— Я закончил бакалавриат в Мюнхене, последние полгода учился, работал и собирал деньги, а сейчас устроил себе gap-year и решил исследовать мир. После вернусь и продолжу учебу в Германии. Я трачу мало, зато смотрю много: это нормальная практика, у нас в группе так делает большинство ребят.
— Прокачанные у вас ребята! У нас в России gap-year — это армия. Слушай, где ты жил в Сан-Франциско? Я отправил уже 30 запросов в каучсерфинге, одни отказы.
— Я тоже долго искал кауча, опросил около семидесяти человек. Наконец приметил парня, он сам живет в городе, но сейчас уехал путешествовать по Европе. И сказал мне, где лежали его ключи от дома. Здание было в самом центре Чайнатауна, небольшая комнатуха, для меня было в самый раз!
— Похоже на шутку. Это что, ты жил один, бесплатно и в центре Сан-Франа?
— Выходит, что так. Я дам тебе его контакт.
Мой запрос в каучсерфинге был отправлен немедленно, после чего я принялся расспрашивать хозяина Питера, который вчера вечером выключал свет, про житье-бытье в Силиконовой долине.
— That’s it, — улыбнулся он, после того, как я с открытым ртом прослушал двадцатиминутную новеллу про горы у океана и сосредоточение трети венчурного капитала США рядом с домом.
— It’s amazing!
— No, it’s normal, man. I see you wanna go to bathroom, so, do you need… how can I say it… Polotentse?
— What do you mean? Полотенце?
— Да, полотенце! Ты же будешь умываться, наверняка захочешь вытереться?
— Нет, но почему ты спустя сутки после знакомства начал говорить по-русски?
— Дмитрий, отчего ты удивляешься? У меня русские корни, очевидно же! Папа приехал из Санкт-Петербурга, мама из Одессы. Я сам родился и вырос на юге Калифорнии, два года работал в Москве — ужасный городок! — потом переехал в Фриско, а оттуда сюда, тут аренда дешевле. Да здесь треть долины говорит по-русски, остальные ребята по-китайски и на хинди, на испанском еще. Ты выйди на улицу Маунтин Вью — и не такой слог услышишь.
— И что здесь делают все русские?
— Как что — деньги! Еще работу. Вот мой кореш Флиц — всю жизнь от одного «Старбакса» к другому метался. А тут записался на курсы разработчиков в Беркли, 4 месяца безвылазно одолевал код, пару месяцев фрилансил, а теперь у него ставка 100 штук баксов в год! Без налогов, конечно. А десять месяцев назад Флиц — мой маленький Флиц — ничего про программирование не знал. Но он и без того был умным малым.
— Питер, Петя, это все кажется слишком фантастичным. Такая жизнь далека от той, к которой я привык.
— Так, ты давай заканчивай с русским. Здесь нас трое в комнате, и единственный язык, который знают все, — английский. Так сказать, Let’s be tolerant.
Мы еще трепались полчаса на местной скоростной мове, понятной мне наполовину, пока на всю кухню не прозвенел мой телефон: это пришло сообщение от мужчины, контакт которого любезно одолжил сидевший за столом немец. Человек из каучсерфинга желал поговорить со мной по вотсапу, чтобы вписать в его доме, и первый вопрос от него был: «Сколько добрых дел ты сделал за последний месяц?» После пятнадцатиминутного диалога труба мне сообщила: «Надо подумать». Надо так надо, я выразил благодарность за беседу и вернулся на кухню. Флиц и Питер собрали всех гостей, уже способных слушать, но еще зевающих, и отправились показывать свой обширный гараж, переделанный под тренажерный зал. Каждый из нас устроился в своем уголке качалки и начал борьбу с упражнениями, перемещаясь по кругу от тренажера к тренажеру.
