Бегство слона из балагана Роста.
Гравюра К. Вейермана с ориг. Н.Н. Каразина. 1874 г.
Писатель Михаил Иванович Пыляев (1842-1899) подробно сообщал читателям о том, чем слонов кормили в то время. В год на одно животное уходила масса дорогих продуктов и приправ. Сахарного тростника (сухого) привозилось огромное количество - 24,57 тонны. Знакомого всем нам пшена слон потреблял 2,2 тонны, сахара ему требовалось 440 килограмм, а муки - почти шесть тонн. В Санкт-Петербург из-за границы для слона везли мускатный орех, гвоздику, корицу и кардамон - на одного обитателя Слонового двора требовалось примерно по три килограмма каждой приправы. Такой пряности, как шафран в год уходило почти 700 грамм. С питьем для гигантского млекопитающего было попроще. В год слон выпивал 490 литров виноградного вина и 740 литров водки, высшего качества.
«Вскоре после прибытия, - отмечает М.И. Пыляев, - слоны начали буйствовать, „осердясь между собою о самках“, и некоторые из них сорвались и ушли, 16-го октября [1741 г. - А. Г.], Ага Садык [перс, ухаживавший за слонами. - А. Г.] донес, что утром три слона сорвались и ушли, из которых двоих вскоре поймали, а третий „пошел через сад и изломал деревянную изгородь и прошел на Васильевский остров, и там изломал чухонскую деревню, и только здесь был пойман“».
Индийских слонов, других зверей и большое число дорогих подарков в столицу Российской империи доставило посольство шаха Персии и знаменитого полководца Надир-шах Афшара (1688-1747), того самого, который отобрал у России прикаспийские территории. Правильнее будет сказать, что он вернул земли, ранее принадлежавшие Персии. Надир-шах был примечательной пассионарной личностью - сын пастуха, он стал одним из величайших полководцев в истории, получив в итоге в Персии неограниченную власть. В 1739 году Надир-шах разгромил армию Великих Моголов и занял их столицу Дели, захватив несметные богатства индийских правителей.
Отправляя посольство в Россию, как и аналогичное посольство в Стамбул (Османскую империю) Надир-шах демонстрировал двум странам могущество Персии, победившей империи Моголов. Кстати, в Стамбул персы тоже отправили слонов.
В России дипломаты Персии должны были предостеречь русское правительство от любых попыток захвата Южного Кавказа, находящегося под властью Надир-шаха. Посольство, во главе с Хуссейн-ханом, его личной свитой из 128 человек и 16 тысяч (!) солдат сопровождения с двадцатью пушками (!) вышло в конце октября 1739 года. На границе войско остановили и не пропустили в Россию, потребовав от посла (и, соответственно, Надир-шаха) вернуть эту маленькую армию обратно в Персию. Шах в итоге уступил, и посольство продолжило движение под охраной «всего-то» 3 тысяч хорошо вооруженных воинов и прибыло в Санкт-Петербург в начале октября 1741 года. Слоны в составе посольства, как известно, остались. Для передвижения такого большого количества людей и багажа власти России выделили 700 подвод.
Во время нахождения персов в Санкт-Петербурге власть находилась в руках Анны Леопольдовны, состоящей регентом при Иоанне Антоновиче, и именно ей персидский посол вручил грамоту Надир-шаха. Русский историк и сенатор Петр Григорьевич Бутков (1775-1857) так рассказывал о причинах прибытия персидского посольства: «Посол, в держанной на аудиенции речи к матери императора, великой княгине Анне, говорил, что государь его желал полученную от Могола добычу разделить с таковым добрым союзником, как император российский. Одна часть петербургского министерства опасалась, что намерение шаха, при отправлении сего посольства, не состояло ли в том, чтоб овладеть Астраханью и произвести также знатные завоевания, если найдет границы не укрепленные. Но настоящее его намерение, казалось, требовать в супружество царевну Елисавету Петровну, обещаясь ввесть христианский закон в своих государствах. Тогда было ему 60 лет. Правительница может быть поступила бы на сие требование, если б не показалось оное чрезвычайно сумнительным, и для того в тому ему отказано».
Интересно, что когда посольство в ноябре 1742 года возвращалось в Персию, то по пути прихватило немало русских мужчин, женщин и детей - такие рабы хорошо ценились на Ближнем Востоке. Губернатор Астрахани князь Михаил Михайлович Голицын получил строгий приказ отобрать у персов насильно удерживаемых русских подданных, однако те смогли вывезти в сундуках несколько мальчиков и девочек.
Судя по событиям 1742 года, когда на границе с Персией начались вооруженные столкновения, Надир-Шах не оставил планов по покорению юга Российской империи.
Посольство персидского шаха в Петербурге. С акварели М.Н. Воробьева. II пол. XIX в.
Неизвестно, как бы завершилась возможная война, но престарелого правителя Персии убили собственные офицеры.
Довольно быстро власти в Санкт-Петербурге озаботились переводом Слонового двора за городскую черту, то есть за реку Фонтанку. Архитекторы М.Г. Земцов и И. Шумахер предложили участок в Песках на Лиговском канале перед бассейнами, расположенный на сухом возвышении, но Слоновый двор пока решили оставить на старом месте.
