В XVII веке в период наибольшего расцвета миссии Сан-Игнасио на ее территории жило до трех тысяч человек (в 1731 году в иезуитских миссиях в Южной Америке проживало около 140 тысяч человек). Эта «редукция» была не только религиозным, но также и культурным и даже коммерческим центром. Ведь река Парана тогда была одной из главных транспортных артерий.
В конце XVIII века иезуиты выступали против политики испанского короля-реформатора Карла III. Поэтому в 1767 году деятельность этого ордена во всех испанских колониях была запрещена. Миссии стали переходить под управление францисканцев и доминиканцев. Но их было так много, что эти два монашеских ордена не смогли заполнить все вакансии.
В 1817 году закрылась и миссия Сан-Игнасио (наряду с другими аналогичными миссиями на территории Аргентины, Бразилии и Парагвая). Заброшенные руины быстро заросли густым тропическим лесом. О них надолго забыли. Только в 1940 году началась реставрация. А в 1984 году ЮНЕСКО включило здания иезуитской миссии в список памятников мирового значения. Руины на окраине поселка Сан-Игнасио огородили и превратили в музей под открытым небом.
Войдя через центральный вход, мы оказались на заросшей густой травой площади, окруженной руинами зданий, построенных из каменных блоков, вырезанных из темно-красного песчаника.
Стены, толщиной около двух метров, несмотря на рыхлость использованного для их строительства материала, успешно простояли два века. Но от крыши и следов не осталось. Перед руинами под стеклом выставили картинку, на которой изображен отштукатуренный и выкрашенный в светло-бежевый цвет фасад церкви именно в том виде, в каком он был в XIX веке: две башни, трое ворот с колоннами по бокам (центральные и с двух сторон от них боковые, немного поменьше) и окно с маленьким балкончиком.
Нам же удалось увидеть только два фрагмента стены — между центральными и боковыми воротами. Там, где были ворота, сейчас лишь пустые проходы между кусками стен без всяких следов штукатурки.
За церковью сохранились руины монастырских зданий. Видно, что их недавно отреставрировали. Выправили стены, восстановили окна (рам нет, но есть железные решетки) и дверные проемы, очистили выложенный из блоков песчаника пол.
В то утро мы были единственными посетителями музея. Бродили среди ярко-красных стен и даже пытались на них вскарабкаться — иногда успешно, заглядывали во все уголки, пугали сонных ящериц и удивлялись размерам гигантского кактуса, выросшего у дальней стены монастыря.
В 15 километрах от Сан-Игнасио на берегу реки Параны, по которой в этом месте проходит граница между Аргентиной и Парагваем, создали заповедник. Через каждые 10 метров поперек дороги раскинулись огромные паутины — до двух метров в высоту и четырех в ширину. Да и сами сидящие в них пауки пугали своими размерами. Таких только в фильмах ужасов снимать. Приходилось идти как по минному полю, стараясь не зацепиться за паутину. Проверять на своей шкуре, ядовитые ли ее сплели пауки или нет, совсем не хотелось.
Пройдя через лес, мы вышли на берег реки Параны. На полянке сразу несколько компаний устроили пикник. Погода была прекрасная: солнечно и очень тепло, даже жарко. Но почему-то никто в воду не лез. Может, здесь пираньи живут? Или крокодилы? И поэтому местные жители опасаются входить в реку?
Я подошел к одной компании.
— А пираньи здесь водятся?
Нет.
А крокодилы?
— Тоже нет!
Почему же никто не купается?
— Профундо.
Наверное, это какой-то совсем страшный зверь, которого здесь нужно бояться больше хищных рыб и крокодилов. Посмотрели в испанско-русский словарь. Оказалось, все значительно проще и банальнее. «Профундо» переводится с испанского как «глубоко». Значит, можно купаться.
Нас не обманули. У берега действительно было очень глубоко!
По реке проходит граница между Аргентиной и Парагваем. Но не только пограничников, но и самой банальной колючей проволоки на берегу не было. При желании можно было сплавать в новую для нас страну и вернуться назад.
Вечером народ стал разъезжаться. Те, с кем мы успели познакомиться, оставляли нам неиспользованные запасы воды и продуктов. Они же видели, что мы пришли налегке. А вода в Паране была такая мутная, что ее и кипятить-то было неприятно.
Палатки у нас не было. Но погода была сухая. Развели костер — благо дров там было много. Вскипятили чай, сварили рисовую кашу. Да и просто болтали допоздна. Дрова в костер подбрасывать перестали. Он постепенно затухал. Вот вспыхнул и погас последний язычок пламени. И тут началось. На нас со всех сторон понеслись громкие вопли, крики, свист, улюлюканье, хруст сухих веток, писки, шорохи, кряканье, шипение, пыхтение, сотни самых невероятных звуков. А в интервалах из-за реки, с парагвайского берега, явственно доносился хриплый крик ягуара.
Звуки становились все громче и громче, как будто кто-то крутил ручку регулировки на проигрывателе. В кустах заворочались какие-то крупные животные. Они с таким громким хрустом ломали сучья и ветки, что казалось, там если и не слоны, то лоси или буйволы. Низко-низко над нами стали летать огромные птицы или гигантские летучие мыши. В темноте их видно не было. Но я отчетливо слышал хлопанье крыльев и ощущал мощные толчки воздуха.
