного дерева, вареное и жареное мясо, манго, бананы. За ужином к нашей беседе присоединился Алоис Пилиоко.
— Мы с ним уже сорок лет вместе. Вместе живем, вместе работаем, вместе путешествуем. Прекрасно друг с другом ладим, хотя Алоис и не говорит по-русски. — Вероятно считая это обстоятельство решающим аргументом, Николай продолжал общаться с нами, не давая своему другу вставить хотя бы слово. — Мы познакомились случайно. Я писал свои картины на открытом воздухе. Один местный мальчишка подолгу стоял за моей спиной, наблюдая за работой. Я стал учить его живописи. У него есть свой оригинальный стиль. И уже достаточно много поклонников.
Алоис понимал, что мы говорим о нем. Но ему оставалось только молча сидеть и улыбаться. А Николай перешел на другую тему.
— После окончания службы я жил в Новой Каледонии. Французский губернатор Новых Гебрид решил переманить меня к себе. Он хотел, чтобы я создал здесь музей. Тогда ни одного музея в Океании еще не было. В 1961 году мне бесплатно выделили участок на берегу моря для строительства дома. Здесь мы до сих пор и живем. Давайте, пройдем внутрь.
Мы зашли в дом, обращенный фасадом к океану. Справа от входа была кухня, больше похожая на музей. Как, впрочем, и весь трехэтажный дом, заполненный картинами, скульптурами, оригинальными вещицами — как произведениями самих художников, так и привезенными ими из поездок по всему миру.
— Все это мы собирали в течение полувека, — продолжил Николай свой рассказ. — Но мне уже 80 лет, Алоис тоже далеко не молод. Ни детей, ни наследников у нас нет. И что будет с нашей коллекцией? Как ее сохранить? Мы с ним и создали совместный фонд — «Фонд Мишутушкина». На него переписали и дом с участком, и нашу коллекцию. Пока мы сами управляем делами фонда. Но надеюсь, и после нас он будет еще долго существовать.
Нас устроили на ночь на первом этаже. Алоис спал на третьем, а Николай — в соседнем одноэтажном домике. У него в спальне рядом с кроватью стоял включенный компьютер.