К тому же миссис Ауда горячо сочувствовала планам этого джентльмена. Ее тревожили препятствия, способные помешать успеху его путешествия. Она часто заговаривала об этом с Паспарту. Не лишенный прозорливости, он заглянул в сердце миссис Ауды, оно стало для него книгой, где можно порой читать между строк. Этот славный парень проникся теперь пламенной верой в своего хозяина, непрестанно расточал хвалы его честности, верности, благородству. Он также заверял миссис Ауду в благополучном завершении их путешествия, твердил, что самое трудное позади, они уже выбрались из таких фантастических краев, как Китай и Япония, возвращаются в цивилизованный мир. Теперь, чтобы закончить в срок эту немыслимую кругосветную затею, осталось только добраться поездом от Сан-Франциско до Нью-Йорка да проплыть через Атлантику от Нью-Йорка до Лондона.
Спустя девять дней после отплытия из Иокогамы Филеас Фогг объехал ровно половину земного шара.
В самом деле, ведь 23 ноября «Генерал Грант» пересек сто восьмидесятый меридиан – тот самый, который в южном полушарии соответствует расположению Лондона в северном. Правда, из восьмидесяти дней, имевшихся в его распоряжении, мистер Фогг уже истратил пятьдесят два, так что в запасе у него оставалось всего двадцать восемь дней. Но здесь надо заметить, что на полпути он находился лишь в отношении «разности меридианов», а по сути онуже одолел более двух третей намеченного маршрута. Сколько вынужденных зигзагов пришлось ему проделать между Лондоном и Аденом, Аденом и Бомбеем, Калькуттой и Сингапуром, Сингапуром и Иокогамой! Если бы вокруг земли можно было двигаться по пятидесятой параллели, на которой находится Лондон, весь путь составил бы около двенадцати тысяч миль, тогда как Филеасу Фоггу, зависящему от капризов транспорта, предстояло проехать двадцать шесть тысяч миль, из которых к этому дню, 23 ноября, онуже оставил позади примерно семнадцать с половиной тысяч. А теперь впереди у него лежала прямая дорога, и рядом больше не маячил Фикс, никто не чинил путешественникам препятствий!
Тогда же, 23 ноября, на долю Паспарту выпала большая радость. Тут надо вспомнить, как он уперся, отказавшись переставлять свои знаменитые фамильные часы с лондонского времени на время стран, по которым пролегал их путь, и объявив ложными показания всех часов, кроме его собственных. И вот настал день, когда его часы, стрелки которых он никогда не переводил ни вперед, ни назад, показали то же время, что и бортовые хронометры!
Само собой, Паспарту торжествовал. Хотел бы он знать, что теперь сказал бы Фикс, окажись он рядом.
«Вот же мошенник! – ворчал Паспарту себе под нос. – Наплел мне кучу вздора про меридианы, про солнце, про луну! Еще чего! Бывают же люди! Их послушать, так хоть скупай целый часовой магазин! А я так всегда был уверен, что солнце само приладится к моим часам!..»
Но вот о чем Паспарту не знал: будь циферблат его часов разделен на двадцать четыре часа, как на итальянских башенных часах, он не имел бы повода для такого ликования, ибо тогда стрелки его заветного прибора показывали бы девять вечера, то есть двадцать один час пополуночи предыдущего дня, вто время как на судовом хронометре было бы девять утра, то есть разница во времени была бы именно такая, какая существует между Лондоном и сто восьмидесятым меридианом.
Но если бы Фикс и оказался способен объяснить эту чисто физическую закономерность, Паспарту вряд ли был в состоянии это понять, а главное, принять. Да и в любом случае появись сейчас полицейский инспектор внезапно каким-то невозможным образом на палубе, Паспарту, имея все причины для гнева, завел бы с ним беседу о совсем других предметах и в манере далеко не столь академической.
Кстати, куда подевался Фикс, что он поделывал в это время?..
Фикс тоже был в пути, и не где-нибудь, а именно на борту «Генерала Гранта».
