Он выступал решительным противником умозрительной книжной науки, бесплодного философствования о таких «великих проблемах», как Божество, Душа, Разум и пр.; он считал лишенным ценности созерцательное знание, не соединяющее мысль с действием, не подтверждающее теорию практикой. Отвлеченное мышление, не опирающееся на опыт, – утверждал он, – не может быть плодотворным. Только опыт открывает путь к познанию законов природы, но в конечном итоге они познаются разумом, ибо сама природа устроена разумно. Посредником между опытом и знанием стоит математика, отражающая и раскрывающая рациональный порядок вещей – символ божественного их происхождения. Лишь в этом Леонардо приближался к платоновскому направлению в гуманизме и идеям Марсилио Фичино.
Между тем очарование личности Леонардо было неоспоримым. Д. Вазари пишет о редком сочетании красоты, грации и гения, «благодаря которому к чему бы ни обращался такой человек, каждое его действие оказывается таким божественным, оставляя всех далеко позади, и вполне очевидно, что это должно быть нечто дарованное Богом, а не приобретенное посредством искусства». Таким, продолжает он, был Леонардо, который кроме телесной красоты, которая никогда не сможет быть оценена в достаточной мере, обладал бесконечным изяществом во всех своих действиях: и таков был его талант, что он мог постичь любой предмет, сколь бы сложным он ни был, сконцентрировав на нем свое внимание. Его физическая сила соответствовала его искусству, и было нечто величественное, даже королевское во всем облике этого человека.
Теперь этот волшебник, гений, чарователь, актер и астролог отправился в герцогство Миланское.
В это время в Милане произошли, события, которые не могли не взволновать флорентийское правительство.
Между братьями Джан Галеаццо, которые хотели власти, и матерью малолетнего наследника, стоявшей на страже прав сына, возникла распря. Савойская красавица во всем подчинялась разумным советам своего умного канцлера и флорентийского посла Томмазо Содерини, поэтому ее партия одержала верх. Принцам пришлось бежать из Милана, причем Оттавиано утонул, перебираясь через Адду, а другие два брата были сосланы. В Ломбардии наступило успокоение, что было невыгодно папе и королю Ферранте. Они поддержали братьев Сфорца, старший из которых, Людовико, по прозвищу Моро, стал, в конечном итоге, виновником страшных бедствий не только своей родины, но и всей Италии.
Проводя успешную политику, Бона Савойская оставалась всего лишь слабой женщиной. Молодость и красота не столько ей помогали, сколько усложняли жизнь. В последние годы супруг пренебрегал ее достоинствами. Он сам назначил Антонио Тассино, пригожего паренька из незнатной феррарской фамилии, личным слугой герцогини. После гибели герцога она приблизила Тассино к себе. Возможно, их сближению содействовали враги герцогини, надеясь проводить через него свою политику. Во всяком случае, канцлер весьма этого не одобрял, и сколько мог, старался ослабить влияние Тассино на герцогиню. Но напрасно. По совету фаворита она вернула в Милан братьев Сфорца, давших клятвенное обещание, что не причинят вреда канцлеру. Однако на третий день по их возвращении его схватили и заточили (по другим сведениям, спустили с горы в бочке, утыканной изнутри гвоздями, обезглавили и пр.).
Потеряв верного друга и советчика, Бона поначалу не ощутила горечи утраты. Дела правления утомляли ее – она, нежная женщина, и так сделала для герцогства очень много. Прежние враги оказывали ей великие почести и всячески угождали. Они не препятствовали ее связи с молодым человеком, разрешали богато одаривать Тассино, который получил комнаты возле ее покоев, возил ее по городу на крупе своей лошади, и вообще у них были сплошные праздники да танцы.
Людовико, с горечью видя, как утекают богатства, накопленные его предками, страстно мечтал о власти.
Однажды утром по его приказу у Боны отобрали обоих ее детей. Затем захватили казну, которая была в то время самой большой во всем христианском мире, и велели герцогине дать отчет в ее расходовании. Герцогиню вынудили отказаться от своих прав, и опекуном обоих детей стал Людовико. Во все страны, особенно во Францию, были разосланы письма, обличавшие несчастную герцогиню как безнравственную женщину.
Почувствовав, что вся власть и военные силы герцогского дома у него в руках, Людовико замыслил пойти дальше. Он решил не брать на себя грех лишения жизни племянников, но устранить их со своего пути иначе.
Проще всего было с законной дочерью покойного герцога: ее выдали замуж сначала в Савойю, за родственника матери, потом за овдовевшего императора Максимилиана I. Людовико не видел в ней препятствия своим планам; наоборот, рассматривал ее браки как способ собственного возвеличивания. Поэтому за Бьянкой-Марией было обещано такое огромное приданое, что переполненный фамильной гордостью Максимилиан Габсбург закрыл глаза на «худородность» невесты, хотя многие и осуждали его за подобный мезальянс.
