Да, человек силен и вынослив. Он умел не только ходить, но и перебираться вплавь через реки и узкие проливы — десятки тысяч лет назад сравнительно очень немногие острова смогли остаться необитаемыми. Впрочем, сорок тысяч лет — достаточно длинный срок для истории не только человеческой, но и геологической. За четыреста веков Земля во многих весьма важных частностях не раз меняла свой облик. На месте проливов оказывались перешейки, и наоборот. Никого не удивляет то обстоятельство, что древнейшие следы человека в Великобритании относятся к эпохе, отделенной от нас тридцатью с лишним тысячами лет, — в ту пору не изобрели, наверное, даже плоты, зато сама Великобритания не была островом. И Индонезийский архипелаг в ту пору был не совсем архипелагом — будущие острова были отделены друг от друга и от Азиатского материка мелкими и очень узкими проливами. А на другом конце эта длинная цепь почти доходила до Новой Гвинеи и Австралии. Путешествие человека сюда было чрезвычайно долгим, но все же в основном сухопутным.
Материки Азии и Америки тоже не раз за сорок тысяч лет «уничтожали» разъединявший их пролив. На месте нынешнего Берингова пролива за этот срок по меньшей мере дважды оказывался солидный кусок суши, который историки-географы зовут просто Берингией. Есть предположения и о прямой связи Северной Европы с Гренландией и через нее с Американским материком… Но если эти гипотезы справедливы, то «Еврамерика» перестала, видимо, существовать до появления Гомо сапиенса.
Так или иначе известно, что человек заселил почти всю сушу прежде, чем приручил хоть одно животное и построил хотя бы самую неуклюжую лодку.
И даже прежде, наверное, чем хотя бы догадался привязать к подошве ноги дощечку иди полоску кожи. Босой, почти безоружный, без друзей и помощников, он стал хозяином Земли — ну а тогда, как водится, нашлись у него и друзья и помощники.
Кстати, с высоты нашей техники изобретения прошлого часто даже не воспринимаются как изобретения. Между тем обувь была когда-то бесспорным блестящим достижением не просто мысли, но мысли технической. Защитить подошву ноги дощечкой, куском кожи или коры — до этого надо было додуматься. И лучшую форму такой защиты тоже найти было нелегко. Изобретение каблука, например, отнюдь не стало общепризнанным новшеством — американские индейцы, как известно, носили мокасины без каблуков. Но зато им пришлось выработать особую походку, которой очень дивились в прошлом веке Майн Рид и Купер. Индейцы-охотники при ходьбе опирались в значительной степени на носок и ставили ноги на землю носками внутрь, а не врозь, как европейцы.
Изобретение обуви, как и многие более поздние достижения творческой мысли, не все встретили с радостью. Много, наверное, было тогда разговоров об изнеженной молодежи, о погоне за модой и удобствами и прочего, хорошо знакомого по сегодняшним образцам. Пустые домыслы? Да нет. Всего полтораста лет назад активную кампанию против сандалий провел в Южной Африке грозный зулусский вождь Чака. Он пришел к выводу, что босиком его воины будут бегать в атаку быстрее, чем обутыми. Ну а как быть с острыми камнями и шипами растений? Кожу стопы надо закалить! Чака заставлял своих воинов босыми ногами затаптывать целые кучи колючек. Надо отдать ему должное в одном отношении — Чака подавал им личный пример. И победил сандалии. Но те его пережили и взяли реванш, демонстрируя неизбежность прогресса.
Бушмены изобрели не просто сандалии, а специально беговую обувь, учитывающую особенности движений стопы при быстром беге.
И сегодня, впрочем, изобретатели не оставили своей заботы о пешем человеке. Запатентована, например, обувь, внутрь подошвы которой под давлением закачивают жидкость. В результате подошва меняет форму в зависимости от давления стопы на нее, и это, как утверждают, приятно и удобно. Но самое фантастическое изобретение в этой области — саморемонтирующиеся ботинки. Выдумал их лет двадцать назад писатель Виктор Сапарин и вставил в научно-фантастический рассказ.
Это веселое изобретение уже осуществлено, только предложили материал для вечных ботинок не микробиологи, как думал писатель, а химики. Ими создан кожзаменитель, способный присоединять к своему веществу молекулы из атмосферы и тем самым расти.
…Собаку человек приручил больше десяти тысяч лет назад. Но собачья упряжка появилась куда позже. Не так-то легко было додуматься до превращения доброго товарища по охоте в ездовую скотину. Правда, при раскопках найдены сани времен мезолита, более чем стовековой давности, такие большие, что некоторые археологи допустили возможность перетаскивания их собачьей упряжкой. А были ученые, считавшие, что некоторые из древних саней слишком велики даже для собачьей упряжки, и на этом основании отодвигали в седую древность одомашнивание оленя. Но мы знаем, увы, что первым рабочим скотом для человека часто бывал другой человек… А лошадь человек приручил только шесть или семь тысяч лет назад. Тогда, вероятно, и перестал человек быть единственной в мире тягловой силой. Но не всюду. В Америке не нашлось ни лошади, ни животного, способного ее заменить. В Перу, правда, приручили ламу, но использовалась она как вьючное животное, и груз, который лама могла везти, был слишком невелик, чтобы человек позволил себе отказаться от обязанностей носильщика.