Прибыв в Иокогаму, сыщик оставил без присмотра мистера Фогга, которого он в течение дня рассчитывал отыскать снова, и поспешил к английскому консулу. Там ему наконец выдали ордер, который догонял его от самого Бомбея и был отправлен сорока днями раньше. Этот вожделенный ордер отплыл из Гонконга все на том же «Карнатике». Да, он так и думал! Нетрудно вообразить разочарование детектива, ведь ордер стал бесполезным!
Господин Фогг покинул английские владения! Теперь для его ареста нужен акт об экстрадиции!
«Что ж! – сказал себе Фогг, пережив первую вспышку гнева. – Здесь мой ордер бессилен, но в Англии он вновь вступит в действие. Этот мошенник, судя по всему, намерен вернуться на родину, он мнит, что сбил полицию со следа. Отлично. Там я его и накрою. Что до денег, даст Бог, от них еще что-нибудь останется! Правда, мой голубчик уже размотал по дороге больше пяти тысяч фунтов на путевые расходы, награды, суд, штрафы, слона и прочее… Ну, как бы там ни было, Английский банк не беден!»
Приняв решение не упускать злодея, сыщик тотчас погрузился на «Генерала Гранта». Онуже был на борту, когда появились мистер Фогг и миссис Ауда. К своему величайшему изумлению, он узнал и Паспарту, хоть и в костюме глашатая.
Он поспешил укрыться в своей каюте, чтобы избежать объяснения, которое могло все испортить. Сыщик надеялся, что в толпе пассажиров, достаточно многолюдной, он сумеет не попасться на глаза своему врагу, но настал день, когда они столкнулись на палубе нос к носу. Паспарту без долгих объяснений схватил Фикса за горло и, к величайшему удовольствию группы американцев, которые сразу принялись делать на него ставки, задал несчастному инспектору отменную трепку, как нельзя лучше демонстрирующую превосходство французской школы бокса над английской.
Кончив его дубасить, Паспарту почувствовал, что на него снизошло спокойствие и что-то вроде облегчения. Фикс был не в лучшем виде, но встал и, оглядев своего противника, холодно осведомился:
– Все, что ли?
– Пока все.
– Тогда потолкуем.
– Да чтобы я…
– Это в интересах вашего господина.
Такое хладнокровие, казалось, подчинило Паспарту, и они уселись вдвоем там же, где дрались, на носу пакетбота.
– Вы меня побили, – сказал Фикс. – Хорошо. А теперь послушайте. До сих пор я был противником мистера Фогга, но теперь я на его стороне.
– Наконец-то! – закричал Паспарту. – Значит, вы поняли, что он честный человек?
– Нет, – холодно отвечал Фикс. – Я считаю его мошенником… Тихо! Не дергайтесь, дайте мне договорить. Пока мистер Фогг находился на английской территории, я был заинтересован задержать его там до тех пор, пока не получу ордер на арест. Я делал для этого все, что мог. Я натравил на него бомбейских жрецов, напоил вас в Гонконге, разлучив с вашим хозяином и подстроив так, чтобы он пропустил пакетбот на Иокогаму…
Паспарту слушал, сжимая кулаки.
– Теперь, – продолжал Фикс, – мистер Фогг, видимо, возвращается в Англию? Что ж, я последую за ним. Но отныне я приложу столько же забот и стараний, устраняя с его пути все препоны, сколько я ранее прилагал, умножая их. Как видите, я меняю свой образ действий потому, что это в моих интересах. И заметьте: в ваших тоже, ведь только в Англии вы узнаете наверняка, кому служите – преступнику или порядочному человеку!
С величайшим вниманием выслушав речь Фикса, Паспарту пришел к убеждению, что сыщик на этот раз нисколько не лукавил.
– Итак, мы друзья? – спросил Фикс.
– Друзья? Ну уж нет, – отвечал Паспарту. – Союзники – еще куда ни шло, но с одним условием: если я только почую предательство, мигом сверну вам шею.
