Если во Флориде идет дождь, то он идет со всей дури. На перпендикулярных улицах даунтауна не пролетало ни одного автомобиля, зато реки воды летели горными водопадами, врезаясь в бетон и стеклопакет. Черные и белые, заросшие и вонючие, хомлессы жались ближе к стенкам, чтобы вода не затекала в одежду. Они были вырваны из разных концов Америки, а может, и мира, и стечением обстоятельств запихнуты под один козырек, который являлся их последней надеждой на спасение этой ночью. Я зашлепал к ним.
— Вотсап, белый! Ты новенький?
— Доброй ночи, dudes! Типа того, только приехал в Майами, у меня нет денег и жилья, а тут дождь. Ищу себе угол, где поспать.
— Да ты попал в нужную компанию, тут все такие. У нас места под козырьком заняты, но попробуй лечь напротив того ювелирного магазина. Здесь ночью спать безопасно, все свои, только в семь тебя пнет охранник, так что постарайся смотаться до утра.
Я сел на картонку из-под бананов и под шум капель заговорил с парнями про нелегкую судьбу. В «бомжи» ведут разные петлистые многополосные дороги, но из них — пара едва заметных заросших тропинок. Протесты обществу, приправленные гордыней, осознание себя вне стада, свобода, романтика, обязанности на отрицательном уровне — все это переполненными фурами поставляется в их жизнь, разгружается и ввозится вновь. В России бомжам принято нажираться в хламину и жаловаться на несправедливое прошлое преподавателя по матанализу или члена свидетелей Иеговы. Местные же, как и все люди в Штатах, укуривались травой, получали свои честные пособия в виде восьмисот баксов в месяц, обедали за углом у халявной раздачи и напрочь отказывались побираться где бы то ни было, кроме улицы.
Что отличает путешественника без денег и бомжа? Со стороны, кроме здоровенного рюкзака с техникой и палаткой, ничего. Идея кроется в той самой самоидентификации, осознании себя в абсолютной системе отсчета. Если на протяжении десяти лет общество минуту за минутой твердит, что ты никому не нужный бичара, надо сильно постараться, чтобы в своем сознании смоделировать поступки небомжа, а потом и стать небомжом. Но главное отличие кроется в другом. Бомжи берут и ничего не отдают.
— Эй, псс! Подь сюда! Андерстэнд, мэн? — Улыбчивый мужик махал мне из-под соседнего козырька магазина. Я взвалил на спину рюкзак и зашлепал к нему по лужам.
— Я Дэниэл, Чикаго, Иллинойс. Ты откуда сам?
— Хей, мэн. Меня зовут Дима, я из России.
— Оу, чувак, по ходу, ты издалека. Это вест кост или ист кост?
— Это такая холодная страна за океаном, самая большая в мире.
— Хрен знает, где там тебя черт носит. Ну, да ладно, садись, вижу, ты подмок.
Дэниэл приехал из Чикаго на заработки строителем, ибо на северах Штатов зимой было холодно, а из-за кризиса многие стройки заморозили. Мы были очень голодны, я достал пачку кексов, которую последние двое суток берег для моих возможных хостов в Майами. Сидя на полу, мы жевали всухомятку, а потом выбегали из-под укрытия, раскрывали рот и глотали капли ливня.
— Чувак, все эти ребята с улицы — лузеры по жизни. У них не хватает отваги встать на ноги. Они потеряли себя и никогда не найдут. Все, финал, их жизнь кончилась еще вчера, а сейчас переходное состояние в смерть. Мы-то не такие! Посмотри на меня — я каждый день ищу работу строителем на craigslist, стучусь на стройки и вешаю объявления с телефоном. Хоть его и стырили — неважно, но я пытаюсь! Прошло две недели, все мои вещи украли, работы как не было, так и нет — но я верю! И это главное, чувак, понимаешь. Здесь, в Майами, никто не скажет тебя с утра «гуд морнинг», все просто проходят мимо с забитыми головами. У нас в Чикаго прохожие каждый день покупали мне кофе и бургеры, а вчера я целый день просил сандвич — и хрен! Я же не деньги прошу, а еду. Здесь всем на тебя наплевать. Но я не сдаюсь, улыбаюсь каждому дню и человеку, ведь этот мир — крутая штука! Не так ли?
Я молчал. В тот момент мне тяжело было дать миру оценку «круто» или «некруто». «Of course it’s fucking amazing!» — улыбнулся Дэниэл. Мы болтали о жизни в Чикаго, его семье, работе строителем и кубинских женщинах. Он предложил разделить картонку на двоих, но я вежливо отказался. Спустя полчаса мы попрощались.
ПРАВИЛО ПУТЕШЕСТВЕННИКА № 6: спать можно везде, где сухо, тепло и никого нет. Иногда можно довольствоваться только двумя пунктами из трех.
После того как я потренировался вжиматься в полтора квадратных метра под навесиком, мне открылась простая правда: на улице ночуют некреативные бомжи. Правило путешественника номер шесть: спать можно везде, где сухо, тепло и никого нет. Иногда можно довольствоваться только двумя пунктами из трех. От лобби пятизвездочных отелей и станций МЧС до монастырей и раскрытых палаток в круглосуточном туристическом магазине. В этот раз ливень не одобрил мою затею лезть на ближайшую крышу, и нужно было искать местечко потеплее. Я зашел на ближайшую парковку, где навстречу сразу вырулил охранник:
— Hello, mister! Хуаю?
