По мнению Конрада (правда, оспариваемому), эпоха Ренессанса, Возрождения, которую мы связываем только с Европой, притом часто лишь с ее югом и западом, была общемировой. И началась она в Восточной Азии. В VIII веке Конрад видит китайский Ренессанс. В Средней Азии, Иране, Северо-Западной Индии начало Возрождения искусств и наук приходится на IX век. Итальянский Ренессанс — это уже XIII век. А окраин тогдашнего мира, Англии на западе и Японии на востоке, Возрождение достигает лишь в XVI веке.
Убедительно иллюстрирует всеобщие связи такая история. Без малого тысячу лет назад в Гренландии была основана норманнская колония, процветавшая несколько столетий. Но с XIV века нашей эры связь с нею Европы почти прервалась, корабли все реже достигали гренландских берегов, и в конце концов поселения норманнов в Гренландии вообще исчезли.
Причин тому называли много. От нападений эскимосов до резкого ухудшения климата, от внутренних неурядиц в Норвегии, из-за которых тамошнее правительство не смогло наладить постоянные контакты с гренландцами, и до чьего-то разбойничьего нападения на единственных моряков, знавших путь на самый большой остров мира.
Среди этих предполагаемых причин есть вещи вполне реальные. В это время действительно происходило ухудшение климата, а политическая жизнь Норвегии была сложной и трудной. Впрочем, какая страна и в какое время могла бы похвастать, что целые столетия пользуется полным внутренним миром и внешним покоем? Зато исследования ученых XIX–XX веков, подолгу живших среди эскимосов, показали, что этот народ вряд ли мог вести истребительную войну, да еще против норманнов. Должен сказать, что какое-то нападение на норманнские поселения в Гренландии действительно могло иметь место. Только не нападение эскимосов. В то время на морях вовсю бушевали пираты. Англичане, а то и турки (не удивляйтесь: именно турецко-алжирские пираты в XVII веке произвели опустошительный набег на Исландию) вполне могли добраться и до Гренландии.
Но мы знаем, как восстанавливались после тяжелейших разгромов, например, испанские города в Латинской Америке. Как вставали из пепла русские города после татарского нашествия. Нет, один лишь военный удар не может обычно решить судьбу той или другой страны. Значит, даже если пираты и обрушились на гренландцев, это была просто последняя капля воды, переполнившая чашу.
Что касается предположения о гибели знавших дорогу к Гренландии моряков, то сам по себе путь на этот остров не был таким сложным, чтобы в результате гибели нескольких человек его можно было забыть. Да и история об этой гибели «путезнатцев» оказалась вымышленной.
По-видимому, справедливо совсем другое объяснение. А для этой книги, кстати, именно оно и представляет особый интерес.
Судьбу норманнов в Гренландии решило очередное изменение в международных торговых связях.
Гренландская колония просто потеряла свое экономическое значение. Потеряла потому, что у нее появились сильные конкуренты. Притом отделенные тысячами километров. Одним из них была Африка, другим Северная Русь.
Главным гренландским товаром были моржовые клыки — ценнейшее сырье для изготовления всевозможных украшений, поделок и даже лекарств. Но налаживающиеся в позднем средневековье связи Европы с Африкой дали европейцам слоновую кость — материал более красивый, да и более экзотический.
А гренландская пушнина — второй по важности предмет вывоза — не выдержала конкуренции с поступавшей в Европу через Новгород пушниной Руси.
Корабли перестали пересекать север Атлантического океана просто потому, что это сделалось невыгодно. Печальная история. Но она демонстрирует зависимость друг от друга далеких стран мира не хуже любого происшествия со счастливым концом.
Римские монеты на Камчатке, древнегреческий орнамент в Древней Японии, типично ассирийские львиные маски в китайском театре, изображения Александра Македонского на стенах древнерусских храмов — деталей такого рода множество, вместе мозаика их образует убедительную картину прочно сколоченного мира. Но есть еще более поразительные явления, бросающие на эту картину новый свет, в котором отдельные элементы мозаики кажутся еще точнее прилаженными друг к другу.
Практически одновременно, примерно две с половиной тысячи лет назад, в Древней Греции, Индии и Древнем Китае возникают философские течения, до сих пор остающиеся предметом пристального внимания не только историков, но и современных философов.
При всех различиях, вызванных особенностями государств и народов, некоторые философские школы трех стран одинаково стремятся рассматривать мир как целостное единство, а не хаотическое нагромождение случайных, не связанных между собой явлений, видят в строении мира закономерности, сходными путями ищут естественные первоосновы бытия.
Мысль человечества пульсировала в такт на разных концах Ойкумены.
Корни нашего единства уходят и гораздо глубже. Восток и Запад, как два полюса одного магнита, друг без друга существовать не могли.
