Задолго до прихода европейцев в Азию музыкальные культуры этого огромного материка обогащали друг друга. Японская музыка с IX века принимала достижения китайской, корейской и тибетской школ. Вьетнамская музыка сумела творчески освоить китайские и индийские традиции. Арабская и среднеазиатская музыка еще тысячи лет назад проникала в Индию, а навстречу шла индийская.
Вот что писал в том же номере «Курьер ЮНЕСКО» великий советский композитор Дмитрий Шостакович:
«…в чем я твердо убежден, это в справедливости тезиса о принципиальном равенстве перед лицом культуры человечества всего многообразия национальных музыкальных традиций… Дело, по-моему, не в «совместимости» или «несовместимости» различных музыкальных систем, но в том, как и какими методами решается проблема взаимодействия и взаимовлияния культур разных в этническом и географическом отношении народов…
Мне представляется, что одной из естественных и закономерных форм развития национальной традиции является не только ее непосредственная связь с окружающей действительностью, с новыми социальными условиями и ростом народного самосознания, но и ее способность вбирать в себя, обогащаться за счет всего подлинно прогрессивного в идейном и технологическом смысле, что создают другие традиции, порой даже очень далекие…
Разве обращение Бородина, Балакирева, Мусоргского, Римского-Корсакова к отдельным образцам или элементам фольклора народов Востока не обогатило их творчество? Насколько бедней бы стала русская музыка без «Половецких плясок» Бородина, «Исламеи» Балакирева, «Плясок персидок» Мусоргского, «Шехереза-ды» Римского-Корсакова и многих других страниц русской музыки о Востоке. А самоотверженная работа ряда московских и ленинградских композиторов в республиках Средней Азии, где на протяжении небывало короткого исторического срока возникли свои национальные композиторские школы, использующие опыт русской и западноевропейской музыки для строительства своей национальной социалистической культуры…»
Композитор, безусловно, прав уже потому, что еще никогда никому и нигде не удавалось сохранить, точно в заповеднике, старую форму искусства без вреда для нее самой. Взаимообогащение искусств — один из законов их развития.
Так, современный роман — детище именно европейской цивилизации. А в последние десятилетия прогрессивные писатели Нигерии, Южно-Африканской Республики, Сенегала, Алжира и некоторых других африканских стран создали немало романов, вошедших в мировую литературу.
Рассказывая в одной из своих работ о первых веках развития русской литературы, академик Д. С. Лихачев подчеркивает:
«Славянские народы не были провинциальными самоучками, ограниченными местными интересами и местными традициями. Через Византию и другие страны они дышали воздухом мировой культуры. Они развивали свою общую и местные культуры на гребне общеевропейского развития. Для своего времени их культуры в известной мере были итогами общеевропейского развития. Великим счастьем для славян было то, что сама византийская литература не была узконациональной, а в значительной мере многонациональной. На основе многовекового общеевропейского опыта можно было в дальнейшем глубже отразить национальные интересы и создать литературу высоких национальных форм».
И если уж говорить о литературных влияниях, о книгах, созданных в одной стране, но имеющих мировое значение, в последние полтора столетия ни одна страна не дала в этом отношении планете так много, как Россия. Великая русская литература XIX века изменила литературную картину мира. Толстой, Тургенев, Достоевский стали учителями не только для многих писателей во всех странах, где существовала и существует литература. Они воздействовали на множество явлений в культуре в широком смысле слова, и лишь для иллюстрации этого положения я повторяю известнейшие слова Эйнштейна о том, что Достоевский дал ему больше, чем Гаусс.
Разумеется, важно было научиться и приемам «высокого ремесла» писателя, техническим деталям художественного воспроизведения действительности. И тут наша литература особенно много дала искусству Востока.
Академик Н. И. Конрад рассказывает в одной из своих работ о том, как в конце XIX века японский писатель Хасэгава Фтабатэй перевел на свой язык рассказ Тургенева «Свидание». Позже отрывки из той части перевода, в которой описывалась березовая роща, стали включать в японские хрестоматии, а классик японской литературы Куникида Доппо вставил, отнюдь не маскируя «плагиат», отрывки из перевода в собственное оригинальное произведение. Японские художники слова, наследники тысячелетней литературы, не умели еще давать детальные художественные описания конкретной природы, как японские живописцы до XVIII века не умели передавать объемность предметов.
Перевод русского рассказа дал японской литературе ключ к новому творческому методу, включил в ее арсенал новые языковые средства.
Но дело, разумеется, не только в такого рода помощи, которую одна литература оказывает другим.