— Гуд найт! Ник Блэк, намбер севенти фор, — бесприкословно ответил я. Мне было неясно, что может означать это число — номер парковки, комнаты или мой возраст, — но американцы любили цифры, поэтому для уверенности нужно было ими пичкать побольше.
— Олрайт! — рявкнул охранник и вернулся на свое рабочее место. Я поднялся на третий этаж парковки, обошел ряды спорткаров и свернул за угол, в технический отдел с вентиляционной шахтой. Как бы ни печально это было заявлять, сей темный угол собирался стать мне домом на ближайшую ночку, а может, и больше. Здесь было пыльно, влажно и прискорбно. Спать в открытых общественных местах забавно и боязно оттого, что разбудить может кто угодно: летучая мышь, сторожевая собака, полицейский или орда водителей, которым ты преградил проезд. Коробки из соседнего угла преобразовались в подстилку на мокрый пол, поверх которой полетела пенка. Засунув свое тело в спальник, известный вам парень уже без кепки нарыл свой журнал и под свет экрана мобильника записал:
У меня чешется все тело и разум. Не представляю, что творится у бомжей в трусах и под мышками. Я грязен и бестолков, вдавлен в пол и размазан по поверхности. Отвратно от самого себя. Но я до сих пор жив, нахожусь в тепле и могу спать — и это самое главное.
Где-то на окраине Флориды ветер врезался в небоскребы, волны вторгались на берег, дождь стучал об асфальт, а я вгрызался в момент, пока не уснул майамским сном под мурлыкающее жужжание лифтовой шахты.
С утра первым делом меня встретил «Макдоналдс». Настрой был прескверный, зато бомж из меня выходил превосходный. В «Макдоналдсах» американских городов совсем другая аудитория, нежели в Европе или Азии. Здесь не принято питаться добрым семейным компаниям, коллегам после тяжелого рабочего дня, шумным школьникам или молодежи после гулянки, хотя их еще можно встретить. Основные клиенты — это хомлессы, второе место занимают рабочие в подтяжках. После входа в заведение я сразу направился в туалет, чтобы помыть голову и другие части тела в раковине. Меня встретила длинная очередь в уборную, состоящая из одних бездомных. Все они стояли, чтобы точно так же, как и я, помыться в туалете. Каждый хомлесс, оказавшийся перед входом в заветную дверь, громко чертыхался, считая, что предыдущий моется дольше положенного и задерживает очередь. Пол туалета состоял из комков волос, плевков и отходов, которые с заветной скоростью убирались раз в пятнадцать минут осведомленными уборщиками. Что скажешь — час пик! Дождавшись своей очереди, я окунул голову в раковину, намазал жирные волосы мылом и пустил горячую воду сверху. Она съедала большую часть восприятия, и можно было на секунду забыть, что я бомж.
Майами — это кусок земли, выдернутой из Латинской Америки и насильно запихнутый в США. Три четверти населения здесь говорит на испанском, приветствуя друг друга «Ола», и только четверть — по-английски. Большую часть составляют кубинцы, выполнившие закон «сухих ног». Еще давно, чтобы насолить Кастро, было придумано правило: если беженца с Кубы засекают на воде, то разворачивают обратно, иногда с применением насилия, но если он оказался сухим на суше, то может попробовать податься на политубежище и получить грин-карту. Вокруг везде шныряли мексиканцы, аргентинцы, костариканцы и прочие бразильцы. Все они руководствовались правилом «Miami is light, people don’t think so much». Мне же с моим задрипанным видком таким правилом руководствоваться не приходилось — хотелось побыстрее скрыться, желательно подальше от себя самого. В безнадежье я словил вай-фай, чтобы посмотреть на красивые фотографии Майами в Интернете. Телефон выдал только пришедшее сообщение: «Дима, это Аня! Я живу по адресу 540 N Miami avenue, Miami fl 33136. Заходи! Только умоляю, никаких конфет и цветов!» Я не мог понять, кто надо мной шутит, но ради веселья направился по адресу.
Через час меня можно было лицезреть вымытого, откормленного завтраком, сидящего в халате на лоджии четырнадцатого этажа с видом на даунтаун самого южного мегаполиса США. Аня жила в белоснежной квартире с кремовыми диванами и абажурами цвета сибирской зимы. В соседней комнате стояла светлая ванная, больше похожая на раскрытую лилию. Мне до сих пор неясно, как она не шарахнулась от грязного и потного незнакомца, ввалившегося с высоким рюкзаком и широкой улыбкой. Поздоровавшись с проходимцем, она постелила самую запачканную тряпку, которую можно было найти в этой квартире, и все равно она была в десятки раз чище всего того, что на нее упало. Не делая лишних телодвижений, я разделся догола и плюхнулся в ванну. Вот это была услада!
— Я здесь в университете на экономиста учусь, — начала Аня, которой понадобилось каких-то полчаса, чтобы превратить отброса с соседней помойки в расплывшегося в благости Димона, готового покорять очередной Майами. — А еще моделью работаю. Это отнимает все мое время. Заниматься чем-то еще хватает только одного дня в неделю.
Внешность Ани была настолько же хороша, как и ее манера держаться за воздух, и не сразу можно было догадаться, что она приехала из Чебоксар. Я, задрав ногу на ногу, рассматривал стройку под окном: один экскаватор ломал десятиэтажное здание