По великолепным дорогам из каменных плит, сооруженным инками, не ездили, а ходили или бежали. Ходили люди с грузом, бежали гонцы.
Испанцы разрушили державу инков. Но, между прочим, был момент, когда инки могли бы, пожалуй, предотвратить гибель империи если не навсегда, то надолго. Когда отчаянные испанские искатели приключений появились в Перу, инки сразу установили за ними наблюдение. И вскоре, рассказывают, чиновник, который вел его, направил в столицу весьма деловое донесение. Он предлагал уничтожить испанцев во время ночлега, непременно сохранив, однако, жизнь «специалистам» — прежде всего кузнецу и конюху. Лошадей тоже следовало захватить живьем.
Надо отдать должное инкской администрации: на нее «двутелое чудовище» (всадник) страху не нагнало. Практичный перуанский чиновник потому и настаивал на захвате конюха, что тот должен был научить инков обращению с лошадьми. Будь это предложение принято, имя Писарро не попало бы в школьные учебники истории, а следующий отряд конкистадоров, явившийся лет через десять, столкнулся бы, пожалуй, с инкской конницей… И тогда, весьма вероятно, хотя бы одна древняя цивилизация Америки уцелела. (Вспомним, что на юге Южной Америки арауканцы сумели оказать долгое и серьезное сопротивление белым, потому что многому успели у них научиться.)
Но инки-правители весьма строго следовали установившимся в империи для подобных случаев правилам. Чужеземцев полагалось принести в жертву богам в столице. Чтобы захватить их в пути, придется потратить слишком много сил. А испанцы ведь все равно сами идут к столице, к храмовому жертвеннику. Новые враги казались перуанским властям по своей малочисленности неопасными, хоть и вредными. Инки слишком поздно поняли, что с такими случаями они до сих пор не сталкивались. Мы знаем, кто, в конце концов, оказался жертвой…
(Нельзя, впрочем, здесь чересчур увлечься возможным и забыть, что технические и иные преимущества европейских конкистадоров над аборигенами Америки были следствием того, что Европа к тому времени много дальше прошла по пути социального развития, и раннеклассовые государства Центральной и Южной Америки погибли в борьбе с представителями европейского развитого феодального общества.
Важную роль в ослаблении инкского государства сыграли и классовая борьба внутри его, и ожесточенные распри между разными группировками господствующего слоя общества.)
Преимущества четырех лошадиных ног над своими двумя были очевидны. Поэтому с такой стремительностью лошадь распространилась по Европе, Азии и Африке четыре, или пять, или шесть тысяч лет назад. Поэтому у Майн Рида вы прочтете об индейских., племенах, которых так и называют конными, поскольку индейцы эти не расстаются со своими прирученными мустангами. А ведь ко времени Майн Рида индейцы Северной Америки были знакомы с лошадьми меньше двух веков.
А для Европы и Азии лошадь была главным, после собственных ног, транспортом в течение стольких тысячелетий…
А потом поезда, а потом самолеты, а потом… Но по какому-то странному закону пешком люди прошли и заняли больше земель, чем верхом, а всадники открыли в этом мире куда больше, чем пилоты.
Даже победа над обоими полюсами Земли стала триумфом двух древнейших транспортных средств: человеческих ног и собачьей упряжки. Пири (или Кук) на севере, Амундсен на юге выиграли соревнование с природой и достигли макушек планеты с помощью этих самых «консервативных» методов передвижения.
И почти то же самое на море. Цейлон и Филиппины были заселены во времена лодок, выдолбленных из дерева. А самым фантастическим морским путешествием древности был уже упоминавшийся переход малайцев от Индонезии к Мадагаскару. Он произошел, по мнению одних ученых, на рубеже нашей эры и задолго до нее — по мнению других. (Впрочем, возможно, что этот переход был повторен малайцами дважды, с разрывом в несколько веков.) Даже если верна более поздняя дата, это, вероятно, наряду с заселением Полинезии первое сознательное и организованное пересечение океана — целого океана!
В каждой школе стоит глобус. Самый обыкновенный. На нем показаны разной краской горы, равнины, моря— все, что полагается. Картографы не нанесли на этот шар даже границ между государствами. Глобус-то физический. Но прочные линии — красные, белые, сплошные, пунктирные — показывают пути Колумба и Магеллана, Крузенштерна и Лисянского… Вода не хранит следов, но для этих она сделала раз и навсегда исключение.
Есть открытия, которые нельзя стереть из памяти человечества. Раз пройденный путь становится объективно существующим.
Завоевание моря было большой победой в великой борьбе за овладение сушей. Только-только, кажется, море было страшнее любого врага, разделяло народы лучше самых высоких стен — и вот оно уже друг и союзник, сплошная дорога, самый верный из путей. Появление кораблей, приспособленных к дальним путешествиям хотя бы вдоль берегов, резко изменило жизнь побережий.