На полпути через долину отряд остановился на ночлег. Тиратан взглянул на Вол’джина.
– Ты же чувствуешь?
Тролль кивнул.
– Чувствует что? – спросил Чэнь, отвлекшись от своей чашки.
Тиратан улыбнулся.
– Вот и ответ на мой вопрос.
Пандарен потряс головой.
– Какой вопрос? Что вы такое чувствуете?
Тиратан нахмурился.
– Чувствую, что здесь мое место, потому что эта земля утонула в крови, а я и сам погряз в убийствах. Ты тоже это чувствуешь, а, Вол’джин?
– Примерно.
Чэнь улыбнулся, подливая себе еще чаю.
– Ах, это…
Человек помрачнел еще больше:
– Ты что же, тоже это ощущаешь?
– Нет. Но знаю, что ощущаете вы, – хмелевар взглянул на человека и тролля, затем пожал плечами. – Я уже видел это в ваших глазах. Больше у тебя, Вол’джин, чем у Тиратана, но я не сражался рядом с ним столько, сколько сражался вместе с тобой. В каждом бою, когда ты дерешься яростнее всего, у тебя возникает это выражение лица. Безжалостное. Неумолимое. Каждый раз, когда я видел его, я знал, что ты победишь. Это выражение лица говорит, что ты сегодня лучший на поле боя. Любой, кто бросит тебе вызов, умрет.
Тролль склонил голову набок.
– А сейчас оно у меня есть?
– Ну может, совсем немного, вокруг глаз. У вас обоих. Когда вам кажется, что никто на вас не смотрит. Оно говорит, что это ваша земля, принадлежащая вам по праву, и вы ее не отдадите, – Чэнь поежился. – Учитывая нашу задачу, это хорошо.
Человек протянул пандарену свою чашку и кивнул, когда тот наполнил ее.
– Тогда что же чувствуешь здесь ты?
Чэнь отложил бурдюк и почесал подбородок.
– Я ощущаю покой, который обещает это место. Думаю, вы двое улавливаете часть наследия могу. Но для меня умиротворение, надежда – то, что я хотел бы видеть в своем доме. Это чувство говорит мне, что я могу оставить свои скитания, хотя оно того и не требует. Это приглашение, которое никогда не теряет силу.
Он посмотрел на них двоих, и впервые за все время, что Вол’джин знал пандарена, большие золотистые глаза Чэня переполняла печаль.
– Хотелось бы мне, чтобы вы тоже могли это почувствовать.
Вол’джин ответил другу улыбкой.
– Мне достаточно уже и того, что ты это ощущаешь, Чэнь. У меня есть дом, который ты помог мне отвоевать. Ты дал мне дом. И за это невозможно тебя не благодарить.
Без особых усилий Вол’джин сумел заставить Чэня и других монахов поделиться своими ощущениями от этого места. Они с радостью откликнулись, и тролля обрадовали их ощущения. Однако после заката холодная темная волна нагрянула с востока. Монахи умолкли, и Тиратан, стоящий в дозоре на вершине холма, под которым они расположились, указал рукой:
– Они там.
Вол’джин и остальные поднялись к нему. Там, на востоке, зажглись огни дворца Могу’шан. Серебристые и синие молнии играли на его стенах, обвивая углы здания, словно плющ, вспыхивающий по углам. Это проявление магии впечатлило Вол’джина, но не само ощущение мощи потрясло его, а то, каким обыденным и небрежным образом ее применяли.
Чэнь вздрогнул:
– Не очень-то нам здесь рады.
– Здесь давно уже никому не рады, – Вол’джин покачал головой. – Сюда уже никого не приглашают, никого.
Тиратан обернулся к нему.
– Расстояние больше полета стрелы, но к рассвету можем добраться. Задолго до того, как эти гуляки проснутся.
– Нет. Они хотят заманить нас в ловушку. Хотят, чтобы именно туда мы и ударили.
Человек приподнял бровь:
– Они знают, что мы идем?
– Они должны учитывать такую возможность. Как и мы должны учитывать то, что они знают, что мы используем книжицу, которую ты забрал. Там, – Вол’джин указал на горную гряду на юге, – скорее всего, разведчики Альянса и Орды. Они нас увидят и выступят. Только обсудят свои планы перед выходом.
– Если только кто-нибудь не захочет действовать самостоятельно, – усмехнулся Тиратан. – Несколько месяцев назад это был бы я. Интересно, кто теперь будет играть в героя?
– Для нашей задачи это не имеет значения – по крайней мере, пока они не двинулись к нам.
– Согласен, – человек пригладил бороду. – Так что, идем вперед и обходим с востока?
– Пока ничто не нарушит этот план – да.
Еще одну ночь Вол’джин провел без снов, но отдыха она не принесла. Он хотел связаться с лоа, но, как и все боги, те бывали капризны. Если они чувствовали скуку, или если их что-то раздражало, они даже могли шепнуть на ухо врагам, предупреждая их о его присутствии. Как Вол’джин и сказал Тиратану, нужно было учитывать, что враги могли знать об их приближении. И тот факт, что зандалары не знали их точного местонахождения, был большим преимуществом. А в их положении любым преимуществом следовало дорожить.
Следующим утром Вол’джин даже не понял, взошло ли солнце, настолько сгустились тучи. Единственный свет, помимо бледного желтушного сияния, исходил от редких молний, прорывающихся сквозь их толщу. Молнии не касались поверхности земли, точно боясь осуждения со стороны обитателей дворца Могу’шан.
