Больше всего Чэнь сомневался, что сумеет забыть, с каким спокойствием и решимостью человек готовил стрелы, которые втыкал во врагов снизу. Он собрал их намеренно – не только для того, чтобы убить, но и держа в уме вероятность, что они убьют не сразу. Он хотел поймать троллей. Он провернул древки после того, как они вошли, чтобы убедиться, что наконечники зацепятся за ребра или другие кости.
В битве, в хорошем сражении есть честь. Даже то, что делали Тиратан и Вол’джин в Цзоучине, беря на прицел зандаларов из укрытия, чтобы их замедлить, – почетно. Это позволило монахам спасти селян. Зандалары, быть может, и сочтут это трусостью, но и в применении осадных орудий против рыбацкой деревеньки не было никакой чести.
Чэнь разлил чай и протянул чашку Тиратану. Человек ее принял, закрыв книгу. Он вдохнул пар, затем отпил.
– Благодарю. Само совершенство.
Пандарен выдавил улыбку.
– Там есть что-то полезное?
– Шаман был неплохим художником. Хорошо рисовал карты. Даже заложил между страницами несколько цветов. Набрасывал эскизы местных животных и очертания гор, – Тиратан постучал по книжице пальцем. – Некоторые из последних страниц пусты, не считая случайных последовательностей точек в четырех углах. Такие же есть и на уже заполненных страницах, и он повторял последовательность на паре других страниц сам. На пустых страницах, мне кажется, символы сделаны кем-то другим.
Чэнь глотнул чай, жалея, что тот не может согреть его сильнее.
– Что это значит?
– Я думаю, это ориентир. Совмести нижний край страницы с горизонтом и ищи созвездия, совпадающие с точками. Это указывает новое направление, – Тиратан нахмурился. – Сейчас ночное небо, конечно, не видно, и созвездия здесь другие, но готов спорить, мы можем понять, куда они направлялись, когда погода прояснится.
– Было бы неплохо.
Человек поставил чашку на кожаную обложку книжицы.
– Разрядим обстановку?
– О чем ты?
Человек показал в сторону покинутой фермы.
– Ты нетипично молчалив с тех пор, как мы покинули ферму. В чем дело?
Чэнь опустил взгляд в свою чашку, но дымящаяся жидкость не дала ответов.
– То, как ты их убил. Это была не битва. Это было…
– …нечестно? – Человек вздохнул. – Я оценил ситуацию. Их было четверо, и они были больше подготовлены к ближнему бою, чем мы. Я должен был убить или покалечить как можно больше врагов и как можно быстрее. Покалечить – значит убедиться, что они не смогут напасть на нас.
Тиратан поднял глаза на Чэня, со слегка загнанным выражением лица.
– Ты можешь представить, что случилось бы, ворвись ты, пока эти двое не были так пришпилены к полу? И тот в углу? Тебя бы сразили, а потом убили бы меня.
– Ты мог застрелить их через пол.
– Это сработало только потому, что я был прямо под ним, а его заклинание излучало такой славный свет, – Тиратан вздохнул. – То, что я сделал, жестоко, да, и я мог бы сказать, что война всегда жестока, но не буду выказывать к тебе такого неуважения. Это… у меня не хватает слов…
Чэнь налил ему побольше чая.
– Выследи эти слова. Ты в этом хорош.
– Нет, друг мой, в этом я вовсе не хорош. Хорош я в убийствах, – Тиратан выпил, потом закрыл глаза. – Я хорош в дальних убийствах, когда не приходится видеть лица убитых. Я этого не хочу. Для меня главное сдержать врага, держать на расстоянии. Я все держу на расстоянии. Прости, если то, что ты видел, потревожило твой внутренний покой.
Тревога в голосе человека сжала сердце Чэня.
– Ты хорош во многом другом.
– Вообще-то нет.
– В дзихуки.
– Игра охотников – по крайней мере, это мой стиль. – Тиратан усмехнулся, осекся, потом улыбнулся. – Вот почему я завидую тебе, Чэнь. Я завидую твоей способности дарить улыбки. Другие рядом с тобой чувствуют себя лучше. Если бы я набил достаточно дичи для пира и превратил ее в самую изысканную еду, что кто-либо пробовал, это бы отложилось в памяти. Но если бы пришел ты и рассказал всего одну из своих историй, то запомнили бы тебя. Ты умеешь затрагивать сердца. Я же их затрагиваю только сталью на конце метрового древка.
– Возможно, ты был таким раньше, но вовсе не обязан быть таким сейчас.
Человек заколебался на миг, отпил еще чая.
– Ты прав, но я боюсь, что вновь становлюсь таким же. Видишь ли, я хорош в убийствах, очень хорош. И, боюсь, мне это начинает нравиться. Дело в том, что это, очевидно, пугает тебя. А меня пугает еще больше.
Чэнь молча кивнул, потому что больше нечего было сказать – не было слов, коими он мог затронуть сердце человека. Он осознал, что это логический конец Хоцзиня в глазах других пандаренов. Отдаться импульсивности – значит не придавать значения всему и вся. Безликого врага на расстоянии выстрела убить проще, чем кого-то на расстоянии меча. Хоцзинь, доведенный до предела, лишал ценности любую жизнь и просто предвещал зло.