Вспомните о людях, тысячи и десятки тысяч лет назад снова и снова связывавших в неостановимом движении Африку и Европу, Азию и Америку, Океанию и Австралию. Вспомните о путешествиях замыслов, открытий, обычаев, образов искусства по просторам мира, от Скандинавского полуострова до берегов Австралийского материка, от Египта в Восточную Сибирь. Вот что пишет советский историк Л. С. Васильев в книге «Культы, религии, традиции в Китае»:
«Сравнительное изучение погребальных обрядов всех древнейших земледельческих народов Евразии показало, что в их основе лежала сходная система представлений, которая свидетельствует о культурном и, возможно, генетическом (то есть по происхождению) единстве всей древней Ойкумены».
Пещера Шаньдиндум близ Пекина. Двадцать пять тысяч лет назад здесь уже жили люди. Жили и хоронили своих мертвых. А перед тем как похоронить, покрывали трупы красной краской, да еще и украшали специально обработанными камнями и раковинами. Обычай, кажущийся сегодня нелепым. На самом деле ему придавали глубочайший магический, я рискну даже сказать, философский смысл. Цвет крови был священным потому, что он связывался с идеей воскрешения, возрождения умершего. Потому и тела мальчиков, найденные в нашей стране у реки Сунгирь под Владимиром, были густо засыпаны охрой — красной минеральной краской. Такие же погребения находили и в других частях Евразии.
Ученые говорят о культурном единстве людей, заселявших материк в конце древнего каменного века.
Китайские мудрецы могли считать свою страну сначала островом в варварском море (точь-в-точь как гордые римляне), а потом владыкой всего мира, опять-таки варварского. Они могли утверждать, что китайцы — зрячие, греки (позже франки) — кривые на один глаз, а все остальные народы Земли слепы.
Но это не могло в конечном счете отрезать Китай от всех «кривых» и «слепых». Особенно в ту давнюю пору, когда до этакой влюбленности в собственную философию было еще далеко.
Историки отмечают, что, вероятно, не случайно названия основных религиозно-философских категорий в Китае — «тянь» и «дао» — перекликаются с санскритскими (санскрит — книжный язык Древней Индии) словами «тео» — бог и «дью» — небо.
Древнее шумеро-аккадское учение о существовании в мире активного и пассивного начала, рам и рем, возможно, стало основой глубочайшей, разработанной в Китае философской концепции о противоположных силах в природе — «ян» и «инь».
Китай, возможно, принял частично то деление времени, которое было создано в Древней Месопотамии: год делится не только на месяцы, но и на декады.
На Западе и на Востоке одинаково насчитывали двенадцать знаков зодиака.
Наконец, совпадают иные вавилонские и китайские астрологические правила прогнозирования будущего: в долине Тигра и долине Хуанхэ одни и те же небесные происшествия предсказывали смерть государя, одни и те же — воинскую победу. Все это доказательства очень древних контактов культур, еще на заре цивилизации связанных между собой вопреки расстояниям.
Индия послала в Китай на рубеже нашей эры буддизм, который сначала боролся за власть над страной с другими религиями, а затем, по существу, слился с ними.
История буддизма в Китае ярко показывает, что заимствование чужого редко бывает именно простым заимствованием, что, как правило, происходит переосмысление и переработка чужого на фоне своего, с учетом особенностей страны-хозяина.
В Индии для буддийского монаха даже мысль об участии в военных действиях была невозможна. В Китае буддийские монахи порою служили в армии, нарушая заповедь «не убий», в буддизме самую святую.
Объясняют это так. В буддизме есть еще заповедь, требующая сохранять и спасать все живое. Эта заповедь и была противопоставлена первой. Во имя защиты ближних, подвергающихся опасности, буддист получил право браться за оружие. Такое столкновение заповедей удивительно напоминает борьбу первого и второго законов робототехники в рассказах Айзека Азимова. (Первый закон требует от робота охраны во всех случаях прежде всего жизни и здоровья людей; второй настаивает на выполнении приказов людей при условии, что эти приказы не противоречат первому закону.) Такое сходство и естественно, потому что Азимов пишет на самом деле о людях, а не о роботах. Буддийские термины на китайский язык не переводили, а передавали с помощью близких по значению и смыслу китайских понятий. Но эта близость бывала порой весьма относительной.
Скажем, в индийской философии природа состоит из четырех элементов: земли, огня, воды и ветра.
А «переводили» этот состав природы согласно китайской традиции, называя пять первоэлементов: первые три элемента совпадают, а место ветра у китайцев занимают металл и дерево. Фраза из буддийского текста: «Муж поддерживает жену» превращалась в традиционную китайскую формулу: «Муж контролирует жену». Вместо «Жена заботится об удобствах для мужа» появилась: «Жена почитает мужа».
Приход буддизма в Китай и превращения буддийских принципов на новой почве снова иллюстрируют две мысли этой книги: