Прошел еще час, над крышами засеменили отголоски рассвета. Конрад встал над кроватью. Я напрягся что есть мочи, готовый бежать. «Dima, Dima, are you sleeping?» В ответ он услышал похрапывание. Он потянулся за одеялом, аккуратно накрыл меня вторым и улегся обратно. Мое тело постепенно расслабилось, засыпая под его сладкое почмокивание «tomorrow, tomorrow…».
Через три часа мы проснулись, проверили сохранность телес, посмотрели ролик про готовку рыбы. Я отказался принимать душ, сообщив, что с удовольствием сделаю это вечером. Конрад затянулся двумя косяками травы, провел двадцать минут в туалете, надел поварскую кепку, и мы вышли навстречу новому дню в Новом Орлеане. Он показал музей магии, два скейтшопа, смотровую на крыше отеля и провел меня до своей работы.
— В два дня вон у того «Старбакса». Мы пойдем на экскурсию к моей практикующей знакомой и достанем всего, что ты хотел! Как же здорово, что мы познакомились, my dear Dima.
— Я тоже рад! А сейчас тебе пора на работу, на часах уже восемь ноль пять. Have a nice work day, man.
Мы пожали друг другу руки, Конрад вприпрыжку пошел в ресторан, а я больше никогда не возвращался во Французский квартал.
Глава 50. Чем отличаются человек и животное
Водитель был дико укурен. Он останавливал автобус рядом с другими транспортными средствами и кричал им в окна: «Возааааап». Те, не теряя ни секунды, отвечали ему тем же самым. По обычаю, единственными пассажирами были я и бомж, который вонял настолько мощно, что чуть не дезориентировал меня в пространстве. Удивительно, как с таким запахом водитель мог крутить баранку.
Это был последний автобус, на котором мне предстояло выбраться на знакомый хайвей номер десять, чтобы двигаться дальше. Я наконец пересек великую реку Миссисипи. Здесь заканчивался Запад и начинался Восток.
Вчера вечером на почте появилось новое письмо со следующим изложением:
Hi Dmitry,
I’m Jorge Ramirez, thanks to you my wife still have a husband, my three boys still have a father, my grandchildren still have a grandfather, my father still have a son, and above all you save my life.
I’m still recovering from backflashes about that hour where everything seem to go to waste, but I pray and ask the Lord to give me a chance to live, and I promised to be a better person.
I will really like for us to be friends, and to stay in contact.
Respectfully,
Как я понял, тот самый мужчина, сорвавшийся со скалы в Сан-Франциско, раздобыл у полицейских мои фамилию и имя, обрыл социальные сети и нашел адрес электронной почты. Мы связались, и оказалось, что живет он в Орландо, Флорида, что было строго по пути моего следования. Я решил навестить старого знакомого, поэтому хотел проехать оставшееся до него расстояние побыстрее.
Автобус изменил курс и направился в городок Мичауд, где водитель остановился со словами «Finish, bitches!» и стал громко веселиться. Бомж продолжил спать на своем месте, а я выкинул рюкзак в раскрытые двери и выкинулся сам. До ближайшего автобана оказалось около трех миль пешком, а до рассвета — четыре часа. Путь шел мимо Девяностого шоссе, а дальше ответвлялся на север. Я бодро зашагал вдоль широкой пустынной дороги. Как бы ни убеждал себя в обратном, идти было страшновато — вокруг не имелось ни души, а дорога была прорублена через лес. Приходилось громко петь. Напускное веселье не спасало — с каждой секундой становилось все стремнее. Я остановился, расстелил пенку и сел прямо на шершавой дороге. Вокруг щебетали какие-то создания, то ли мелкие птицы, то ли крупные осы. Чужой ветер шумел чужими деревьями. Я уставился на небо и принялся наблюдать кратеры на луне. Казалось, они были прекраснее всего, что меня окружало. В наушниках заиграла песня «Across the universe», скачанная днем ранее на телефон, и она унесла меня далеко ввысь.
Через пятнадцать минут я захотел переночевать прямо здесь, под светом этих кратеров. На дороге делать это было нехорошо, ибо по ней все же могли проехать автомобили, а сама она была окружена колючим забором, как и любая другая автострада в Америке. «Никогда не понимал, зачем они натягивают эту проволоку», — думал я, перелезая через преграду. Мы вместе с рюкзаком рухнули в траву, оставив забор сзади за спиной, и медленно зашагали в глубь леса. Мне хотелось пройти минуты две, чтобы не быть заметным с дороги, и встать в кустах.
Вдруг передо мной выросло нечто. Это было похоже на продолговатое дерево. А может, два. Похоже, это было живым. Точно, оно шевелило листвой. Да нет же, это не дерево. Это большой гриб. Нет, не гриб. Скала. Нет, не скала. Понял! Долбануться, это лось! С рогами! Живой! Просто жесть! Мы стояли и смотрели друг на друга, как два инопланетных тела, никогда доселе не встречавшихся и взаимно не осведомленных о функционале.
Лось поднял ногу. Или лапу. Я сделал шаг назад рукой. Или ногой. Его очертания вызывали уважение. Через минуту я уже перемахивал обратно через забор. Теперь-то стало понятно, почему они их строят! Чтобы животные не выскакивали на дороги.
Мне пришлось идти пешком до самого Десятого хайвея. После четырех утра появились редкие автомобили, начинающие крутить колеса в два раза быстрее при виде моих очертаний. На месте пересечения автострад в воздух взмыли дуги развязки — широкие, словно луковицы, кольца, перенаправляющие автомобильные потоки. Не было сил стопить и идти. Я перелез через две проволоки, вышел на поле и разбил палатку строго под пересечением дорог. Мир начинал окутываться в рассветные краски, а я — закутываться в спальник.
С утра было хорошо. Надо мной проносились машины, ревя из одной стороны в другую. Мир кружился где-то за головой, галактика вертелась далеко сверху, а я лежал один в палатке, смотрел на свои ноги, руки, тело, завивающиеся волосы, улыбался, и никто меня не трогал. Настоящий кайф! Был отличный повод достать бортовой журнал и начать писать.
Кажется, что невыкричанные моменты навсегда покинули нас. Но они затаились в самом дальнем уголке души, подкрадываясь к нам во снах, в мгновения откровений и опьянений. Как бы мы ни отвергали их, они помнят нас, а мы помним их. Есть два варианта: притворяться мужественным, подавляя их дальше, или вылить их человеку до капли — так полно, чтобы самому стало сначала дико страшно, а потом дико свободно. Мой блокнот — это сосуд, куда я выливаю крик, освобождая себя. Я удав, для которого каждое откровенное слово — это шаг длиной в милю. Текст — мое спасение, хотя бы немного обосновывающее бытие на этой планете.
Я провалялся несколько часов, наблюдая за тем, как насекомые сыплются на тент с другой стороны палатки. У нас есть огромное количество шансов, чтобы остановиться, взглянуть внутрь и спросить себя, что ты за человек. Мы старательно увиливаем от них, забываясь в деятельности, но они по-прежнему существуют, чтобы дать возможность узнать, зачем мы сегодня проснулись. Чтобы дать возможность побыть наедине с собой, со всем своим прошлым ужасом, благосостоянием и грехом, со всем, что есть ты. Судьба дает каждому наиболее подходящие возможности для спасения его души. Наши добрые дела — и есть средства для этого.
После обеда я вышел из логова и сразу поймал машину до соседнего городка Слайделл. Часа четыре, пережидая ливень, пришлось проторчать на парковке под крышей «Макдоналдса», который, как назло, сегодня не работал. А потом все как обычно — поднятая рука, открывшееся окно, «хаюдуинг», «вере ар юр фром», «итс осам», «летс гоу вис ми». Я сменил три машины и проехал каких-то пятьдесят миль. Хоть мы и перемещались по югу, с каждой минутой становилось холоднее.
Еще пять часов мне пришлось простоять у выезда на Десятый хайвей. Поток машин был жидким, как прослойка того гамбургера, который я нашел на ближайшей помойке, чтобы плотно отужинать. Любой путешественник, в какой-то момент скатывающийся в американскую асоциальность, занимается дампстер-дайвингом, и я не был исключением.
На улице становилось находиться отвратно — не от холода и дождя, а скорее от осознания пропащести ситуации и себя самого. Я зашел в магазин и протянул руки над жарящимися сосисками, чтобы согреться. Завязался разговор с мужчиной, представившимся Роном, который эти сосиски купил. Стало казаться, что лучше стопить в магазинах — Рон ехал в нужном мне направлении и спустя десять минут разговора согласился подбросить на сорок миль.
— Я ни разу не подвозил незнакомцев в машине, understand? Ты вроде нормальный парень, но главное, чтобы об этом не узнала моя жена.
Мы затрещали по черной дороге, изредка сбивая капли и насекомых.
— Дмитрий from Russia, значит, ты путешествуешь вокруг планеты за 100 дней, имея только два доллара на старте. Я согласился тебя везти, но взамен ты должен ответить на несколько моих вопросов, гуд?
— Олрайт.
— Какими транспортными средствами ты передвигаешься?
— Какими придется. На данный момент это автостоп.
— Но откуда ты можешь знать, что тебя кто-то повезет?
— Я этого не знаю, но надеюсь на это.
— То есть ты едешь на своей надежде?
— Немного не так, скорее я бы назвал это верой, faith.
— Я верю, что завтра просто так получу тысячу долларов. Очень хочу этого, но вряд ли это случится, right? Так почему ты думаешь, что твоя вера тебя спасает?
— Она настоящая. Не слепая и алчная, а простая и безоговорочная. Она похожа на прорыв, когда ты не делал какое-то действие и не знаешь, каково это, но совершаешь его. Например, никто в мире до две тысячи девятого года не бегал стометровку быстрее девяти секунд и шестидесяти миллисекунд. Но Усэйн Болт пробежал. Откуда он знал, что это возможно? Ниоткуда, он стопроцентно верил, тренировался и делал.
— Неясные слова, Дмитрий. Как можно брать и делать то, чего не умеешь?
— Если верить в это. Люди идут не за планом человека, а за его идеей, в которую он безоговорочно верит. Перед отправлением в путешествие я не составил маршрута передвижения, не прочитал ни одной статьи про жизнь в Китае или Америке, не купил ни одного билета. Я был без понятия, где буду ночевать, что буду есть, и уж тем более не мог знать, что окажусь в штате Миссисипи на соседнем сиденье с вами, Рон. Но я безоговорочно верил в свою кругосветку. И верю в нее до сих пор. По-другому быть не может — я обязательно совершу ее в срок. Мне кажется, именно штука, которая называется верой, отличает нас от животных. Когда все не получается, из рук вон плохо, спасает безошибочная вера. Я как будто сам становлюсь ей. И это здорово!