Если можно представить дом, максимально приятный для жизни и работы, то я был в нем. Внутри и вокруг расположились практически все придуманные человеком и природой блага. Ребята к концу дня стали предлагать мне применить навыки инженера или программиста и устроиться на позицию джуниора где-нибудь в долине, но рюкзак ждал, а дорога пылилась, или наоборот. Мы обнялись на прощание со всеми обитателями дома на окраине Сан-Хосе, я оставил на музыкальных колонках открытки из Москвы, зашазамил звучащий трек Herb Alpert — Behind the rain, включил его в плеере и пошагал по абсолютно зеркальной дороге, через обернутый в проволоку мост, мимо KFC с лысым кассиром на остановку Cropley.
Мои первоначальные планы — в обед вкушать запахи столовой офиса Google — растворились. Неугомонная стрелка часов приближалась к пяти, и нужно было успеть хотя бы куда-то. От парня из соседней группы в институте я слышал, как он мечтал поступить на PhD в Стэнфорд, который вроде как находился где-то в Силиконовой долине. На остановке у женщины-китаянки с ребенком-мулатом я разузнал, что универ этот обосновался недалеко от станции Пало-Альто, и сел в трамвай, шедший по Тасман-драйв.
Надо отметить, маршрут ребята проложили знатный. То слева, то справа мелькали офисы «Майкрософта» и «Моторолы», стадионы «Левайс» и гигантские велосипедные треки, творения архитекторов из учебников и неисчисляемые перпендикуляры улиц, аэропорты и центры исследования НАСА. Все это было доверху залито багряной смазкой заката, которая разливалась по двойному стеклу трамвая. Я смотрел в окно, прижав к нему обе ладони с растопыренными пальцами, и только успевал перебегать от одной стороны трамвая к другой. То слева, то справа отражались усмехающиеся лица пассажиров, которые, видимо, вспоминали себя, прибывших впервые в эти края.
Я готов был смотреть на это представление еще часов десять, но над дверьми загорелась надпись «Mountain view». Поначалу я хотел узнать у стеснительной японки, существуют ли в местных поездах контролеры, но побоялся, что она сдаст меня им. Мне было страшновато путешествовать по Долине без денег, не зная местных законов. Через 10 минут прибыл двухэтажный паровоз с большой татуировкой «Caltrain», нижняя часть которого была раскрашена в серый, а верхняя в красный, словно выцветший флаг Индонезии. Я решил войти и сесть, а дальше действовать по обстановке. Солнце укатило за горизонт освещать другую сторону планеты, и в вагоне замерцали яркие лампы, так что лица контролеров можно было разглядеть без труда. За три остановки ко мне так никто и не подошел, и тело мое торжественно выплыло в Пало-Альто и выдвинулось сквозь широкие ворота с длинной аллеей, ознаменовавшие: здесь начинается Стэнфорд.
Университет представлял собой огромный комплекс зданий высотой от трех до пяти этажей, по калифорнийской традиции расположенных невыносимо ровно, будто падающие кубики в «Тетрисе». Несмотря на поздний час, жизнь здесь кипела вовсю. Местные студенты были замечены в двух состояниях: смотрящими в экраны мониторов внутри зданий с надписями «24/7 study room» и рассекающими улицы на велосипедах. У каждого входа находилась велопарковка, где больше половины двухколесных агрегатов не были пристегнуты. Похоже, пешеход без транспортного средства здесь находился один. Зайдя в соседнее здание, я ломанулся в первую попавшуюся дверь.
Внутри оказалась лекционная аудитория, в которой находились внимающие преподавателю студенты и сам лектор. Я тихо прошептал «Sorry», хотя почти никто не оглянулся, и сел за стоящий в углу стол. Презентабельный человек с огромным удовольствием что-то рассказывал уверенным голосом, и каждый вокруг слушал и записывал это «что-то» с еще большим удовольствием. Я стал разглядывать студентов и понял, что не могу дать оценку среднестатистическому учащемуся. Вокруг расселись латиноамериканки с разноцветными дамскими сумками, чернокожие парни в белых кепках и больших кроссовках «Найк», калифорнийцы в футболках и шортах и обширные группы не то корейцев, не то индусов, суматошно записывающих каждое услышанное слово. Мои глаза долго метались от одного лица к другому, пока мне не стало смешно оттого, что любой прохожий мог зайти в это помещение и слушать эту лекцию.
