Ночь прошла в тревожной дремоте. Ни пьяные гуляки, ни карманные воришки к Бранту не лезли, просто обстановка к нормальному сну не располагала. Утром его и еще троих задержанных перевезли в городскую тюрьму. Из камеры вывели после обеда. Брант думал – на допрос. Оказалось – на встречу с адвокатом. Седой, солидный и, одновременно, очень энергичный омега укорил Бранта, что тот не явился в уголовно-исполнительную инспекцию, чтобы пройти проверку для применения акта об амнистии. Сообщил, что сроки еще не истекли, документы будут переданы его помощником, без личного обращения Бранта – «одиноким родителям в этом случае полагаются льготы». Пришлось ответить на кучу вопросов: припомнить и сбор грибов, и работу на общинном поле и лесозаготовках. Адвокат пообещал восстановить трудовую деятельность Бранта по табелям, посоветовал сохранять спокойствие – «я уверен, что на следующей неделе вы будете дома», и передал привет от сына.
– Они решили не отменять визит к родителям. Вернутся, как и планировали, в воскресенье вечером. Выпал снег и вместо катания на пони будут прогулки на санях.
Брант не сразу понял, что адвокат говорит о поездке к родителям Элверда. Подумалось, что Айкена отвезли в деревню, к дедушкам – откуда там пони? Кроме слов адвокат одарил Бранта пакетом с едой, еще раз заверил, что лишение свободы надолго не затянется, и отбыл. Бранта, прижимающего к себе передачу, отвели уже в другую, одиночную камеру – чуть почище. Комфортнее.
Удивило то, что в передаче не было ни хлеба, ни булочек. Ни куска! Как будто кто-то решил, что одинокому альфе хлеб поперек горла встать может. Наверное, кому-то и может. Но не Бранту, который плохо наедался колбасой с сыром – булочки не хватало.
Из тюрьмы его выпустили во вторник, во второй половине дня. Пришлось подписать несколько бумаг – невыезд, обязательство явиться в уголовно-исполнительную инспекцию, встать на учет у участкового инспектора по надзору. Адвокат присутствовал, внимательно проверял каждую строчку. После этого Брант получил назад ключи, шнурки от ботинок и документы, и был препровожден к воротам тюрьмы. Там его ожидала машина. И Элверд. И Айкен.
Сын кинулся, повис у Бранта на шее. Элверд поздоровался, сразу заговорил с адвокатом:
– Моя признательность безмерна.
– Брось, – отмахнулся тот. – Мне было интересно. Никто никогда не обращался ко мне с подобной просьбой. Наша контора нередко занимается уголовными делами: последствия ресторанных кутежей, вождение в нетрезвом виде, употребление запрещенных законом веществ. Но каждый из клиентов уже имеет добропорядочную биографию. Всего-то надо доказать, что он случайно оступился. У нас никогда не было клиента с расплывчатым прошлым. Это любопытный опыт.
– Я был штурмовиком, – сообщил Брант. – Вы должны знать. Я должен был сказать раньше. Его второй отец, – он указал на Айкена, спрятавшегося в машину, – снайпер.
– Он погиб? – быстро спросил Элверд. – Второй отец?
– Нет, насколько я знаю, нет. Мои родители бы мне сообщили. Наверное, все еще воюет.
– Я думал… – Элверд замялся. – Я подумал, он умер при родах. Я видел свидетельство о рождении. Там прочерк в графе.
– Он не захотел, – объяснил Брант. – Может быть, потому что я беспородный. Может, не поэтому.
Адвокат одарил Бранта странным взглядом. Не надо было говорить правду об участии в сопротивлении? Элверд помотал головой, выдохнул:
– Хлебодарный милостивый, какая глупость! Айкен такой замечательный…
– Папа! Я еще в хор записался! – прокричал сын, высунувшись из машины.
«В хор, так в хор, – подумал Брант. – Что теперь поделаешь».
Дни замелькали, как столбы за окном разогнавшейся электрички. Город прихорашивался, то тут, то там ставились елки, вешались соломенные и можжевеловые венки – даже в бытовке кто-то скрутку на гвоздь прицепил. В столице звенела медалями, прощалась со зрителями Первая Зимняя Олимпиада. Элверд в будни пропадал на работе – отреставрированные алтари планировали открыть в День Изгнания Демона Снопа – а в выходные увозил Айкена к своим родителям. Брант не мешал им развлекаться – пусть наряжают елку и плетут венки, катаются на санках. Ему хватало работы, хозяйственных забот – то стирка, то уборка, то готовка – и визитов в правоохранительные органы. Сажать его, вроде бы, не собирались – на сто процентов попадал под применение акта об амнистии. Но, пока не выдадут на руки все бумаги, радоваться нельзя.
В один из вечеров они встретились с Элвердом перед ДК, возле елки, украшенной огромными разноцветными шарами, стеклянными шишками и пластмассовыми орехами. Брант ждал Айкена с хора и ел большую булку, хрустя корочкой и роняя крошки на снег. Элверд бросил машину на островке безопасности, подошел, поздоровался, посмотрел. И, трогая еловую ветвь, спросил:
– Ты ешь хлеб? А я, когда ты в тюрьме сидел, адвоката просил не класть в передачу. Думал – проклятье Хлебодарного. Ты ведь у меня дома никогда к еде не прикасаешься.
Брант с трудом проглотил горбушку и объяснил:
– Нельзя у омеги в доме без отдачи еду брать. А мне тебя отдарить нечем. Нет у меня никакого проклятья. Я как-то раз булочки в пищевой пленке съел – она же пищевая. Все потом волновались, что я от заворота кишок умру. Нормально переварил. Вечно меня всякими ужасами зря пугают.
– Ты просто здоровый очень, – после долгого молчания ответил Элверд. – Для кого-то ужасы, а тебе как слону дробина. Завидно даже бывает.
Засвербел, сорвался с языка вопрос:
– А что, тебя кто-то здоровьем попрекал? Свадьба не сладилась?
На лицо Элверда набежала тень. Он ответил спокойно, ровным голосом:
– Я аристократ, Брант. У нас приняты договорные браки. От меня никто не отказывался. Я не получал предложений. Никто не будет портить кровь, вводить калеку в семью. Особенно, если есть минимальный шанс, что заболевание передастся по наследству.
– А ты только аристократов замечаешь? – спросил Брант, чувствуя, что вот-вот получит еловой веткой по морде. – Тебе красно-бурые не по нраву?
Элверд неожиданно сник – затаенный гнев испарился, словно лопнул воздушный шарик. Развернулся, пошел к машине, не дожидаясь Айкена. Буркнул через плечо:
– Мне раньше никто не нравился.
Слово «раньше» вселило в Бранта некоторые надежды. Он подготовился ко Дню Изгнания и торжественному открытию алтарей в западном крыле: купил четыре подарочные скрутки – две себе, две Айкену, чтобы не обидеть ни Камула, ни Хлебодарного. Забил холодильник продуктами, накупил хлеба, а в погреб припрятал торт. Он понимал, что в долгу по уши – Элверд и адвоката оплатил, и передачи в тюрьму отправлял, и Айкена постоянно баловал в будни и на выходных. Торт ничего этого не покрывал, но Брант хотел пригласить Элверда на чай, и пытался соблюсти приличия.
Саму церемонию открытия Брант пропустил – со смены не уйдешь. Айкена в западное крыло отправил, а сам подошел вечером, когда толпа чуть-чуть уменьшилась. И все равно было не протолкнуться: к алтарям шли и люди, и оборотни. И городские, и приезжие – кто-то с платформ, кто-то с площади.
Камул и Хлебодарный стояли в нишах, подсвеченные лампами. Смотрели друг на друга, повернув головы. Камул протягивал ладонь к сидящему волку, Хлебодарный опирался на можжевеловую метлу. В зале было не продохнуть от благовоний: в огромных чашах тлело все вперемешку – можжевельник, ладан, сандал, сушеная рябина. Брант пробился к статуям, работая локтями. Одарил обоих богов, мысленно попросил о милости – какую дадут, за ту и спасибо. Выбрался на свежий воздух и начал осматриваться. Где искать Элверда и Айкена? Сегодня в ДК занятий нет, короткий день перед праздником. Ушли играть с железной дорогой? Торчат в книжном магазине, рассматривая карты и глобусы?
– Папа! – Айкен позвал его от галереи, соединявшей западное крыло с гостиницей. – Ты освободился? Пойдем к памятнику! Элверд мне давно обещал памятник инженеру Стальнику показать.
Брант кивнул и пару раз чихнул, надеясь, что это будет правильно истолковано – слишком уж крепки праздничные запахи, аж глаза слезятся. Айкен взял его и Элверда за руки, и они пошли вдоль путей, по присыпанным снегом шпалам. Брант рассеянно смотрел по сторонам – вроде бы, никаких опасностей, но мало ли? – и слушал рассказ. Железную дорогу строили люди. Понятно, что оборотням бы такое в голову не пришло. Строили не вчера, упрямо протягивая стальные нити рельсов через леса. И через болота. Здесь, в Ключевых Водах, местность была заболоченной. Прокладывались водоотводы, строились дренажные системы, возводились насыпи. Работа шла по плану, только тоннель над трактом никак не могли построить – трижды проседала основа, уходила в топь. Инженер Стальник, руководивший постройкой железнодорожного узла, упрямо боролся с природой. И почти проиграл – подхватил лихорадку, когда в очередной раз возводил тоннель. Болезнь сожгла его за неделю. Перед смертью Стальник написал странное завещание: попросил похоронить его в топи, которая не позволяла закончить постройку. Он обращался к Камулу, прося принять его тело в жертву, и, одновременно, молил Хлебодарного о милости – увести воду прочь, к полям, жаждущим влаги. Своего, человеческого бога, Стальник просил об отпущении грехов. Кто помог – не узнаешь. Может, совпадение случилось. Только после того, как топь приняла гроб, тоннель возвели быстро, а железнодорожный узел открыли в срок.
– Ему поставили памятник возле тоннеля, – закончил речь Элверд. – Вот, смотрите. Камень с крестом, лежащим на охапке можжевеловых ветвей.
Брант даже поклонился – памятник вызвал у него уважение. Серая глыба врезалась в оплывший склон, цифры и буквы смотрели на рельсы, чтобы инженер Стальник мог тешить взор в посмертии.
– Я пойду назад, – прервал молчание Элверд. – А вы можете спуститься по ступенькам на склоне. Вам так будет ближе домой.
– Пойдем к нам, – неловко предложил Брант. – Выпьем чаю. И… спасибо, что рассказал. Интересно.
Элверд закусил губу – видно было, что раздумывает.
– Чай, – повторил Брант. – С тортом. Праздник же.