Нахождение зверинца в центральной части растущего Санкт-Петербурга создавало множество проблем - город застраивался, и свободных участков, расположенных близко к центру, становилось все меньше и меньше.
В 1744 году принимается решение о переводе двора на Лиговский канал, где рабочие начали возводить необходимые постройки. Часть сосен, стоявших на участке, спилили, тут же поставили большие деревянные амбары, а территорию огородили высоким частоколом. Управление Слоновым двором тогда осуществляла Егермейстерская контора, и иногда двор именовали Егерским.
Слоновый двор получил следующие границы. Часть современной площади, а именно проезжая часть вдоль гостиницы «Октябрьская», от памятника «Городу-Герою Ленинграду», включая и саму гостинцу, входили в состав двора. Далее от площади граница шла по линии Невского проспекта, по линии Лиговского проспекта территория двора ограничивалась по современному Орловскому переулку, а еще одной границей выступала линия, ставшая позднее 2-я Рождественской (ныне - Советской) улицей. Простирался Слоновый двор до района современной Дегтярной улицы. Получается, что Суворовский проспект, ранее называвшийся Слоновым, разделил бы территорию двора на две примерно равные части.
Решение об уничтожении Слонового двора, вернее, тех построек, что сохранились на этом участке, Комиссия о петербургском строении приняла в 1766 году. В решении комиссии значится: «...двор уничтожить, а строение надобное перенести в предместье на Егерский двор, состоящий на Фонтанной реке у Обухова моста, который и для всего Егерского корпуса весьма доволен быть может». Егерский двор у Обуховского моста через Фонтанку занимал обширный участок от реки до нынешнего Загородного проспекта, на его территории позднее выстроили Обуховскую больницу.
По Невскому проспекту, в той части, которая примыкала к Слоновому двору, в 1779 году начали застраивать каретными сараями, а со стороны 2-й Рождественской улицы участки раздали священнослужителям храма во имя Входа Господня в Иерусалим, более известной как Знаменской. Каретный ряд имел вид длинного каменного строения с арочными проемами ворот, где можно было приобрести кареты, коляски и любые запасные части к ним. Зимой в Каретном ряду продавали сани, а позади сараев были устроены мастерские для ремонта экипажей. Довольно быстро рядом с Каретным рядом возник продуктовый рынок, для которого возвели каменное здание. Кстати, и Невская перспектива далее стала застраиваться различными лавками, торговавшими в основном хозяйственными товарами и различными вещами, связанными с продажей карет, например сбруями, колесами и т. д. Горожане быстро прозвали эти лавки тележными - так появилась Тележная улица.
Будочник.
Фото Ф. Кратки. 1896 г.
Рядовая застройка Знаменской площади и прилегающих улиц началась в XIX столетии, однако наиболее активно этот процесс идет во второй половине столетия, так как план застройки этой территории профессор архитектуры Николай Ефимович Ефимов (1799-1851) разработал в 1844 году. Градостроительная концепция зодчего сохранилась на площади до настоящего времени. Еще в сороковых годах XIX столетия Знаменская площадь представляла собой классическое городское захолустье. Знаменитый русский правовед А.Ф. Кони вспоминал: «Знаменская площадь обширна и пустынна, как и все другие, при почти полном отсутствии садов или скверов, которые появились гораздо позже. Двухэтажные и одноэтажные дома обрамляют ее, а мимо станции протекает узенькая речка, по крутым берегам которой растет трава. Вода в ней мутна и грязна, а по берегу тянутся грубые деревянные перила. Это Лиговка, на месте нынешней Лиговской улицы. На углу широкого моста, ведущего с площади на Невский, стоит обычная для того времени будка - небольшой домик с одной дверью под навесом, выкрашенный в две краски: белую и черную, с красной каймой. Это местожительство блюстителя порядка -будочника, одетого в серый мундир грубого сукна и вооруженного грубой алебардой на длинном красном шесте. На голове у него особенный кивер внушительных размеров, напоминающий большое ведро с широким дном, опрокинутое узким верхом вниз...».
Конечно, оформление площади началось после строительства главного здания - Николаевского железнодорожного вокзала, которому далее мы посвятим отдельную главу. И хотя высотная доминанта - белокаменный храм Знамения Пресвятой Богородицы архитектор Ф.И. Демерцов возвел в 1794-1804 годах - это событие мало что изменило. И лишь с появлением вокзала площадь начала оформляться в качестве парадного въезда в столицу: первое, что видели гости, приезжающие поездом в Санкт-Петербург, - Знаменская площадь.
С постройкой вокзала определились границы территории - многие не придают этому значения, но в формировании площади этот факт стал определяющим. Все просто - пока не была очерчена линия территории площади, найдутся те, кто захочет застроить участок в центре города, где всегда мало места и земля стоит дорого. В этом отношении Знаменской площади повезло - находясь некоторое время вне зоны массовой застройки, она сохранилась до того удобного момента, когда появилась необходимость возведения вокзала и возникла потребность в открытом пространстве перед ним. Не случись этого, пересечение Лиговской улицы и Невского проспекта могло превратиться в очередной городской перекресток, ведь планов устроить здесь площадь долго не было.