Через десять минут урок закончился, и я поспешил капитулировать, дабы не попасть под расспросы студентов. У выхода на стене была припаркована огромная доска с объявлениями, и добрая половина их содержала слова «стартап, инвестиции, разработка, команда, ум, деньги». На первом этаже соседнего здания в свободном доступе располагались десятки компьютеров двух типов: макбуки и i-маки. Мои руки легли на беспроводную клавиатуру, которая почему-то все еще лежала на месте, хотя могла быть сперта любым желающим, и вбили в строку поиска couchsurfing.org. Сайт сообщил мне об одном непрочитанном сообщении и — о чудо! — тот самый парень из Чайна-тауна выдал мне адрес его квартиры в самом центре Сан-Франциско! Мы созвонились, и он очень быстро пояснил, что ключи от его комнаты спрятаны на улице. Я еще быстрее это записал, сказал «Totally understand», — и вышел из библиотеки. Похоже, моим планам о ночевке в тенте в ближайшем парке так и не суждено было сбыться — рассказывайте, когда там отходит последний поезд в город?
Шурша пожухлой листвой, ноги поволокли меня в исследовательский корпус. Я три раза сильно дернул дверь, рядом с которой висела надпись «only for cardholders». Как и во всех остальных зданиях, окна здесь начинались у пола и заканчивались под потолком, так что сидевшие внутри ребята в свитерах сразу же заприметили бедолагу, открыли дверь и поприветствовали меня рукопожатиями. Главный студент Стэнфорда с болтающейся у копчика палаткой отправился на второй этаж исследовать лаборатории. Местные установки выглядели точь-в-точь так же, как в моем родном МИФИ. Я три года проводил эксперименты на подобных, посему особого восторга к ним не испытал, в отличие от длинной доски, исписанной формулами. Внимательно изучив письмена, в одно из них я не мог не добавить известное русское слово, которого несомненно не доставало для полного описания физического процесса. На последнем этаже дверь на чердак оказалась открыта — оглядевшись по сторонам, я закинул наверх сначала груз, а затем пролез сам. Небо давно покрылось звездами, а тишину нарушали лишь механизмы трех больших труб, расположенных на дальней стороне крыши. Я улегся на пенку на краю крыши лабораторного корпуса и свесил ногу.
Там, внизу, шумели пальмы с кленами, под пальмами шумели умы величайших новаторов, длинной очередью выстроились велосипеды всех цветов радуги — так дважды в год выстраиваются на поступление их разноцветные обладатели. Уходящие вдаль двухскатные черепичные крыши напоминали венецианские, а нарушающая их череду Hoover Tower — уменьшенную копию Кампанилы на площади Сан-Марко. Все шло прекрасно, пока живот мой внезапно не сообщил громкими бурлениями, что ему необходимо срочно избавиться от всего содержимого, падавшего в него последние дни. Он был краток, требователен и настойчив. Оповестив, что у хозяина нет ни минуты, чтобы медлить, он издал безобразный звук столь громко, что слышно его было даже сквозь закрытые двери главного корпуса. Мы с этим малым давно были в ладах и контролировали друг друга, но в это мгновение он был невыносим. Я посмотрел по сторонам — за мной наблюдали только толпа звезд и три трубы. Добежать я успел лишь до середины крыши, а после мой друг активизировал все процессы переработки и заставил сбросить ношу. Полминуты он шумел, заглушая гул труб и шепот пальм, а затем все снова встало на свои места — Стэнфорд, звезды, красота.