Рудгуттер повернулся к помощникам. Несколько секунд трое стояли и смотрели друг на друга. Стем-Фулькер переменилась в лице, но в следующий миг взяла себя в руки. Рескью был бесстрастен как изваяние, разве что чуть сильнее, чем обычно, теребил шарф. Рудгуттер кивал своим мыслям.
– Итак, – резким хлопком в ладоши прервал паузу мэр, – остается Ткач.
Глава 25
В ту сырую, глухую ночь, после того как недолгий, но сильный дождь окатил город грязной водой, распахнулась дверь складского здания. На улице снаружи – ни души. Несколько минут стояла тишина, разве что ночные птицы и летучие мыши подавали признаки жизни. Да мерцал свет газовых светильников.
Дергаясь и вихляя, конструкция покатила в густую мглу. Ее клапаны и поршни были обмотаны клочками простыней, только эти лохмотья и глушили работу мотора. Она кое-как вписывалась в повороты, а на прямых участках достигала максимальной скорости, какую только могла позволить ветхая резина колес. Штуковина эта тряско пронеслась по задворкам, миновав спящих пьяниц, которым что дождь, что пекло – все едино.
На мятом металлическом корпусе загадочно бликовал желтый свет газовых ламп. Конструкция рисково пронеслась под воздушными рельсами. Разбросанные там и сям поверху мазки перистых облаков маскировали парящие в небе суда. Точно лозоискатель в поисках воды, конструкция устремилась к Вару, реке, чьи прихотливые изгибы пересекали две трети города.
Она проехала по Отвесному мосту и на несколько часов скрылась в южной части города. А когда по темному небу начали разливаться краски зари, прикатила обратно на Барсучью топь. Машина въехала и заперла дверь. А чуть позже вернулся Айзек, этой ночью он носился по Нью-Кробюзону в поисках Дэвида, Лин и Ягарека. И Лемюэля Пиджина, да и всех остальных, кто мог ему помочь.
Лежанку для Лубламая Айзек соорудил из двух стульев. Войдя в здание, Айзек двинулся прямиком к своему неподвижному другу и зашептал ему добрые, обнадеживающие слова, но никаких перемен не добился. Лубламай не спал и не бодрствовал. Глаза были открыты, они бессмысленно смотрели в потолок.
А вскоре в лабораторию влетел запыхавшийся от бега Дэвид. Придя в одну из своих тайных квартир, он там обнаружил бумажку с торопливыми каракулями – Айзек по всему Нью-Кробюзону разослал для него письма с просьбой срочно прийти.
Как и Айзек, Дэвид сидел в молчании и глядел на потерявшего рассудок товарища.
– Просто в голове не укладывается, что я это допустил, – оцепенело произнес он.
– А, черт! Дэвид, ты что, думаешь, мне легко? Думаешь, я себя ни в чем не упрекаю? Это же я проклятую тварь выпустил…
– Оба мы хороши, – оборвал Дэвид. – Эх, знать бы, где упасть…
Наступила долгая пауза.
– Ты врача нашел? – спросил Дэвид.
– Первым же делом. Это Форгит, через улицу живет, я уже имел с ним дело. Я слегка обмыл Луба, убрал с лица грязь… Не всю, правда. От Форгита проку мало, в его практике не было похожих случаев. Он натащил приборов, снял какие-то дурацкие показания, а в сухом остатке – медицина бессильна. «Держите в тепле, кормите, а если не поможет, перенесите на холод и пищи не давайте». Я могу связаться со знакомыми из университета, чтобы взглянули на Луба, но надежды – кот наплакал.
– Что же эта сволочь с ним сделала?
– Да много чего, Дэвид. Неужели сам не видишь? Зачем дурацкие вопросы задавать?
Снаружи осторожно постучали в битое окно. Айзек с Дэвидом обернулись. В оконный проем робко просовывал уродливую голову Чай-для-Двоих.
– Вот гадство! – раздраженно сказал Айзек. – Чай-для-Двоих, ты немножко не вовремя. Зайди как-нибудь в другой раз, поболтаем.
– Да я просто так заглянул, босс, – заговорил робким голосом, совсем не похожим на его обычное цветистое верещание, вирм. – Узнать, как у Лублуба дела.
– Что? – резко проговорил Айзек, вставая. – А ты тут при чем?
Чай-для-Двоих отшатнулся, сжался и заныл:
– Я тут ни при чем, хозяин. Моей вины нет… Просто хотел узнать, может, полегчало ему… Такая здоровенная гадина лицо сожрала, это ж не шутки.
– Чай-для-Двоих, так ты что, был тут при этом?
Вирм кивнул уныло и чуть продвинулся вперед, закачался, восстанавливая равновесие, на подоконнике.
– Ну-ну… мы не сердимся на тебя, успокойся. Только хотим узнать, что ты видел.
Чай-для-Двоих всхлипнул и жалко замотал головой. Он куксился как ребенок, кривил лицо. Наконец исторг целый поток слов.
– Тварища эта спускается по лестнице, хлопает большущими, страшнющими крыльями и мотает башкой, и щелкает зубищами, и… и… У нее такие когтищи, и такой здоровенный вонючий язычище… Господин Лублуб как раз смотрелся в зеркало, а тут поворачивается, видит эту зверюгу и… обалдевает… Я смотрю… У меня что-то с головой… А когда очухался, вижу… тварь засунула язык… прямо в рот господину Лублубу, и буль-буль, звуки такие у меня в голове. И я… душа в пятки, ничего не мог сделать, честное слово, перепугался до смерти…
Чай-для-Двоих заплакал как двухлетний, по лицу потекли слезы и сопли.
Когда прибыл Лемюэль Пиджин, Чай-для-Двоих еще всхлипывал. Вирма не удалось успокоить ни лестью, ни обещанием подачек, но он наконец уснул, завернувшись в перепачканное соплями шерстяное одеяло, – ну в точности как зареванный человеческий младенец.
– Айзек, лучше не заблуждайся насчет моей доброты. Судя по записке, у тебя серьезные неприятности, а это значит, что моя помощь имеет цену. – Лемюэль испытующе посмотрел на Айзека.
– А, черт! Чтоб тебя! Ну ты и спекулянт! – взорвался Айзек. – Ни до чего другого дела нет, кроме как до наживы! Ладно, слово даю: ты свое получишь. Ну, успокоился? А теперь молчи и слушай… Из личинок, которых ты для меня достал, вылупилось черт-те что и напало на Луба. Мы эту сволочь должны остановить, пока она не взялась еще за кого-нибудь, и для этого необходимо узнать о ней побольше. Поэтому надо выяснить, и поскорей, где она пряталась в самом начале. Ну что, старина, ты мне посодействуешь?
Лемюэля этот бурный натиск нисколько не поколебал.
– Вот что, Айзек, меня ты упрекнуть ни в чем не можешь… – начал он, но взбешенный Айзек перебил:
– Дьяволов хвост! Никто тебя не упрекает! Не пори ерунды! Совсем напротив, я другое имею в виду. Ты слишком хороший бизнесмен, чтобы не вести дела как положено. Вот и поройся в своей бухгалтерии. Я же прекрасно знаю, без тебя в этом городе ни одна афера не обходится… И ты сможешь выяснить, кто обзаводился здоровенной толстой гусеницей с необыкновенной расцветкой. Было ведь такое?
– Да, кое-что смутно припоминаю.
– Вот и отлично, – чуть успокоился Айзек. Он провел ладонями по лицу и тяжело вздохнул. – Лемюэль, мне нужна твоя помощь. Я готов платить… но я еще и прошу тебя. Как друга.
Он открыл глаза и посмотрел на Лемюэля в упор:
– Может, эта проклятая тварюга уже где-то завалилась и околела. Такое ведь не исключено? Не исключено. Может, она живет как бабочка-поденка, один день, зато этот день – праздник. Может, завтра Луб очнется здоровый и счастливый. А может, и не очнется. Но уже сейчас я хочу кое-что узнать. Первое, – принялся он загибать толстые пальцы, – как можно спасти Лубламая. Второе: что это за тварь. Мы пока располагаем только одним словесным портретом, да и тот не слишком правдоподобен. – Он бросил косой взгляд на спящего в углу вирма. – И третье: как эту мразь поймать.
Лемюэль не прятал глаз, его лицо оставалось точно каменное. Он медленно, рисуясь, достал из кармана табакерку, нюхнул. У Айзека кисти сжались в кулаки и разжались.
– Я понял, Айзек. – Лемюэль опустил в карман украшенную драгоценными камнями коробочку и медленно кивнул. – Попробую что-нибудь сделать. Буду поддерживать с тобой связь. Но я не благотворительная организация. Я бизнесмен, а ты заказчик. Выставлю счет. Устраивает?
Айзек устало кивнул. В голосе Лемюэля не было злости, не было коварства или презрения. Он прагматик. Дружба дружбой, но если кто-то предложит Лемюэлю большие деньги за сокрытие информации о происхождении личинки, Пиджин с легкостью пойдет на такую сделку.
– Мэр! – довольная Элиза Стем-Фулькер вошла в палату Лемквиста.
Рудгуттер вопросительно посмотрел на нее. Она бросила на стол перед ним газету:
– Теперь у нас есть ниточка.
Чай-для-Двоих проснулся и вскоре ушел. На прощание Дэвид с Айзеком еще раз попробовали его успокоить, говорили, что виноватым не считают. К вечеру в складском здании на Плицевой дороге установился жутковато-унылый покой. Дэвид черпал ложечкой густое фруктовое пюре, запихивал в рот Лубламаю и массировал ему горло, чтобы прошла пища. Айзек не приседал ни на минуту, все ходил по комнате. Надеялся, что Лин вернется домой, найдет приколотую вчера к ее двери записку и отправится к нему. Если бы не его почерк, Лин могла бы это принять за дурную шутку. Чтобы Айзек приглашал ее в свой дом-лабораторию – такого еще не бывало. Но ему надо было увидеться с ней, ехать же Айзек не рискнул, вдруг в его отсутствие с Лубламаем случится какая-нибудь важная перемена или поступят новости, требующие мгновенных действий.
Распахнулась дверь. Айзек с Дэвидом резко обернулись. Это был Ягарек.
На секунду Айзек растерялся. До сих пор ни разу Ягарек не приходил, когда Дэвид (и, разумеется, Лубламай) были в лаборатории. Дэвид уставился на гаруду. Тот горбился, закутанный в грязное одеяло – плохую замену крыльям.
– Яг, старина, – смущенно заговорил Айзек, – входи, познакомься с Дэвидом. У нас тут беда, понимаешь.
Он устало поплелся к двери. Ягарек ждал на пороге, ничего не говоря, пока Айзек не подошел достаточно близко, чтобы расслышать шепот, похожий на клекот придушенной птицы.
– Я бы не пришел, Гримнебулин. Не хотел, чтобы меня видели…
Айзек быстро терял терпение. Он открыл было рот, но Ягарек не дал сказать.
– Я кое-что слышал. Я кое-что чувствовал… Над этим домом – покров беды. Ни ты, ни твои друзья за весь день не выходили отсюда.
Айзек нервно хохотнул: