Входя в вагон, мистер Фогг спросил у проводника:
— Послушайте, друг мой, что это сегодня происходило в Сан-Франциско?
— Митинг, сэр, — ответил чиновник.
— Но мне показалось, что на улице было необычайное оживление?
— Нет, был обычный избирательный митинг.
— Вероятно, выбирали главнокомандующего? — спросил мистер Фогг.
— Нет, сэр, мирового судью.
Выслушав это, Филеас Фогг молча вошел в вагон, и поезд на всех парах понесся вперед.
Глава XXVI,
«От океана до океана» — так называют американцы великий железнодорожный путь, пересекающий Соединенные штаты в самом широком месте их территории. Но в действительности Тихоокеанская железная дорога разделяется на две части: на Центральную Тихоокеанскую — между Сан-Франциско и Огденом, и Союзную Тихоокеанскую — между Огденом и Омахой. Там соединяются пять отдельных линий, связывающих Омаху с Нью-Йорком.
Таким образом, Нью-Йорк и Сан-Франциско в настоящее время соединены непрерывной металлической лентой длиной в три тысячи семьсот восемьдесят шесть миль. Между Омахой и Тихим океаном железнодорожный путь пересекает местность, часто Посещаемую индейцами и дикими зверями, — обширную территорию, которая начала заселяться только с 1845 года.
В прежнее время, даже при самых благоприятных обстоятельствах, на переезд между Нью-Йорком и Сан-Франциско затрачивалось шесть месяцев, теперь же достаточно семи дней.
В 1862 году, несмотря на противодействие депутатов Южных штатов, которые желали, чтобы дорога проходила южнее, путь был проложен между сорок первой и сорок второй параллелями. Покойный президент Линкольн[87] лично заложил начало пути в городе Омаха, в штате Небраска. Работа производилась с чисто американской деловитостью, не терпящей ни бюрократизма, ни канцелярщины. Быстрота строительства ни в коей мере не должна была вредить прочности сооружения. В прерии укладывали по полторы мили пути в день. По рельсам, уложенным накануне, локомотив доставлял рельсы, нужные на завтрашний день, и двигался все дальше и дальше, по мере того как укладывался путь.
Вагон, в котором поместился Филеас Фогг, представлял собой нечто вроде длинного омнибуса, лежащего на двух четырехколесных платформах, подвижность которых легко позволяла преодолевать кривые небольшого радиуса. В вагоне не было купе: перпендикулярно оси вагона помещались два ряда кресел; между ними оставался свободный проход, ведущий в туалетную комнату и уборную, которые имелись в каждом вагоне. Вагоны сообщались друг с другом, и пассажиры могли свободно переходить из одного конца поезда в другой. В их распоряжение были предоставлены вагон-ресторан, вагон-терраса, вагон-салон и вагон-кофейня. Недоставало только вагона-театра. Но со временем появятся и такие.
По площадкам, соединяющим вагоны, не переставая шныряли газетчики, продавцы книжек, напитков, сигар, съестных припасов и прочих товаров. В покупателях недостатка не было.
Поезд отошел со станции Окленд в шесть часов вечера. Наступала ночь — темная, холодная ночь. Небо заволокло тучами, которые угрожали каждую минуту прорваться снежной метелью. Поезд шел со средней скоростью. Принимая в расчет остановки, он двигался не быстрее двадцати миль в час; тем не менее, идя таким ходом, он мог пересечь материк Соединенных штатов в установленный срок.
Пассажиры мало разговаривали между собой. Все начинали понемногу дремать. Паспарту сидел рядом с сыщиком, но оба они молчали. После описанных выше событий их отношения заметно охладели. Не чувствовалось ни прежней симпатии, ни дружбы. Фикс ни в чем не изменил своего поведения, но Паспарту держался крайне сдержанно, при малейшем подозрении он был готов задушить своего былого друга.
Через час после отхода поезда пошел снег, но, к счастью, мелкий, не мешающий движению состава. Из окон вагона виднелась лишь бескрайная белая пелена, на которой вырисовывались серые завитки выбрасываемого локомотивом пара.
В восемь часов в вагон вошел проводник и объявил пассажирам, что наступило время ложиться спать. Вагон был спальный, и через несколько минут он превратился в дортуар. Спинки кресел откидывались с помощью остроумных приспособлений. Появились прекрасно набитые тюфяки, и в несколько секунд возникли кабинки, где каждый пассажир имел в своем распоряжении удобную постель, защищенную плотной занавеской от нескромных взглядов. Простыни были белоснежные, подушки мягкие. Оставалось только ложиться спать, что все и сделали, чувствуя себя словно в каюте комфортабельного парохода, а не в поезде, который на всех парах несся по штату Калифорния.
Местность, простирающаяся между Сан-Франциско и Сакраменто, представляет по преимуществу равнину. Эта часть железнодорожного пути носит название Центральной Тихоокеанской дороги; она начинается от Сакраменто и направляется на восток, где пересекается с линией, идущей от Омахи. От Сан-Франциско до столицы Калифорнии дорога идет на северо-восток, вдоль реки, впадающей в залив Сан-Пабло. Расстояние в сто двадцать миль между этими значительными городами было покрыто к полуночи. Пассажиры спали еще первым крепким сном, когда поезд прошел Сакраменто. Таким образом, им ничего не удалось увидеть в этом значительном городе, столице штата Калифорния. Не увидели они ни прекрасных набережных, ни широких улиц, ни великолепных отелей, церквей и площадей.
Покинув Сакраменто, поезд врезался в горное ущелье Сиерра-Невады. Было семь часов утра, когда он прошел станцию Сиско. Час спустя спальня снова превратилась в обыкновенный вагон, и путешественники могли любоваться из окон прекрасной панорамой этой гористой страны. Железнодорожный путь, подчиняясь капризам Сиерры, то полз по склону гор, то как бы повисал над пропастью, избегая крутых поворотов, наконец спускался и попадал в глубокие и узкие ущелья, откуда, казалось, не было никакого выхода.
Паровоз с высеребренным колоколом, большим фонарем, бросавшим по сторонам желтоватый свет, «коровоуловителем»[88], торчавшим впереди, как шпора, сверкал, словно драгоценное украшение; его свистки смешивались с воем водопадов, а столбы дыма вились среди ветвей сосен.
На пути почти не попадалось ни мостов, ни туннелей. Линия шла вдоль склонов гор, не придерживаясь во что бы то ни стало кратчайшего пути и не вступая в борьбу с природой.
К девяти часам, через долину Карсон, поезд выехал в пределы штата Невада, следуя все время в северо-восточном направлении. В полдень он отошел от Рено, где была двадцатиминутная остановка, во время которой пассажиры успели позавтракать.
Начиная от этого пункта, железнодорожный путь, идущий вдоль берега реки Гумбольдт-Ригер, отходит на несколько миль к северу. Потом он снова возвращается к востоку и не покидает берегов реки вплоть до гор Гумбольдта, почти у самой восточной оконечности штата Невада, где река берет свое начало.
Позавтракав, мистер Фогг, Ауда и их спутники снова заняли свои места в вагоне. Филеас Фогг, молодая женщина, Фикс и Паспарту, удобно усевшись, любовались разнообразными видами, проносившимися мимо их окон: обширной прерией, на горизонте которой виднелись горы, и пенистыми, бурными речками. По временам большое стадо бизонов, словно живая плотина, преграждало им путь. Эти нескончаемые армии жвачных часто являются непреодолимым препятствием для движения поездов. Бывали случаи, когда несколько тысяч бизонов плотными рядами тянулись поперек железнодорожного полотна много часов подряд. Паровозу приходилось тогда останавливаться и ждать, пока путь освободится.
Так случилось и теперь. Около трех часов дня стадо в десять или двенадцать тысяч голов преградило путь. Паровоз, замедлив скорость, попытался было при помощи предохранительной решетки разбить эту громадную колонну, но был в конце концов вынужден остановиться перед плотной массой животных.
Бизоны, которых американцы неправильно называют буйволами, двигались спокойным шагом, издавая по временам громкое мычание. Ростом они выше европейских быков; хвост и ноги у них короткие; загривок выдается, образуя мускульный горб; рога этих животных у основания расходятся; с головы и шеи свисает длинная грива. Нечего было и думать о том, чтобы остановить их шествие. Приняв то или иное направление, бизон следует ему, не обращая внимания на препятствия. Никакая плотина не смогла бы сдержать этот поток живого мяса.
Высыпав на площадки, пассажиры наблюдали это любопытное шествие. Но тот, кому, казалось, следовало бы торопиться больше всех, — Филеас Фогг — оставался на месте и с философским спокойствием ожидал, когда бизоны соблаговолят освободить путь. Паспарту был взбешен задержкой, вызванной скопищем животных. Он готов был разрядить в них весь арсенал своих револьверов.
— Что за страна! — восклицал он. — Обыкновенные быки останавливают поезда и идут, как на параде, не заботясь о том, что задерживают движение! Чего-чего, а этого мистер Фогг, конечно, не предусмотрел! И что это смотрит машинист? Пустил бы паровоз прямо на этих глупых тварей!
Но машинист и не пытался прорываться сквозь препятствие и действовал вполне разумно. Конечно, паровоз задавил бы нескольких передних бизонов, но при всей своей мощности все же в конце концов сошел бы с рельсов, и поезд неминуемо потерпел бы крушение. Самое лучшее было терпеливо ждать, а потом, увеличив скорость, попытаться наверстать потерянное время.
Шествие бизонов тянулось три долгих часа, и путь освободился лишь к ночи. В то время как последние ряды бизонов еще пересекали рельсы, первые уже скрылись за горизонтом.
Было восемь часов. Поезд прошел сквозь ущелья гор Гумбольдта и в половине десятого вступил на территорию штата Юта, в область Большого Соленого озера.