Семеро вынуждены были замедлить шаг. Из-за слишком тусклого света стало проще оступиться. Шуршание гравия под ногами звучало, словно раскаты грома – сделав несколько шагов, все замирали, как вкопанные, навострив уши. Разведчикам пришлось держаться ближе к отряду, просто потому что в темноте было труднее разглядеть хоть что-то. В том числе и из-за этого пришлось чаще останавливаться.
Ночь за ночью во дворце Могу’шан повторялось зрелище с молниями. В то же время усиливалось чувство Дола: это место принадлежало Вол’джину по праву, и те, кто находился во дворце, бросили ему вызов. Замок был пламенем для мотылька сопротивления, но никто из семерых не позволял себе попасть в эту ловушку.
Что Вол’джину не нравилось больше всего, так это отсутствие любых следов разведчиков зандаларов. Если бы он командовал их войсками, то отправил бы легко вооруженных бойцов во все стороны, даже на запад, к стене, отделяющей Дол от края, где живут так называемые богомолы. Рассказывали, что эти существа способны приструнить непутевых детей – Вол’джин подразумевал троллей, а не каких-то молодых пандаренов. Оставить эту границу без защиты было бы исключительной халатностью, особенно когда зандалары знали, что им придется столкнуться с сопротивлением.
Прошло два дня без солнца, прежде чем отряд обнаружил первые признаки присутствия врагов. Ранним вечером брат Шань шел впереди, пересекая низину между двух высоких холмов. Они достигли южного горного хребта и теперь направлялись на восток через предгорья. Монах подал знак. Вол’джин и Тиратан вышли вперед, а Шань вернулся к остальным и остался ждать вместе с ними.
Кровь застыла у Вол’джина в жилах от того, что он увидел внизу. Полтора десятка легких пехотинцев зандаларов устроили заставу. Они срубили деревья с золотой листвой и заострили стволы, обрубив ветки. Бревна вкопали в землю по периметру. Колья торчали во все стороны, за исключением узкого просвета на западе. Там концы ограды лежали внахлест, так что любому, кто собирался нападать, пришлось бы сделать резкий поворот, прежде чем попасть в лагерь.
Тролль раздувал ноздри, но сумел удержаться от грозного фырканья. Сделать из стволов прекрасных деревьев грубые заграждения – для Вол’джина это было настоящим кощунством.
Невелико преступление, но за ним должно последовать наказание.
Два ствола были вкопаны в землю посреди лагеря, к востоку от огромного костра. По двадцать футов каждый, они стояли на расстоянии половины собственной высоты друг от друга, и к вершине каждого были привязаны веревки. А к ним за руки – воин. С него сорвали синюю накидку, и она свисала с пояса, удерживаемая невидимым ремнем. Его плоть была рассечена в нескольких местах – не смертельно, но достаточно, чтобы причинить боль и пустить кровь.
Вол’джин был уверен, что раньше никогда не знал этого человека, и тем не менее он казался знакомым. Рядом виднелись еще четыре человека в изодранных накидках, похожих на ту, что была надета на жертве пыток. Они были связаны вместе и дрожали под пристальными взглядами зандаларов.
Два тролля охраняли проход, еще два следили за узниками. Остальные, в том числе младший офицер, собрались вокруг привязанного пленного. Офицер что-то сказал, и зандалары рассмеялись, затем он нанес жертве еще один порез.
Вол’джин увидел достаточно и готов был двинуться дальше, но затем взглянул на лицо своего спутника.
– Нельзя вмешиваться, ты же знаешь.
Человек сглотнул.
– Я не могу оставить их и обречь на пытки.
– У тебя нет выбора.
– Нет, это у тебя нет выбора.
Тролль кивнул и достал стрелу.
– Понял. Тогда убью его.
Тиратан открыл рот от неожиданности. Затем, сомкнув челюсти, помотал головой. Он избегал взгляда Вол’джина.
– Я не могу позволить ему умереть.
– Спасать его – самоубийство.
– Но попытаться можно.
– Кто этот человек, если ты готов ради него рискнуть нашими жизнями и нашей миссией?
Тиратан опустил плечи:
– Нет ни времени, ни смысла объяснять.
– Кому: тебе или мне?
– Вол’джин, пожалуйста! У меня есть обязательства. – Охотник закрыл глаза, и лицо его исполнилось боли. – Но насчет миссии ты прав. Уводи остальных. Думаю, я справлюсь один. Мы, должно быть, близки к цели, так что я устрою нечто вроде диверсии. Прошу тебя, друг мой.
Вол’джин услышал горечь в словах человека, затем еще раз изучил обстановку и кивнул:
– Подберись как можно ближе. Я застрелю их главного, они бросятся за мной в чащу. А ты освободи пленных и уходи в горы.
Тиратан положил руку на плечо Вол’джина.
– Этот план, друг мой, еще глупее, чем тот, который привел нас сюда. Он может сработать только в одном случае: я обойду их до той груды камней, а ты с пандаренами спустишься в рощицу рядом со входом. Когда полетят стрелы, все зандалары должны умереть.
Вол’джин посмотрел на две точки, на которые указал человек, и согласился.
– Оставь стрельбу мне. Твои сородичи пусть следуют за тобой наружу. За троллем они не пойдут.