– Согласен, – инспектор полиции невозмутимо кивнул.
Через одиннадцать дней, 3 декабря, «Генерал Грант» вошел в залив Золотых Ворот. Путешественники сошли на берег в Сан-Франциско.
Мистер Фогг за это время не потерял и не выиграл ни одного дня.
Глава XXVгде дается беглое описание Сан-Франциско в день митинга
Было семь часов утра, когда Филеас Фогг, миссис Ауда и Паспарту ступили на американский континент, если можно так назвать плавучую пристань, на которую они высадились. Поднимаясь и опускаясь в зависимости от прилива и отлива, такая конструкция облегчает погрузку и выгрузку судов. Здесь пристают клиперы всех размеров, пакетботы всех стран, а также многоэтажные пароходы, курсирующие по реке Сакраменто и ее притокам. Тут же сваливают груды всевозможных товаров, отправляемых в Мексику, Перу, Чили, Бразилию, в Европу и Азию, а также на острова Тихого океана.
Паспарту вне себя от радости, что наконец достиг американской земли, счел своим долгом покинуть корабль не просто так, а исполнив по этому случаю сальто-мортале высшего класса. Но когда он с разгону прыгнул на причал, доски которого прогнили, настил не выдержал, и бедный парень едва не провалился. Вконец обескураженный тем, какой неловкостью обернулась его попытка с шиком приземлиться на новом континенте, бедняга испустил оглушительный вопль, заставив взлететь в воздух целую стаю напуганных бакланов и пеликанов – завсегдатаев плавучих пристаней.
Мистер Фогг, едва сойдя с парохода, осведомился, в котором часу отходит ближайший поезд в Нью-Йорк. Оказалось, в шесть вечера. Стало быть, им предстояло провести в столице штата Калифорния целый день. Филеас Фогг нанял экипаж и сел в него вместе с миссис Аудой.
Паспарту вскочил на козлы, и экипаж – три доллара за поездку – покатил к гостинице «Интернациональ».
Со своего высоко расположенного сиденья Паспарту с любопытством озирал большой американский город: широкие улицы, низкие, ровно, как по линеечке, выстроенные дома, церкви и храмы в англосаксонском готическом стиле, гигантские доки, склады, похожие на дворцы, одни деревянные, другие из кирпича. Улицы были заполнены каретами, омнибусами, трамваями экипажами узкоколеек на конной тяге, а тротуары – многолюдной толпой не только американцев и европейцев, но также и китайцев, индейцев – короче, всех тех, из кого состояло двухсоттысячное население разноплеменного города.
Это зрелище в достаточной мере удивило Паспарту. Перед ним был тот легендарный город, где еще в 1849 году хозяйничали бандиты, поджигатели, убийцы. Весь деклассированный сброд стекался сюда, словно в бескрайнюю землю обетованную, на поиски золотых самородков. Здесь они играли в карты на золотой песок, держа в одной руке нож, в другой – револьвер. Но «доброе старое время» прошло. Теперь Сан-Франциско выглядел просто большим торговым городом. Часовые бдительно несли службу на высокой башне ратуши, возвышавшейся над всеми улицами и проспектами, которые пересекались под прямым углом; между ними здесь и там курчавились зеленеющие скверы, а дальше простирался китайский квартал, казалось, перенесенный сюда в игрушечной шкатулке прямо из Небесной Империи. Но ни сомбреро, ни красных рубашек, которые некогда носили золотоискатели, здесь больше не было, так же, как индейцев, украшенных перьями. Всюду – черные фраки и шелковые цилиндры джентльменов, снедаемых жаждой деятельности: такие в этом городе прямо кишели. Некоторые улицы, в том числе Монтгомери-стрит, по значению сопоставимая с лондонской Риджент-стрит, Итальянским бульваром в Париже и нью-йоркским Бродвеем, изобиловали шикарными магазинами, чьи витрины манили покупателя товарами со всех концов света.