В довершение всего этого ужаса на дальнем конце поляны неизвестно откуда появилась группа людей с фонариками — у нас и самих были такие на миниатюрных батарейках со светодиодами вместо лампочек. Они стали медленно к нам приближаться, как будто хотели окружить со всех сторон. Только когда «люди с фонариками» подошли достаточно близко, стало понятно, что это гигантские светлячки.
Едва я перевел дух, как заметил в дальнем конце поляны два красных огонька. Больше всего они были похожи на стоп-сигналы машины. Рядом с ними были и три особо крупных светлячка. Они стали приближаться к нам. Стало ясно, что это не светлячки, а люди.
Мы с Олегом рефлекторно взяли в руки по тяжелой палке. Не для того, чтобы обороняться. Здесь почти все бандиты с огнестрельным оружием, от них палками не отобъешься. Просто хотелось подержать в руке что-то тяжелое, чтобы почувствовать себя увереннее.
Помню, как-то я со своим другом Сашей Николаевым попал на Камчатку в тот год, когда там случилось нашествие медведей. Они были буквально повсюду. Ружья у нас не было. Но и с голыми руками в лесную чащу входить было боязно. Поэтому мы ходили с фальшфеерами (сигнальный огонь, который горит даже под водой — что-то типа сигнальной ракеты на ручке). Эти «средства самообороны» вряд ли помогли бы нам в случае столкновения с медведями, но все же давали возможность справиться со своими страхами.
Так и здесь, мы с Олегом с дубинками в руках уже более спокойно наблюдали за тем, как к нам приближаются трое с фонариками. Когда они подошли уже достаточно близко и заговорили, я их узнал. Они днем пикниковали по соседству с нами.
— У вас все нормально? — обратился один из них.
— У нас-то нормально. А вы почему вернулись?
— Потеряли в траве на поляне ключи от дома. Пришлось возвращаться.
— И как? Нашли?
— Нашли. Вот подошли к вам на всякий случай. Подумали, может, вам еще чем помочь?
От помощи мы отказались, и троица пошла назад к машине. Когда машина уехала, нас опять со всех сторон окружили звуки леса. Света забралась в спальный мешок с головой, чтобы их не слышать. И быстро уснула. А я все ворочался. Успокоился только после того, как встал и подбросил дров в костер. Угли были еще горячими, и огонь быстро ожил. Теперь мне надо было успеть уснуть, пока он не погас.
Когда мы проснулись утром, поляна вновь выглядела как самое обычное место для пикника на берегу реки.
По дороге назад в город мы случайно оказались у дома, в котором жил Орасио Кирога, знаменитый южноамериканский писатель начала XX века.
У входа дремал сонный охранник, который по совместительству был еще и билетером. Он продал билеты, но оставлять свой пост не стал, предоставив нам возможность самим бродить по территории поместья.
Чтобы попасть на территорию дома-музея, нам пришлось вначале пройти через здание мастерской. Затем мы попали в пустой дом, все стены которого были завешаны картинами. При ближайшем рассмотрении оказалось, что это еще не дом, а лишь еще одна мастерская. Да и картины там были непонятно чьи. Писатель вроде бы никогда не был замечен в пристрастии к рисованию. Он все больше мистикой интересовался.
Пройдя еще немного дальше по тропинке, мы увидели фундамент дома. Там, судя по табличке, когда-то жили работники фазенды.
Сам дом писателя находился еще дальше. По пути к нему мы прошли еще одну мастерскую — вероятно, столярную. Перед ней стояла деревянная лодка. При том, что реку было еле-еле видно где-то далеко внизу. Так как спросить было не у кого, нам самим пришлось строить гипотезы и читать таблички.
Сам писательский дом узнать было легко, даже без всяких подсказок — это было единственное не деревянное, а кирпичное здание с застекленной верандой, с выкрашенными зеленой краской оконными рамами и дверями. Писатель, надо отдать ему должное, выбрал для дома прекрасное место — на вершине холма, с которого открывается вид на бескрайние просторы. Не было видно ни одного дома — только горы, густой лес и вьющаяся широкой лентой река Парана.
Двери дома были распахнуты настежь. В глаза сразу бросился мотоцикл. Он почему-то стоял не во дворе, а на застекленной веранде. Вероятно, охранники боялись, что снаружи его украдут. А в оборудованный сигнализацией дом воры лезть побоятся.
На столе стояла старая печатная машинка, на прибитых к стенам полках выставили коллекцию антиквариата: ламповый радиоприемник, керосинки, посуда. На стенах были развешаны вставленные в рамки под стеклом старые газетные вырезки и фотографии. Перед парадным входом в дом на постаменте установили будто вырубленный топором каменный бюст писателя.
Орасио Кирога (1878–1937) родился в 1878 году в Уругвае, в речном порту Сальто. Он учился и Политехническом институте, работал в разных журналах, преподавал литературу, был даже мировым судьей… В Монтевидео увидела свет его первая книга — в стихах и прозе.