ю-нибудь диковинную метафору, заправленную парой эпитетов и сравнением с цитатой великого автора, но я скажу, что звезд над головой было просто до-хе-ра. Настолько до хера, что мы не смогли ничего выговорить и, замолчав, смотрели в бездонное небо. Это было безумно красиво. Максим, Катя, Дима и Минивен стояли посреди той самой пустыни, которую обычно представляют себе при слове «пустыня»: песок, пейоты, бесконечность, и все это было выбелено светом нескольких сотен звезд. Чтобы спастись от окружающего космоса, мы вчетвером обнялись и позволили красоте течь через нас. Эта ночь, длинная, как пара по истории американской независимости, говорила: звезды светят всегда, но днем вы слепы, потому что смотрите на зеленые фантики у себя под ногами. Как знать, быть может, на другой стороне планеты кто-то так же стоял и ловил ртом первые снежинки, обжигая нарумяненные щеки, кто-то, кто занял мое место, пока я стоял здесь, ловя ртом неуловимые звезды.
Вскоре мы въехали в национальный парк Joshua tree, то есть в дикую пустыню, посреди которой пролегла дорога с идеальным асфальтом, уставленными по бокам умывальниками и скамейками. Поначалу округа была засеяна клонами кактуса, этого сморщенного неспелого огурца, неудачного синтеза баклажана и ежа, тогда как при углублении в местность поросла деревьями Joshua, в честь которых и была названа. Эти растения походили на мохнатые хоботы слонов, на концах их венчали длинные листья, словно застывшие зеленые салюты. Мы двигались среди американских диких пейзажей, пока не уперлись в груду огромных желтых валунов. Похожие горы были видны со всех сторон, и на совете стаи было решено лезть на ближайшую, самую высокую. Мы карабкались, подсаживая друг друга на плечи и затаскивая на верхние ярусы, пока не добрались до самого верха. Отсюда было видно, сколь быстро в пустыне восходит солнце. Еще недавно противоположная от рассвета сторона неба была исполосована синими и фиолетовыми линиями, а пятью минутами позже там резко появилась красная краска зарева. От дальнего угла горизонта до наших голов солнце плавно и уверенно покрывало светом все, что попадалось на его пути.
Как нам стало известно позже, до наступления десяти утра здесь было запрещено спать в собственных транспортных средствах, а также под ними и на них — это строго контролировалось местными рейнджерами. Именно поэтому я вскарабкался на крышу нашего фургона, испил молочка из бидона, положил его под голову, распластался звездой на горячем металле и немедля уснул под ровными лучами солнца, постепенно накаляющего пустыню. Два моих спутника разлеглись меж распахнутых дверей багажника и последовали дурацкому примеру.
Через пару часов всех разбудил телефонный звонок: Максима немедля вызывали в Лос-Анджелес. Дело было настолько срочным, что мы запрыгнули в фургон кто в чем был, допили все имеющееся в бидонах молоко и порулили обратно на запад. Идея попасть к Solvation mountain на минивене разбилась. Но никто не хотел отступать от своего: Макс рвал в LA, а Катя строго-настрого порешила добраться до горы спасения к завтрашнему утру автостопом. На развилке Десятого фривея и Шестьдесят второго шоссе мы остановились: мне предстояло выбрать, с кем продолжать свой путь.
— Катя, объясни, если я не возвращаюсь в LA сегодня, то уже не успеваю ни на какие автобусы до Феникса, верно?
— Да.
— То есть я не попаду вовремя в Майами, верно?
— Да.
— Не, ну, что я — дурак? Понятное дело, что я еду с тобой.
Несомненно, мне хотелось спастись. А это значило, что нам с Максимом нужно было разделяться. Мы крепко обнялись на прощание и развернулись в разные стороны. Макс опустил голову, но уверенно зашагал к минивену, а я побрел с Катей в сторону забора из проволоки, который предстояло перелезть, чтобы оказаться на позиции у хайвея. Начала подкатывать печаль, и я знал, что, если существует тоска мужчины по мужчине, то я точно собирался пронести ее через всю Америку до России. И много месяцев спустя, когда я в одиночестве провожал закаты в горах, начинал тосковать по Максиму и белому фургончику, по золоту закатного Тихого океана и лихой езде по каньонам, по атмосфере дружбы и простоты.
— Макс, стой! — неожиданно закричал мой рот. Я догнал поникшего товарища и хлопнул по плечу.
— Эй, возвращаться — плохая примета! Или ты, dude, не чтишь русские суеверия? — улыбнулся мне прищуренными глазами Макс.
— Друг, удачи тебе в твоей иммиграниаде. Не знаю, на каком континенте мы встретимся в следующий раз, но я искренне верю, что это случится и мы оба будем живы. Да прибудет с нами мудрость, авантюризм и удача, — с этими словами я протянул Максиму открытку с пейзажем Москвы, на которой большими буквами было написано «спасибо», а ниже мелким почерком разъяснено за что. Мы встали напротив и долго смотрели друг другу в глаза, разрывая наши судьбы где-то на юге Калифорнии.
Глава 46. Где искать горы спасения
Вместе с Катей я отправился к Solvation mountain. Горы сменяли пустыни, четырехполосные фривеи сменяли сельские побитые дороги, спокойных жителей Лос-Анджелеса сменяли диковинные представители местного населения. На пути нам встретились: рэпер, склонявший нас к любви с его женой; много довольных и усатых пятидесятилетних мужчин, старательно желавших помочь нам остаться жить в Калифорнии; вонючие парни с дредами и рюкзаками, махавшие руками обочинам дорог. Один из них заявил: «Я путешествую так же, как и вы, и сейчас покажу вам клевые канавы. В них можно спать, как и в водосточных трубах. Все бродяги дхармы так делают. Только спите в палатке или хотя бы в мешке, так как здесь много насекомых. Один раз я проснулся — а на мне сидят три скорпиона. На месте с испуга я так и наложил. Пойдемте сюда, будем спать в канаве вместе».
Так или иначе мы добрались до города Мекка на Сто одиннадцатом шоссе. Смеркалось, автостоп был паршивый: битых два часа мы пытались остановить машины, но все было безрезультатно. Вокруг нас бродили только мексиканцы. Все местные жители, продавцы в магазинах, водители автобусов говорили по-испански, не понимая нашего английского.
— Знаешь, что меня сподвигло на путешествия? — посмотрев мне в глаза, спросила Катя. Мы лежали на обочине дороги, поедая подаренные бургеры, и бросали палку местной собаке, которая возвращала ее обратно и ждала, чтобы мы бросили вновь. — Когда мне было четыре, я пыталась сбежать из дома на Аляску. Понимаешь, у меня тогда было не очень с родителями. Я надела куртку, шарф, сапоги и сказала маме: «Я от вас ухожу. Завяжи мне, пожалуйста, шапку». Сама завязывать тогда еще не умела. Я прошаталась по соседним дворам под снегом целый день, так и не найдя дорогу на Аляску. Мне было стыдно возвращаться, но я твердо решила, что надо хорошо подготовиться перед тем, как туда попасть. И вот спустя шестнадцать лет я приземлилась в Анкоридже. Это было три месяца назад, и я кричала от счастья, когда увидела те самые желанные горы Аляски. Мне очень хотелось добраться к Magic bus, но мы попали в снежную бурю у перехода реки Текланика, и я решила вернуться через полгода.
— И к чему ты это говоришь?
— К тому, что мы не так глупы в детстве! И здорово, когда мечты юных лет реализовываются в будущем. Дети — самые мудрые существа на планете. Наравне со стариками.
Я не понимал, зачем она затирает эту дичь. Весь план по покорению гор спасения начинал меня разочаровывать. Мне хотелось поставить палатку где угодно, хоть в водосточной канаве, и немедля заснуть там вместе со всеми скорпионами этой Калифорнии. Я бы так и сделал, если бы не остановившаяся рядом серая машина, будто собранная в начале прошлого столетия в гараже у Форда. Ее кабина подошла бы для кареты, а фары и бампер для улыбки героя мультсериала. В бесстекольное окно вылезло лицо лысого мужчины лет восьмидесяти.
— Ребята, я понимаю вас, — бодро начал он. — Я самый прожженный из всех битников, которых вы видели. Теперь можете хвастаться, что знаете того, кто стоял у основания Хейт-Эшбери. Известно ли вам, что помогает думать мне не как старику, а как молодому парню? Опиум, ребята. Он омолаживает меня. И немного кокаина. Будете затягиваться со мной?
Мы признались новому знакомому об иных планах на эту ночь, на что он причмокнул и протянул двадцать баксов. Следующей остановилась девушка, которая выбежала из машины и начала размахивать пальцами со словами:
— Гайз, вам надо ехать еще семьдесят миль. Я сворачиваю через сорок. В этом месте нет ничего и никого. Мне совесть не позволяет оставить вас там, где в день проезжает пять машин. Вы можете погибнуть, так как там голая пустыня, а я не смогу после этого спать.
— Хорошо, мадам! Спасибо за информацию, езжайте же своей дорогой.
— Но нет! Бросить вас здесь я тоже не могу!
К тому, что мы не так глупы в детстве! и здорово, когда мечты юных лет реализовываются в будущем. Дети — самые мудрые существа на планете. Наравне со стариками.
Так она стояла рядом с нами и страдала, метаясь из стороны в сторону. На помощь ей пришел гигантский бомж, вонявший на всю округу, вплоть до того самого безлюдного места за сорок миль. Дама немедленно смылась, а он стал настойчиво разъяснять, что мы обязаны выдать ему деньги. Последние три часа все встречные люди пихали нам доллары. Мы говорили им: «Перестаньте, нам надо ехать, а не деньги». Но они стояли на своем. В итоге все полученные бумажки мы отдали вонючему человеку, а сами в полном отчаянии принялись танцевать посреди ночной дороги. Наконец мы сели в автомобиль к двум парням из Риверсайда, которые ехали в тот субботний вечер отдыхать в ночные клубы приграничной Мексики. Дорога проходила через абсолютно пустынное ничто, напоминая мне холодные монгольские времена. В городе Niland ребята должны были продолжить свой путь до границы на юг, но мы уговорили подвезти нас по грунтовой дороге на восток прямо до легендарного Slab city, последнего свободного места в этом безнадежном мире, как называли его местные жители. Согласно проверенным источникам, нам должны были встретиться отчаянные хиппи, бродяги и преступники, живущие в трейлерах в пустыне Колорадо, не имевшие канализации, электричества и адресов. В этот город отвязных бунтарей в трех поколениях редко заглядывала полиция, позволяя жизни течь своим чередом.