На столе сбоку стояли пять маленьких белых фигурок – не больше ладони в высоту, вырезанные из мягкого камня. Рядом с ними расположился маленький гонг, синяя бутылка и пять синих чашечек. Тажань Чжу поклонился статуэткам, затем собравшейся толпе. Они ответили на поклон. Затем старший монах посмотрел на Чэня, Тиратана и Вол’джина.
– Когда пандарена окончательно принимает в лоно свое Шадо-пан, монах отправляется с одним из наших старших ремесленников в сердце Кунь-Лай. Они идут глубоко под землю, находят кости горы и забирают небольшой кусок. Затем мастер вырезает из него подобие послушника, оставляя тоненькую перемычку между фигурой и костью. А когда колесо судьбы проворачивается и монах умирает, статуэтку отламывают. Их собирают и хранят в монастыре, чтобы все помнили, кто приходил туда перед ними.
Ялия Мудрый Шепот отошла от ряда монахов и ударила в гонг. Настоятель Тажань Чжу назвал имя первого монаха. Все поклонились, пока не угасло эхо его голоса. Они снова выпрямились, прозвучал гонг, и Тажань Чжу назвал следующее имя.
Вол’джина удивило, что он узнавал имена и с легкостью вызывал лица умерших перед мысленным взором. Но не монахов, отправившихся на бой, а тех, кем они были раньше, во время его восстановления. Один кормил его крепким бульоном. Второй менял повязки. Третий шептал советы во время игры в дзихуи. Он помнил каждого из них при жизни, и это одновременно обострило боль от их утраты и помогло ране зажить чуть быстрее.
Он осознал, что Гаррош, поменяйся они каким-то образом местами, не узнал бы этих пятерых монахов. Он бы их понял. Он бы их оценил и снял бы мерку их боевого мастерства. Их способности воздействовать силой и волей на других. Но они не значили бы для него чего-то особенного – хоть пять, хоть пять тысяч. Его голод по войне не позволял знать солдат – только армии.
«Не таким я желаю стать».
Вот почему, когда Вол’джин бывал дома, на островах Эха, то беседовал с троллями, отличившимися на тренировках. Он не старался запомнить их лица или их имена. Он ценил воинов и хотел, чтобы они об этом знали. Не для того чтобы гордились, что на них обратили внимание, но чтобы самому не думать о них, как о цифрах, которые забрасывают в пасть войны.
Как только прозвучало имя последнего монаха и все выпрямились, Ялия убрала гонг. Она вернулась к собравшимся, и вперед выступил Чэнь. Он взял чашечки – такие крошечные в его лапах – и поставил по одной перед каждой статуей. Затем взял бутылку.
– Мои дары невелики. Мне нечего дать. Я не дал столько, сколько отдали они. Но мои друзья сказали, что от борьбы с зандаларами захочется пить. Этим я намеревался утолить их жажду. Хотя я рад поделиться напитком с вами, эти пятеро должны отпить первыми.
Он налил золотую жидкость поровну в каждую из пяти чашечек, кланяясь после каждой порции. Затем поставил бутылку на стол. Тажань Чжу поклонился ему, затем статуям, и все последовали его примеру.
Старший монах оглядел остальных.
– Наши павшие братья и сестры довольны, что вы выжили. Вы почтили их своими делами и спасением столь многих. То, что это потребовало от вас поступков, которые вы никогда не намеревались совершать, прискорбно, но можно пережить. Задумайтесь, скорбите, молитесь, но знайте, что ваши деяния сохранили баланс для многих, а это, в конце концов, и есть наша цель.
После очередного общего поклона Тажань Чжу подошел к трем чужакам.
– Будьте добры, удостойте меня советом в этих делах.
Настоятель повел их в маленькую комнатку. Там уже развернули на столе несколько карт с подробным изображением Пандарии. В стратегических точках расставили фигуры дзихуи. Вол’джин вопреки всему понадеялся, что обозначенные силы не отражали реальность. Если да, то Пандария пропала.
Однако серьезное выражение лица Тажаня Чжу намекало, что фигуры говорили о чем-то похуже, а значит, первоначальная оценка Вол’джина была слишком оптимистична.
– Должен сознаться, я в тупике, – монах обвел карту лапой. – Вылазки Альянса и Орды не приводили к поголовной резне. Они уравновешивали друг друга, и обе стороны были полезны в борьбе с трудностями.
Тиратан закрыл глаза.
– Как при Сердце Змея.
– Освобождение Ша Сомнения, да, – пандарен спрятал лапы за спиной. – Любая из этих сил лучше подготовлена к сопротивлению вторжению, чем мы.
Вол’джин покачал головой.
– Всюду рознь. Нет доверия. Они сдвинутся нехотя. И неизвестно, куда. Нельзя двигаться без надежных поставок и флангов.
Тажань Чжу поднял голову.
– Не мог ли кто-нибудь из вас повлиять на старых союзников?
– Мой народ пытался меня убить.
– Для моих было бы лучше, если бы я действительно умер.
– Значит, Пандария потеряна.
Вол’джин улыбнулся, сверкнув зубами.
– Сами мы безгласны. Но мы можем сказать вам, как говорить с ними. Они прислушаются к голосу разума. Нам понадобятся сведения, чтобы их убедить. И я знаю, как мы их добудем.
16
Чэнь Буйный Портер в последний раз проверил свой мешок. Он был уверен, что собрал все необходимое. По крайней мере, из материальных вещей. Но все же он задержался у ворот храма.
И улыбнулся.
