Так или иначе, но колесо появилось — сначала в степях Юго-Восточной Европы, потом докатилось оттуда до Индии и Египта, потом совершило победное путешествие по земному шару, все ускоряя свой бег.
Повозки превратились в боевые колесницы, которые принесли много побед хеттам и гиксосам, а позже были той силой, что дала Ассирии власть почти над всем Древним Востоком. Но сами боевые колесницы, наводившие ужас на народы, были далеко не совершенными сооружениями. Ассирийцам, например, приходилось перед каждой переправой разбирать их и доставлять на другой берег по частям. Герои «Илиады», как и герои мифов, обычно шли в битву на колесницах; но, как только обнаружилось, что можно воевать и верхом на лошади и что это обеспечивает куда большие скорости и маневренность, боевым колесницам пришел конец.
И в последние века до нашей эры они начали исчезать. Сначала в степях Евразии и на Ближнем Востоке, потом в Италии, потом в Галлии. Дольше всего продержались колесницы в качестве важнейшего наступательного оружия в Ирландии — на крайнем западе Европы.
Потеряв роль наступательного оружия пятнадцать-двадцать веков назад, повозки еще долго сохраняли за собой очень важную оборонительную роль. Особенно у кочевников, которым нечего было рассчитывать на городские стены при защите от атаки.
Впрочем, я, наверное, ошибся, говоря о более чем тысячелетнем перерыве в военной карьере боевых колесниц. В XV веке собравшаяся чуть ли не со всей Европы армия рыцарей-крестоносцев была разгромлена «чешскими еретиками», сражавшимися за религиозные свободы. Вождь их Ян Жижка разработал новую стратегию и тактику боя, опиравшуюся прежде всего на использование повозок.
Чешский писатель Алоиз Ирасек пишет:
«Научил Жижка своих людей ставить боевые и хозяйственные повозки вплотную друг к другу, колесо к колесу, образуя мощное укрепление, сообразно тому, как многочислен был неприятель, насколько велики его силы и где происходил бой, придавал Жижка тому укреплению разные, знакомые крестьянам формы: мотыги, косы, граблей и других предметов сельского обихода. А когда приходилось ему трудно, приказывал он, если только стоял на горе, наполнить часть повозок камнями и вкатить их незаметно для врага в передние ряды своей конницы. И когда враг, стоящий под горой, шел в наступление, расступалась конница по приказу Жижки… Повозки стремительно катились вниз… Никто не мог их остановить — они мчались и наконец настигали врага, налетали на него и врезывались в неприятельские ряды. Все сокрушали, разбивали, валили, уничтожали они на своем пути».
И когда удар рыцарей целой части света разбился о стену из телег, это было, между прочим, и победой старого друга человечества — колеса. (Позже классовая борьба внутри гуситского лагеря привела к его распаду; дворяне предали гуситское движение.)
И колесо же за две с лишним тысячи лет до этого стало основой для вращательной мельницы — сначала ручной, потом приводимой в движение ослом либо лошадью. Почти тогда же поля стали кое-где поливать с помощью водоподъемного колеса. И водяное колесо стало, если забыть про парус, первым активным использованием сил неживой природы. Водяное колесо в Риме служило только для помола зерен. Но, попав в Китай, стало работать для кузниц и сукновален — путешествие, как я уже не раз говорил, обогащает изобретения.
В Европе водяное колесо стало энергетической основой для всего почти средневекового ремесла, не говоря уже о том, что оно монополизировало мельничное дело. В одном из районов Англии в конце XI века приходилось на каждые полсотни хозяйств по водяной мельнице. И как пишет английский историк С. Лилли: «Этого, несомненно, было достаточно, чтобы коренным образом изменить условия жизни людей». Вот как!
В том же XI веке, а то и раньше, появились первые мельницы, работавшие на силе прилива. А потом колесо, приводимое в движение водой, вздымало огромные молоты, раздувало кузнечные мехи, дробило железную руду и древесную кору.
В XII веке в Европе на помощь водяной мельнице пришла ветряная, тоже изобретенная совсем в другое время и в другом месте. Ее родиной был Египет, время создания ее — рубеж нашей эры, известно даже имя автора — Герона из Александрии, хотя в ту пору патенты не выдавали.
Путешествия, как видите, иногда занимали много времени, но совершались.
И если еще можно (но трудно) спорить о важности колеса для транспорта, то чем его можно заменить в промышленности — древней, старой, новой? Ведь и зубчатые колеса, скажем, тоже остаются колесами. Да и транспорт тоже не торопится отказываться от колес, сколько бы над этим ни работали изобретатели. Не зря наши луноходы тоже поставлены на колеса. А уж это ли не воплощенная техника будущего!
Уже говорилось о том, что фантасты часто готовы от имени человечества отказаться на будущее от колеса. Но не все, далеко не все.
В веселом фантастическом рассказе Ильи Варшавского «Второе рождение» конструкторы будущего, проникшиеся идеями бионики, принципиально отказываются от всего, что не опробовано природой. И когда некий старичок изобретатель предлагает им на рассмотрение свое изобретение — повозку, конструкторы обращают внимание на ее колеса, но делают печальный вывод: «…преобразователей подобного рода в технике не существует и быть не может. Природа ведь не знает вращения».
Илья Варшавский кончает свой рассказ печальной сентенцией: «Второе рождение колеса не состоялось. Чудо никогда не повторяется — на то оно и чудо».
Чудо ли изобретение колеса либо ошибка, но человечество обязано ему чрезвычайно многим.
А в целом история колеса, которое прокатилось, в конце концов, по всему миру, говорит и о том, что иногда предмет обожествления оказывается благодарным своим поклонникам. Но это бывает так редко…
Наконец, надо бы сказать вот о чем. На примере Центральной и Южной Америки видно, что цивилизация может возникнуть и долго существовать без колеса. Эксперимент тут выглядит достаточно убедительно. Тем не менее ясно, что с колесом жить все-таки лучше. А теперь задумаемся: интересно, мимо каких открытий прошли в ходе своей истории уже не только американцы, но и все земляне? Какие достаточно простые возможности случайно или не случайно остались вне поля зрения человечества?
Земной исторический эксперимент помочь тут с ответом не может. Нам нужен материал для сравнения. И мы его еще получим. Когда-нибудь инопланетный историк будет с удивлением расспрашивать историков земных, как это их прошлое могло обойтись без… Обошлись же индейцы без колеса — ответят ему. И может быть, гость переспросит: «Простите, а что это такое — колесо?»
ОТ ОТКРЫТИЯ К ОТКРЫТИЮ
До сих пор речь шла о путешествиях технических достижений. Но та же судьба и у чисто научных открытий — они движутся от одного народа к другому, обрастая по пути плотью. В познании природы преемник итальянца Галилея — англичанин Ньютон, законный наследник Ньютона — наш Ломоносов.
Или, говоря словами азербайджанского поэта XII века Хагани:
В одном государстве умолкла волшебная песнь, —
В другом государстве волшебна та песнь ожила.
Когда отцветают тюльпаны, то розы цветут,
И солнце восходит, когда расточается мгла…
И если в словесном саду осыпается цвет,
То осенью каждая ветвь от плодов тяжела.
Планета уходит — недвижные звезды встают,
Земля напоилась дождем — и трава проросла.
Слыхал ли ты сказку, как курица съела зерно,
Как после жемчужину курица эта снесла?
Иногда это движение приобретает причудливые формы. Западная Европа получила большую часть «древнегреческого наследства» не от греков непосредственно и даже не от римлян, их соседей и учеников. Аристотель в европейскую средневековую науку пришел не без помощи арабов, а точнее — всех народов, которых во времена Багдадского и Кордовского халифатов объединяли под этим именем. Немало сделала здесь Средняя Азия, недаром имя Авиценны — Али ИбнСины — в средние века в университетах Сорбонны, Праги и Оксфорда называли рядом с именем Гиппократа. Мало кто помнит, кого именно звали Мухаммед ибн-Муса аль-Хорезми («из Хорезма»), но само его имя знают все, кто осваивал высшую математику и кибернетику: это из прозвища Мусы сына Мухаммеда получилось слово «алгоритм». И он же, по существу, дал имя сегодняшней науке алгебре, когда назвал свою математическую работу «Книга восстановлений и противопоставлений» — по-арабски «китаб аль-джебр валь-мукабала». Аль-джебр — что значит «восстановление» — превратилось в русском языке в алгебру. И наши цифры зовут арабскими, а между тем они — памятник путешествию своих «предков» из Индии через Аравию в Европу, причем и пункт отправления, и пункт назначения, и путь следования — все отразилось и на числе самих цифр, и на внешнем виде, и на том, с какой скоростью, как и какие действия мы умеем проделывать с ними.
Количество примеров таких путешествий научных идей, путешествий, во время которых они крепнут и развиваются, почти безгранично. Можно вспомнить дружбу Пастера и Мечникова, творческое соперничество немца Лейбница, голландца Гука и англичанина Ньютона.
Римлянин Лукреций Кар продолжал дело грека Эпикура… И так далее, далее, далее вглубь — до палеолита, когда одни племена передавали другим, как показывают некоторые варианты орнамента на вещах, идеи счета вообще и счета планет. Об этом судят по вниманию, которое с древнейших времен уделялось семерке. Семь — число видимых движущихся светил небесного свода, включая Солнце, Луну, Юпитер, Марс, Венеру, Сатурн, Меркурий. В то же время семь — число суток, которые занимает одна фаза Луны. Последнее обстоятельство сделало неделю основой счета времени, а первое способствовало присвоению ее дням имен планет. В русском-то языке этого нет, а вот по-английски и на некоторых других языках воскресенье, например, по сю пору — день Солнца (сравните немецкое Sonntag, английское Sunday).