Появлялись сообщения и о норвежской девочке по имени Ваня — так назвали ее люди, чтившие память отдавших жизни за освобождение соседней страны. Не смешным, а трогательным кажется такое женское имя.
ВЕТВИ ОДНОГО ДЕРЕВА
Что остается нам от предков? На поверхности земли — города, и каналы, и сады, и поля. Остаются от предков книги и купчие, договоры и письма — на бумаге, папирусе, глине, камне. Одни в библиотеках, другие в земле. Остаются вещи в той же земле, вещи — поздняя добыча археологов. И еще остается нам от тех, кто жил до нас, живая речь, слова, перебрасывающиеся из эпохи в эпоху, пронизывающие время и с помощью и без помощи письменности переходящие от народа к народу…
Грамматические правила — эти докучные правила, которые так надоедают нам в школе, умеют бороться со временем лучше, чем каменные дворцы и статуи. Пушкин и Шекспир, Гораций и неведомый поэт Древнего Египта не зря говорили, что их стихи прочнее камня. Они ведь были подмастерьями у народа-языкотворца, а народы умеют оберегать свою речь.
В «Войне с саламандрами» Карела Чапека есть такой эпизод.
Разумное морское земноводное, саламандра, прочитавшая учебник грамматики чешского языка, разговаривает с чехами-туристами.
«До чего грустно, что столько известнейших памятников погибло во время Тридцатилетней войны… Счастье еще, что не погиб тогда родительный падеж при отрицаниях. В этой книжке говорится, что он отмирает Я был бы этим очень огорчен».
Да, действительно, вот уж, подумаешь, историческое событие… Но если вспомнить, что в языке одна из самых прочных частей — грамматика, то ирония Чапека может показаться обращенной и в адрес читателя, который просто посмеется над этой сценой.
Смешно? Конечно, смешно, что разумная амфибия, жительница моря, интересуется историей языка, на котором говорит народ, живущий далеко от моря.
Но история падежей и звуков в не меньшей степени захватывает порой, чем приключения живых героев. Вспомните, кстати, бурный взрыв протеста, которым встретили лет двенадцать-пятнадцать назад проект реформы русского правописания.
С другой стороны, противники Октябрьской революции когда-то сделали отмененные в 1918 году «ять» и твердый знак на конце слова чуть ли не знаменем своего сопротивления большевикам. А ведь правописание, в конце концов, только отражает часть характерных черт языка…
Язык — наше великое богатство, а с точки зрения историка — это ключ к прошлому. «Бродом через реку времени» назвал язык недавно умерший советский лингвист В. Иллич-Свитыч, о работах которого речь впереди. А Якоб Гримм, немецкий историк и фольклорист, один из знаменитых братьев Гримм, собирателей народных сказок, сформулировал еще сильнее: «Наш язык — это также наша история». А кроме того, у каждого языка, естественно, есть своя собственная история. И она часто включает в себя главы, посвященные движению языка не только во времени, но и в пространстве.
О путешествиях языков, собственно говоря, знает каждый, даже если и не отдает в этом сам себе отчета. Кому не известно, что в Северной Америке говорят по-английски, а в Сибири по-русски? А ведь каких-нибудь четыреста лет назад в Америке еще не успел поселиться ни один англичанин, а русские только приглядывались к Зауралью.
Русский язык пришел в Сибирь с Ермаком и продолжателями его дела, русскими землепроходцами.
Английский принесли в Америку переселенцы из Британии, начиная с появившихся здесь в 1607 году помещиков с челядью, а главное — с сектантов-пуритан, высаженных в 1620 году на берег с корабля «Мэйфла-уэр» — «Майский цветок».
Но и русский и английский языки принадлежат вообще к чрезвычайно подвижному и склонному к странствиям языковому семейству — индоевропейскому. XX век застал эти языки почти на всей территории Европы, в значительной части Азии, почти во всей Америке, всей Австралии, даже кое-где в Африке.
И это в огромной степени дело последних пяти веков, когда в силу определенных исторических условий европейцы стали проникать в другие части света.
Но за двадцать веков до нашего времени индоевропейские языки уже занимали саму Европу (почти всю), значительную часть юга, центра и запада Азии. Ведь такие азиатские народы, как персы, армяне и большая часть индийцев, — по языку индоевропейцы.
Знавала индоевропейская семья не только территориальные приобретения, но и потери. Как, вероятно, всякая семья, а не только языковая. Двадцать веков назад люди, говорившие на языках этой семьи, занимали и многие из земель, где сейчас живут тюркские народы, — солидную долю Средней и Центральной Азии, теперешнюю Турцию…
В прошлом у каждой семьи можно найти некоего родоначальника, основателя. У языковой как будто тоже. «Как будто» потому, что, по мнению многих ученых, любая такая семья происходит от группы близких, но все-таки различных племенных говоров, и родоначальник, выходит, должен быть обязательно коллективным. Но, поскольку говоры-родоначальники все равно должны быть достаточно близки друг к другу, попробуем сейчас обойтись без теоретических тонкостей.
Итак, семью языков можно обычно привести к ее историческому корню, к языку-основе. Индоевропейскую тоже.
У лингвистов, исследующих эту проблему, получилось, что единый индоевропейский язык скорее всего существовал еще каких-нибудь четыре с половиной — семь тысяч лет назад. А если он существовал, то говорившие на нем люди не могли занимать слишком уж большую территорию — иначе язык бы раздробился раньше, дело-то ведь происходило в каменном веке, связь между отдельными племенами была слабовата, а с удалением их друг от друга обычно быстро прерывалась. Историки, лингвисты и географы научились примерно высчитывать, на какую максимальную территорию мог в ту или иную эпоху распространиться без особых изменений один язык — это, конечно, очень зависит от самих географических условий жизни народа и от его хозяйственного уровня.
Небольшим этот кусок земли был, впрочем, только если сравнить его с территориями, которые семейство индоевропейцев заняло позже, «размножившись».
…Примерно пять-семь тысяч лет назад начали индоевропейцы покидать свою прародину ради новых земель. То есть, конечно, уходила каждый раз только часть племен — остальные оставались, чтобы затем снова отправить в путешествие еще, еще и еще волну. Этот прибой доплеснул до Темзы и Ганга, до Скандинавии и Крита.
Но где лежала прародина, откуда именно индоевропейцы взяли старт? Индоевропейцы составляют сейчас около половины населения планеты (кстати, в нашей стране примерно шесть седьмых населения говорит на языках этой семьи), и всем интересно знать, где же жили люди, передавшие стольким народам свою речь.
Прародина индоевропейцев проявляет, если судить по трудам историков и лингвистов, не меньшую подвижность, чем сами индоевропейцы. Множество областей может претендовать на право быть этой прародиной. Прибалтика — и нынешние Таджикистан и Афганистан, Северное Причерноморье — и Иран, Центральная Европа — и запад Средней Азии, Северная Индия — и Балканы, Малая Азия и… так далее. И почти за каждым предположением стоят серьезные и солидные аргументы.
Сейчас особенно много историков высказывается за южные степи Восточной Европы. Однако и у других вариантов немало сторонников. А археологи, ведя раскопки в Средней Азии, находят там все более и более древние цивилизации, некоторые из которых так и просятся, чтобы их связали с индоевропейцами. Если не в качестве прародины, то хотя бы как привалы в пути.
Важны для решения этой проблемы археологические раскопки, но еще важнее «раскопки» в самих языках. Так вот, индоевропейские языки часть своих слов, пусть в измененном виде, принесли в XX век из той бездны времен, где единый праиндоевропейский язык (или группа близких друг к другу праиндоевропейских диалектов) был их общим предком.
Какие это слова, установить можно. А затем надо посмотреть, какие предметы данными словами обозначаются и где именно с «таковыми предметами» мог иметь дело праиндоевропеец.
Лингвистические «раскопки» дали прекрасные результаты. Правда, нередко эти результаты противоречат друг другу.
Слова «береза» и «лев» вошли в число серьезных аргументов для тех дискуссий, которые идут сейчас вокруг индоевропейской проблемы. Названия белоствольного дерева и царя зверей похожи во многих языках нашей семьи, эти названия существовали, значит, и в едином языке на единой земле тогдашних индоевропейцев. Где же эта земля была?
Береза — за индоевропейскую прародину, лежащую в Европе. Древность ее имени свидетельствует: на прародине росли березы! И, по мнению некоторых ученых, не просто росли, но были так же характерны и типичны для ландшафта, как сегодня они характерны и типичны для большей части Восточной Европы.
Словом, береза — за Европу! Восточную или Центральную, где берез тоже немало, за долину Дуная или за лесостепь, но равно за Европу.
Но со словом «береза» как бы спорит слово «лев».
А в Европе ведь львов нет. Правда, древнегреческие мифы говорят о львах в Греции, не исключено, что львы водились и в Северном Причерноморье.
Однако Греция ведь не входит в число претендентов на звание прародины; львы же русских летописей скорее всего барсы, правда, при раскопках в Северном Причерноморье находят порой львиные кости. Изображение льва в древности было типично для Ирана. Но в Иране нет берез…
Разумеется, и береза не единственный «защитник Европы», и лев только один из «сторонников Ирана». Их тьма, слов-бойцов, слов-спорщиков. В союзе со львом выступает до некоторой степени… овца.
Латинское «овис», литовское «авис», испанское «овеха» — все это названия домашней овцы. Значит, на прародине ее знали и использовали в хозяйстве. Общих для многих индоевропейцев названий скота немало. Значит, пранарод активно занимался скотоводством. По мнению Ф. П. Филина, директора Института русского языка АН СССР, это ясно говорит против лесистой Центральной Европы, где скотоводство в ту эпоху развить было бы трудно.