Роман большого писателя — это концентрат реальности. Он переносит к своему зарубежному читателю не только конкретные ситуации, пейзажи, характеры героев, их чувства. Книга выступает как представитель своей родины, носитель ее особенностей, выразитель ее идеалов. Художественная литература, вероятно, наиболее экономный по используемым средствам способ описания действительности. Энгельс писал, что из Бальзака он «…даже в смысле экономических деталей узнал больше (например, о перераспределении реальной и личной собственности после революции), чем из книг всех специалистов — историков, экономистов, статистиков того периода, вместе взятых».
И русский роман XIX века принес веяние своей родины во все края света. А потом точно так же разнеслась по миру поэзия Маяковского. И в книге о мексиканской литературе я прочел, что почти вся современная поэзия огромной Латинской Америки развивалась и развивается под влиянием его поэтических идей и поэтического стиля.
Идеи Чайковского в музыке, Станиславского в театре, Эйзенштейна в кино принадлежат теперь всему миру.
По-настоящему народное искусство становится близким и другим народам. И в этом нет никакого противоречия. Еще Александр Сергеевич Пушкин предостерегал от неверных представлений о народности. Вот что он писал, например:
«Один из наших критиков, кажется, полагает, что народность состоит в выборе предметов из отечественной Истории, другие видят народность в словах, то есть радуются тем, что, изъясняясь по-русски, употребляют русские выражения.
Но мудрено отъять у Шекспира в его «Отелло», «Гамлете», «Мера за меру» и проч, достоинства большой народности; Uega и Кальдерон поминутно переносят во все части света, заемлют предметы своих трагедий из итальянских новелл, из французских ле; Ариосто воспевает Карломана, французских рыцарей и китайскую царевну. — Трагедии Расина взяты им из древней истории. Мудрено, однако ж, у всех сих писателей оспоривать достоинства великой народности».
А советская писательница Вера Панова очень хорошо сказала о самом Пушкине и мировой роли русской литературы:
«Он обнял душой весь мир, и Запад и Восток; всю духовность мира обнял он — и этим сокровищем напитал родную литературу. И наша литература не осталась перед миром в долгу. В лице Гоголя, Толстого, Достоевского, Чехова она вернула миру интеллект и духовность такой мощи и проникновенности, каких раньше мир не знал. Когда читаешь самых серьезных западных писателей нашего столетия — Томаса Манна, Ромена Роллана, Хемингуэя, Фолкнера и других — все время ощущаешь в их произведениях пульсацию русской мысли, пульсацию той тревоги, того страдания за судьбу всех людей, что принесла мировой литературе литература русская, ставшая совестью и духовной вершиной человечества».
СВОЕ И ЧУЖОЕ
Сейчас стоит сказать, что в давнем споре о роли в истории взаимодействия культур крайние позиции занимают представители двух буржуазных течений. Одно из них называют крайним автохтонизмом, или изоляционизмом. Другое — диффузионизмом.
Изоляционисты считают, что каждый народ сам совершенно самостоятельно создает свою культуру — во всех ее деталях без исключения.
Диффузионисты склонны все на свете объяснять заимствованием. Любое культурное достижение любого народа оказывается, по их мнению, ручьем, источник которого лежит на чужой территории.
Из страны в страну переносятся, по мнению крайних диффузионистов, древние благодетели-просветители. Некоторые диффузионисты видят единый центр, родину таких просветителей, в Египте. Другие — в Вавилоне. Третьи приписывают всевозможные открытия предкам германских народов. В числе гипотетических «отцов культуры» побывали и индийцы, и китайцы, и японцы. Перечислять можно долго. Иногда очередной народ — претендент на звание основателя человеческой цивилизации бывал представлен человеком, считавшим себя потомком этого народа, иногда — ученым, который изучал историю этого народа. Но, что бы ни было побудительной причиной, возмутительный расизм или простительный (?) энтузиазм специалиста, ошибка от этого не становилась менее грубой. История Земли не знает общих для планеты «культуртрегеров», которые, дескать, все узнали, все открыли, сделав все остальные страны своими учениками. На этой точке зрения твердо стоят советские историки.
Сверхдиффузионизм с его представлением о едином центре мировой цивилизации сильно сдал свои позиции в буржуазной науке в последние десятилетия. Иногда, правда, он пытается взять реванш. И тогда создателями всех древних цивилизаций Америки, Полинезии (а порою Африки и Азии) объявляются «белые бородатые люди» из индейских легенд.
Но ведь одно дело сам факт доколумбового появления в Америке европейцев, и совсем другое — признание этих европейцев учителями, а индейцев — их покорными подражателями. Второе означает уже расизм.
Не так давно в Ленинграде журнал «Знание — сила» проводил встречу с историками, изучающими древнейшие цивилизации мира.
От имени журнала ученым был задан такой вопрос в числе прочих: можно ли считать, что какая-либо из древних цивилизаций была своего рода (хотя бы в какой-то мере) инициатором возникновения остальных?