Законный молодой герцог Джан Галеаццо отличался характерной для ломбардцев красотой, но не имел ни ума, ни решительности. Людовико и не стремился умелым направленным воспитанием пробудить в молодом человеке лучшие стороны его натуры. Напротив, он не препятствовал ему закатывать пирушки, вести жизнь праздную и развратную. Но для подданных всегда играл роль доброго дядюшки: подыскал племяннику невесту из неаполитанского королевского дома, Изабеллу Арагонскую. Союз с Неаполем служил упрочиванию положения Милана.
Людовико не предполагал в юной девушке силы воли или способности к сопротивлению, наконец, простой сообразительности для понимания, что ее мужа сознательно спаивают, губят морально и физически. Ни один приближенный и ни один родственник герцога не попытался воспротивиться воле регента. Неожиданно таким человеком стала молодая и решительная жена герцога.
Раскрашенная деревянная скульптура, созданная с натуры при ее жизни, представляет принцессу стройной, соразмерной, черноволосой. Лицо довольно простенькое, отнюдь не поражающее красотой. Но никто из историков или современников и не называл ее красавицей. Превозносились лишь ее стойкость в борьбе за интересы мужа и детей. Власть ее была невелика, но Изабелла держалась за нее. Неумный муж повторял всем ее угрозы узурпатору, высказанные ему наедине. Людовико знал о ее планах и уже утопил нескольких гонцов, направленных ею к отцу. Неаполитанский дом с большим неодобрением наблюдал за тем, как власть уплывает из рук ее супруга. Дед Изабеллы, король Ферранте, начал подготовку к войне с Миланом. Война самого южного и самого северного итальянских государств неминуемо должна была затронуть интересы находящейся между ними Флоренции.
Верность – роскошь, которую не могло себе позволить ни одно итальянское княжество. В бесконечных сменах политики всегда присутствовала одна и та же схема: если одно государство становилось слишком сильным, другие объединялись против него и доводили до падения.
В этих условиях следовало иметь как можно больше союзников.
Сменивший Сикста IV Иннокентий VIII не принадлежал к числу сильных понтификов. Пока он прислушивался к советам Лоренцо Медичи, им удавалось поддерживать в Италии определенное равновесие сил. Но за все приходилось платить. Сикст потребовал в жены своему «племяннику» одну из дочерей Лоренцо. Этого папского любимца, развратного Франческо Чибо, из-за его карликового роста называли Франческетто. Он был ровесником Лоренцо и славился пристрастием к карточной игре; причем не всегда играл честно. В марте 1487 года в Ватикане состоялась свадьба Маддалены, самой красивой дочери Великолепного, и немолодого папского непота. Папский сын, картежный мошенник, завсегдатай публичных домов, расхититель папской казны, получил в свое полное распоряжение девочку, ломкая нежность и беззащитность которой так трогали Лоренцо и всю Флоренцию. После тяжелой беременности она родила сына. Папа назначил своего Франческетто верховным кондотьером церкви, но силы понтифика таяли. Распродав все, что должен был охранять – имущество церкви, церковные города и земли к северу от Рима, – Чибо, переодетый, бежал из Вечного города, не пожелав остаться у смертного ложа отца, бросив жену с ребенком на милость врага[19].
Брак Лоренцо и Клариче дал много детей, но не превратился в гармоничный союз родственных душ. Молодая супруга, целомудренная, честная, ясная – на вкус Лоренцо, слишком ясная и незатейливая, – все свое время посвящала детям и церкви. «На вид скромна, сурова под рукою», – острословили друзья-гуманисты. Благородные девушки Кватрочетто, даже выглядя послушными и благоразумными, отличались смелым умом. Но угрюмо-высокомерный нрав Клариче определялся, по-видимому, не только слабым здоровьем, подорванным частыми беременностями и родами, но и полученным в Риме клерикальным воспитанием. Ее холодное бесстрастие, которое она считала необходимым проявлять на людях, сдержанная, но почти надменная улыбка не могли привлечь к ней сердца подданных, как привлекала импульсивность и отзывчивость Лукреции Торнабуони или рафинированная красота Симонетты Веспуччи. Благопристойная и безупречная, она не сумела, да и не стремилась стать членом веселого интеллектуального окружения Лоренцо, все более погружаясь в мелочные житейские заботы. У Лоренцо столько сил отнимало ее непонимание. Он так хотел, чтобы она была более общительной, более открытой для культурных контактов. Попытки мудрой, опытной в политических хитростях свекрови вовлечь ее в круг интересов культурной элиты общества не увенчались успехом. Известны многочисленные веселые и живые письма Лукреции, на которые невестка отвечала вежливо, но сдержанно и невыразительно. Так же коротки и бесцветны ее письма к мужу, которого она, по воспоминаниям современников, преданно любила и прощала его многочисленные измены. В этих письмах невольно проглядывает не столько обида, сколько огорчение по поводу недостаточного внимания со стороны супруга. Так, Клариче без упреков сообщает Лоренцо, что она и дети несколько дней подряд напрасно ждали его до трех часов ночи. Посылая ему свежую дичь, она коротко пишет, что не надеется сохранить ее до его приезда.