Но другая сторона, Тушуй, логически приводила к тому, что слишком много времени тратишь на созерцание, не оставляя пространства для действия. Это едва ли назовешь противоположностью зла. Вот почему монахи подчеркивали важность баланса. Он посмотрел на Тиратана.
«Баланса, который мой друг не может уловить».
Вопрос о балансе оставался в мыслях Чэня до конца их пути в монастырь. Пандарен искал собственную точку баланса, который, похоже, зависел от выбора – создать ли семью или же продолжить странствовать. И ему легко было представить, как он совместит и то и другое бок о бок с Ялией, чтобы взять от жизни все лучшее.
В пути Тиратан сориентировался по дневнику тролля.
– Догадка приблизительная, но они направлялись в сердце Пандарии.
– Вечноцветущий дол, – Чэнь посмотрел на юг. – Красивый и древний.
– Бывал там?
– Только знаю о его великолепии, потому что занимался своими делами на стене Змеиного Хребта к западу, но в сам дол не ступал.
Тиратан улыбнулся.
– Есть ощущение, что это изменится, и очень скоро. Там мы и найдем зандаларов, и мнится мне, что никто не получит удовольствия от этой встречи.
19
– Сдержанность слишком переоценивается во время войны, настоятель Тажань Чжу, – Вол’джин кивнул Чэню и Тиратану. – Рад, что вы оба вернулись.
Человек кивнул в ответ.
– Рад, что мы выжили. И рад слышать, что к тебе возвращается голос.
– Да, очень рад, Вол’джин. – Хмелевар улыбнулся. – Могу заварить чай, который поможет его восстановлению.
Тролль помотал головой. Он заметил, что Чэнь и человек держались на расстоянии друг от друга и были напряжены, но сейчас не время было выяснять подробности.
– Лучше, чем сейчас, пока не будет. При всем уважении, настоятель Тажань Чжу, нам нужно узнать об этом месте.
– Не суди пандаренов строго, Вол’джин. Несомненно, ты найдешь ошибки в том, как мы поступили. Ты ведь считаешь недостатком отсутствие у нас организованной армии, хотя вот уже тысячелетие не было ни одной удачной попытки вторжения к нам. Впрочем, время покажет, может, ты и прав. – Настоятель Шадо-пана сложил лапы за спиной. – Исходя из того, что Чэнь рассказал мне о мире за туманами, вы тоже сталкивались с катастрофами, которые не могли предсказать. Можешь считать нашу логику несовершенной, но тысячелетиями она работала, да так, что стала такой же истиной, как и то, что солнце встает на рассвете и садится на закате.
– Твои слова не слишком много проясняют.
– Зато они напоминают тебе о твоих же предрассудках, которые могут помешать тебе трезво оценивать то, что ты увидишь, – Тажань Чжу кивнул на карту. – Сведения у нас минимальные, но дол – не совсем уже неизвестное место. Он даже населен, и беженцы после недавних нападений нашли там кров. И все же у нас нет данных разведки или тактической информации, которой тебе хотелось бы обладать.
– Словно вы надеялись, что, скрывая дол, вы сможете оградить Пандарию от того, что таится в ней самой, – Тиратан посмотрел на карту. – Скрывать проблему – это не решение.
– Однако это задержит тех, кто хочет выпустить эту проблему наружу. – Пожилой пандарен глубоко вдохнул и медленно выдохнул. – То, что я вам покажу, передавалось от настоятеля к настоятелю, когда Шадо-пана еще не существовало. Я могу показать вам только то, что показали мне самому. Не знаю, насколько страхи и предрассудки моих предшественников исказили все. Не знаю, что было забыто, а что приукрашено. Тем, чем я поделюсь с вами, я не делился ни с одним из монахов.
Он снова сложил лапы на поясе, а затем развел в стороны. Темные сгустки энергии потрескивали в каждой из его ладоней. Одну лапу он держал вверху, другую внизу. Между ними вдруг появилось окно сияющего золотистого света, в котором задвигались изображения.
– Это место спрятано на кладбище Ту-Шэнь. Король Грома – первый из тиранов могу и тот, с кем ваши зандалары сговорились на заре времен, – имел круг доверенных советников. Когда он был при смерти, его генералов убили – возможно, затем, чтобы помешать им начать борьбу за его трон и погрузить империю в гражданскую войну. Этого мы не знаем. А знаем мы то, что могу не считают смерть концом и верят, что мертвых можно оживить – полностью или частично – для дальнейшей службы. Я думаю, с этим и связано их вторжение в дол.
Вол’джин внимательно пригляделся, впервые увидев могу, а не почувствовав их присутствие, как тогда, в пещере. Во рту у него пересохло, и горло снова начало болеть. Выше, чем даже зандалары, довольно мускулистые, беспощадные с виду – воины могу казались вырезанными из базальтовых скал. Вол’джин учел, что в этом воспоминании, как и предупреждал Тажань Чжу, они могли выглядеть более ужасающими, чем на самом деле. Но даже если делать на это скидку, могу все равно смотрелись пугающе.
В видении они маршировали по Пандарии, огнем и мечом устанавливая свое владычество над местными народами. Пандарены стали народом рабов. Самым удачливым повезло превратиться в развлечение для своих хозяев-могу, и такие пандарены жили в каменных дворцах в относительной роскоши. Однако роскоши приходил конец, когда неудачная шутка вызывала досаду, и только хруст позвонков или покатившаяся по полу голова вызывали веселье у могу.