На дворе Ли Ли собирала повозку, запряженную волами. Другими словами, командовала братьями Каменные Грабли, чтобы они грузили и тягали тяжести. Они страдали не столько из-за ее острого язычка, подумал Чэнь, сколько от того, что ее опасались и постепенно начинали уважать. Отец Ялии, Цуэн-ло, помогал с погрузкой, и его присутствие остужало пыл Ли Ли.
Ялия оставила Ли Ли одну и подошла к Чэню. Если бы не быстро потупленные глаза, хмелевар мог бы подумать, что все ее мысли – о делах. Но один этот маленький знак – и его сердце воспарило.
– Скоро мы будем готовы отправляться, мастер Чэнь.
– Я вижу. Жалею лишь, что наши дороги расходятся так рано.
Она оглянулась туда, где ее семья собирала первую группу беженцев.
– Вы очень хорошо придумали послать людей в Хмелеварню Буйного Портера в Долине Четырех Ветров. Путь тяжелый, но их безопасность того стоит. Я очень рада, что моя семья в числе избранных.
– Это просто разумно. Там они узнают все, что им пригодится для хмелеварни в Цзоучине. Надо было раньше об этом подумать.
Ялия положила лапу ему на локоть.
– Я знаю, что вы отправляете мою семью потому, что только миссия доставить их туда живыми и здоровыми отвлечет Ли Ли от мыслей о войне.
– И я рад, что вы проследите за ее безопасностью, – Чэнь снова занял лапы, потуже завязывая мешок. – Было непросто, тогда на дороге, уйти, пока вы забирали остальных. Непросто мне будет уйти и сейчас.
Она подняла лапу и погладила его по щеке.
– Для меня честь, что вы вверяете Ли Ли мне, а мою семью – ей.
Он обернулся и хотел сгрести ее в охапку, но почувствовал на себе чужие взгляды. Ему было все равно, что подумают о нем, но он боялся запятнать ее честь. Хмелевар понизил голос:
– Не будь вы из Шадо-пана…
– Тише, Чэнь. Не будь я из Шадо-пана, мы бы никогда не встретились. Я была бы женой рыбака с полудесятком детенышей. Загляни ты в Цзоучин, ты бы мне просто улыбнулся и кивнул. Ты бы дышал огнем, чтобы развеселить моих детенышей, и на этом бы все и кончилось.
Он улыбнулся.
– Знаешь, твоя мудрость делает тебя только привлекательнее.
– Как твоя честность, – Ялия посмотрела ему в глаза и улыбнулась. – Ты преследовал черепаху и теперь не такой узколобый, как мы. Традиции поддерживают стабильность, но и лишают гибкости. Обстоятельства угрожают стабильности и требуют гибкости. Мне нравится, что ты можешь поделиться своим духом с нами.
– Мне нравится делиться им с тобой.
– И я жду этого с нетерпением.
– Чэнь, ты гото… о, прошу прощения, сестра Ялия, – Тиратан, с уже собранным мешком на плечах, остановился в воротах и поклонился.
– Я скоро присоединюсь к вам. – Чэнь поклонился ему и Ялии, затем потрусил к племяннице. – Ли Ли.
– Да, дядя Чэнь? – Слова пандаренки словно покрывал лед – от недовольства, что ее поставили «охранять караван».
– Поменьше «дикой собаки», Ли Ли, и побольше Буйного Портера.
Она напряглась, потом склонила голову.
– Да, дядя Чэнь.
Он сгреб ее в объятья и крепко прижал к себе. Сперва она сопротивлялась, потом обняла его.
– Ли Ли, ты спасешь много жизней, важных жизней. Не только для меня или сестры Ялии, но для всей Пандарии. Сюда пришли великие перемены. Ужасные, жестокие перемены. Мудрые Цветы, и Каменные Грабли, и другие покажут остальным, что и эти перемены можно пережить.
– Я знаю, дядя Чэнь, – она сжала лапы и выдавила из него ойканье. – Как только мы доставим их в хмелеварню, мы с сестрой Ялией можем…
– Нет.
– Ты не думаешь…
Он отстранился и поднял ее лицо, чтобы она посмотрела на него.
– Ли Ли, ты слышала много моих историй. Историй об ограх, о том, как я обхитрил мурлоков, чтобы они сами из себя рагу сварили, и…
– …о том, как учил аватар льда и ледяных великанов танцевать…
– Да. Ты слышала много моих историй, но не все. Некоторыми я не могу поделиться ни с кем.
– Ты поделишься ими с Вол’джином и Тиратаном?
Чэнь взглянул туда, где разговаривали человек и Ялия.
– С Вол’джином, потому что многие из них он пережил вместе со мной. Но это страшные истории, Ли Ли, потому что в них нет ничего веселого, нет места, где нужно смеяться. У народа Цзоучина есть грустные истории, но выживание сделает из них веселые. В том, что мы видели, в том, что увидят Тиратан, Вол’джин и Ялия, улыбок не будет.
Ли Ли медленно кивнула.
– Я заметила, что Тиратан мало улыбается.
Чэнь вздрогнул, потому что вспомнил, как широко ухмылялся Тиратан в Цзоучине.
– Я не могу спасти тебя от этих историй, Ли Ли. Но хочу, чтобы ты подготовила пандаренов на хмелеварне, и эти истории не случились с ними. Может, Каменные Грабли – никчемные фермеры, но вложи им серп или цеп в лапы – и они будут сниться зандаларам в кошмарах. Чтобы у Тажаня Чжу и Вол’джина был шанс спасти Пандарию, им понадобится как можно больше подготовленных крестьян и рыбаков, которых можешь предоставить ты.