Курсанты увидели здесь многочисленные добытые писателем в Африке трофеи: копья, мечи и стрелы племени масаи и ватуси, шкуры львов и леопардов, головы антилоп и буйволов. На стене одной из комнат висела огромная афиша, показывающая корриду с участием знаменитого испанского тореадора Бельмонте. А рядом примостился тесак из крупповской стали со свастикой, добытый Хемингуэем в боях на Хараме в Испании, где он снимал антифашистский фильм.
Рабочий стол Хемингуэя меньше всего был похож на стол писателя. Здесь лежали патроны двенадцатого калибра от дробовика, обломок носа меч-рыбы, лески и поводки для ловли тунца, фотографии сыновей, бейсбольный мяч и даже японский меч для харакири.
Но создавал свои творения он не за этим столом. В соседней комнате в углу был пристроен пюпитр, где и работал писатель. На нем и сейчас лежит стопка бумаги и недописанная страница очередной книги.
Практически весь первый этаж занимали стеллажи с книгами. На втором этаже взору были представлены ружья, болотные сапоги, ботинки, мокасины из сыромятной кожи, луки и колчаны со стрелами, десяток коварных железных копий племен Уганды, Кении и Танганьики.
На третьем этаже был склад рыболовных принадлежностей. А посредине комнаты, устремив в огромное окно свои сверкающие линзы, стоял на треноге телескоп: жена Хемингуэя Мэри увлекалась астрологией и составляла гороскопы, а он рассматривал в телескоп красавицу Гавану.
Перед тем, как распрощаться, сопровождающий посоветовал курсантам посетить небольшую деревушку Кохимар на берегу Мексиканского залива, где живут рыбаки и где находился дом организатора кубинской революции Фиделя Кастро. Здесь часто бывал Эрнесто Хемингуэй и именно здесь живет тот самый рыбак по имени Ансельмо, ставший прообразом главного героя в книге «Старик и море».
Рыбака не оказалось дома, соседи посоветовали поискать его в прибрежном кабачке, где тот имел обыкновение проводить время за стаканом рома. На веранде кабачка расторопный бармен бойко передвигался между столиками, разнося ром баккарди, коктейли «Куба либре» и ароматный черный кофе, запах от которого распространялся далеко за пределами кабачка, заманивая посетителей. Здесь же на специальной машинке прогоняли стебли сахарного тростника, сок из которого, по мнению кубинцев, гораздо лучше всякой Кока-Колы.
Словоохотливый бармен поведал, что этот самый Ансельмо, действительно был другом Хемингуэя и часто ходил с ним на лодке в море. И сегодня он был в кабачке, отпраздновал свою восьмидесятую годовщину, и, выпив очередной стаканчик баккарди, отправился навестить своих друзей, так что встретиться с этим легендарным человеком курсантам не удалось.
На обратном пути рядом с фортом старой крепости на сером граните курсанты увидели темный бронзовый бюст с мемориальной доской. Надпись была на испанском языке, и сопровождающий перевел, что этот памятник поставлен кубинским народом автору романа «Старик и море». Рыбаки деревушки Кохимара считают Хемингуэя своим, так же, как и все кубинцы думают, что известный писатель их соотечественник.
Большой интерес у курсантов вызвало и посещение фабрики по производству знаменитых гаванских сигар. Процесс по скручиванию листов табака в сигары был удивительно прост: молодые женщины и девушки с приподнятыми доверху юбками прямо на голых вспотевших бедрах раскатывали листья табака и закручивали их на ногах в твердые цилиндры будущих гаванских сигар. Потом эти сигары упаковывались в дорогого вида коробки, сделанные явно не на Кубе, и развозились по всему миру.
Прямо от порта узкие улочки приводят моряков к площади старого города у Капитолия, где сейчас в канун первомайских праздников по вечерам прямо на улице выступают коллективы художественной самодеятельности многочисленных предприятий города.
Гаванский Капитолий похож на Капитолии других стран: в центре возвышается купол с колоннами, шпилем и флагштоком. Раньше здесь был Сенат и палата представителей Кубы. У народа Кубы со старым парламентом было связано много мрачных воспоминаний, поэтому новая революционная власть решила не размещать в здании Капитолия правительственные учреждения, и оно целиком было передано научным учреждениям. В большом зале перед парадной лестницей Капитолия высится золоченая статуя женщины с копьем в одной руке и щитом в другой – это олицетворение свободной Кубы. Перед статуей в центре зала огороженный канатом круг с бронзовым пятном в центре. От этого пятна отмеряют расстояние до других городов Кубы. Если подняться по винтовой лестнице на самый верх здания, то перед глазами предстанет вся кубинская столица, и даже купол Капитолия окажется гораздо ниже этой площадки.
Курсанты услышали от своих кубинских друзей о наличие за городом знаменитого во времена Батисты(американского ставленника, бывшего диктатора Кубы до революции), развлекательного комплекса и ресторана-кабаре «Тропикана», и решили его навестить. Если бы на шхуне был комиссар, то он никогда бы им не разрешил туда пойти, но у них на судне была определенная свобода и они решили посмотреть, как развлекались в свое время несчастные капиталисты.
На территории комплекса был разбит большой парк с фонтанами и тропической растительностью, большое здание ресторана и целая анфилада построек с комнатами для танцовщиц и их гардеробов. Ресторан-кабаре славился в свое время тем, что там было собрано несколько тысяч танцовщиц практически со всего света, и гости кабаре могли заказать любой национальный танец мира.
В огромном зале вдоль стен располагался второй ярус шириной в несколько метров, где танцовщицы исполняли свои танцы, как бы паря в воздухе. Все стены и выступы были зеркальными и сделаны так, что сидящие в зале за столиками посетители, с любого места, не поворачиваясь, могли наблюдать за танцовщицами. После революции при Фиделе Кастро это заведение закрылось, а танцовщиц и девушек легкого поведения, которые в прежние времена ублажали иностранных туристов, отправили на близлежащий небольшой островок на перевоспитание – выращивать цитрусовые рощи и заниматься другой полезной работой.
Стоянка в веселой, шумной и героической Гаване пролетела незаметно, и шхуна опять отправилась в плавание, взяв курс на Копенгаген. Этот переход оказался необычайно тяжелым, особенно, если его сравнивать с довольно спокойными маршрутами последних месяцев плавания.
Глава 33
Курс шхуны пролегал через знаменитый Бермудский треугольник, и ее скорость увеличивалась за счет течения Гольфстрим. Но уже через несколько дней после выхода из Гаваны судно настиг жестокий шторм при ураганном ветре с кормовых румбов. По сообщению метеосводок впереди шхуну ожидал мощный циклон, от которого при малой скорости судна невозможно было уклониться. Шхуна шла под одним парусом – брифоком и при работающем двигателе. Остальные паруса ставить было опасно, так как мачты могли не выдержать сильных порывов ветра. А центр циклона все приближался, скорость ветра достигла ураганной силы, брифок не выдержал и лопнул, и стал хлопать десятками ленточек по рее. Скорость шхуны снизилась, ее развернуло, громадная волна ударила в борт и попала в открытый иллюминатор камбуза. Все, что было на плите, включая обед для экипажа, было мгновенно смыто и перевернуто, а поток воды хлынул в нижние рабочие и жилые помещения.
Другая волна целиком накрыла шхуну, залила через вентиляционный люк машинное отделение и двигатель заглох. Потерявшая ход шхуна стала игрушкой стихии, качка достигла неимоверной амплитуды, стоять было невозможно – надо было привязываться или держаться за ванты обеими руками. Был объявлен общий «аврал», вся команда боролась не только за живучесть шхуны, но и за свои собственные жизни. Капитан дал радисту указание послать в эфир сигнал СОС, но при таком шторме вряд ли кто смог бы помочь. Таких необычайно громадных волн, высотой в десятки метров, гладких и без обычной пенной гривы моряки в этом рейсе еще не видели – это был настоящий грозный Бермудский треугольник. Шхуна, как и в случае с «Глазом бури», опять попала в экстремальную и критическую передрягу, и спасать моряков было некому, да и в таких условиях это было бы невозможно.
Все члены экипажа откачивали воду из внутренних помещений и машинного отделения, работая ручной помпой и обычными ведрами. При этом надо было поймать момент, открыть дверь, вылить воду и быстро закрыть дверь, чтобы туда не попала вода очередной волны. Механики в это время пытались завести двигатель и, наконец, это им удалось, шхуну кое-как привели форштевнем к ветру, в результате чего удары волн несколько уменьшились. По палубе словно Мамай прошел – сломанные балки, поручни, снесенные антенны измерительных приемов, рабочую шлюпку сорвало с шлюп-балок и выбросило в море. Все сломанное волны смыли за борт, оставив палубу непривычно голой.
Штурвал рулевого колеса крутился, как пропеллер, вырываясь из рук двух матросов. Шхуна, как подводная лодка, порой погружалась под наваливающиеся горой волны, и находящиеся внутри помещений члены команды могли видеть в иллюминаторы яростно бурлящую зеленую воду.
Все члены экипажа работали несколько суток, не покладая рук, досками забивали выбитые стекла в рубке, укрепляли слабые места, и постоянно откачивали проникающую во все щели воду. Ни о какой горячей пище не могло быть и речи, так как камбуз не мог работать в таких условиях. Для проветривания помещения камбуза повар на некоторое время открыл иллюминаторы и дверь, но как раз в этот момент заглох двигатель, и шхуну развернуло бортом к волне. Вода через борт ворвалась в открытую дверь и иллюминаторы, смыла с плиты кастрюли с обедом для команды, и хлынула вниз по трапу, где были расположены гиро-пост, каюты доктора, второго и третьего штурманов, радиста, и старшего механика. Позже радист, убирая каюту, выуживал из-под кровати куски мяса из обеденного борща. Вода прорвалась в агрегатную, в радиорубку, и даже просочилась в машинное отделение, и команде пришлось все протирать и просушивать, чтобы заставить аппаратуру работать.