Кхал’ак не намеревалась бросать амани или гурубаши в бой. Она взяла и тех и других достаточно, ведь не могли же зандалары сами готовить, убираться или таскать тяжести. К сожалению, ее войска склонялись к стоицизму, если речь шла о ловушках на троллей. Они бы не закричали и не запаниковали, а значит, не известили бы товарищей об опасности.
А опасности здесь было в достатке, и она знала, что в основном это дело рук темного охотника. Ямы с кольями и обрывы, осыпи и дождь дротиков из маленьких осадных машин – все это было размещено на территории с максимальным преимуществом для атакуемых. Тропа вынудила войска замедлиться и сбиться в кучки. Зандалары научились быть в таких местах начеку, минимизируя ущерб войскам.
По крайней мере, физический.
Поскольку тролли быстро вылечивались от того, что их не убивало, от физического ущерба можно было оправиться. Но, хотя зандалары считали перевязки знаками отваги и презирали жалкие усилия пандаренов, направленные против них, Кхал’ак уже видела психологическое воздействие. Двигались они осторожней – что для армии не так уж плохо, но ее солдаты колебались и тогда, когда ей требовались отвага и решительность.
В местах, где предстоял логичный, но трудный подъем, дабы обойти узкий проход, ее войска мастерски влезали по отвесным скалам. На вершине они находили следы, рядом с которыми были установлены осадные механизмы, и цепочки отпечатков, ведущих в лабиринт пещер. Пещеры тоже могли полниться ловушками, были слишком тесными для крупных зандаларов и неизменно оказывались перекрыты через пятьдесят-сто футов трудной дороги.
Как ни досадно, уже через часы скалолазы, поцарапавшие пальцы, или те, у кого набилась грязь под ногти, вдруг почувствовали покалывание в конечностях. Руки начали распухать. Оказалось, что выступы на скале вымазали токсинами, которые никого бы не убили, но обезвреживали, вызывая отвратительные галлюцинации. К тому же впоследствии воины мялись и волновались при виде даже просто мокрых пятен или маслянистого блеска на камне. Сосредотачивались на себе, чтобы понять, не отравились ли, а значит, отвлекались от истинной задачи.
«Вол’джин атакует их разум, тем самым практически их убивая».
А темный охотник еще и насмехался над ними. Кхал’ак покрутила в пальцах деревянный жетон. На одной стороне был выжжен символ троллей, означающий 33. На другой – символ могу с тем же значением. Они находили такие разбросанными на дне ям или там, где их не могли бы пропустить разведчики. Ходили слухи, что один даже нашли у Кхал’ак в палатке, намекая, что темный охотник мог убить вражеского командира с той же легкостью, что и ее солдат на Острове Грома. Число, решили некоторые, означает тысячелетия, прошедшие с падения Короля Грома (для чего требовалось немного помудрить с нумерологией), или что Вол’джин – тридцать третий темный охотник какой-то конкретной традиции. Никто не мог точно сказать, какой, и зандаларке пришлось убить амани, чтобы наглядно показать опасность распускания сплетен. Но стоило идее пустить корни, как ее уже было не остановить.
Больше всего Кхал’ак нравилась теория, что каждый защитник Шадо-пана перед смертью поклялся убить тридцать три врага, что означало, что ей предстоит столкнуться меньше чем с двадцатью бойцами. Хотя такие клятвы имели тактическое значение лишь в песнях менестрелей, они ее настораживали.
«Выбрал меня одной из своих тридцати трех, Вол’джин?»
Кхал’ак прислушалась к ветру в поисках ответа. Ничего не услышала. Зато подбежал капитан Нир’зан и, отсалютовав, доложил:
– Повар амани отошел от зачищенной области, чтобы облегчиться. Нашел пригодное место. Земля ушла у него из-под ног. Он упал на колени, и колья проткнули ему бедра, живот и руку. Выживет.
– Его уже освободили?
– Нет.
– Можно устроить так, чтобы, когда мы выступим утром, все промаршировали мимо него?
Воин кивнул:
– Как пожелаете, моя госпожа.
– Хорошо. Если повару хватит крепости, чтобы выжить после того, как пройдут все, освободите его.
– Да, госпожа.
Капитан не сдвинулся с места, так что она подняла бровь:
– И?
– Бегун принес сигналы, переданные флотом. Корабли возвращаются на берега Цзоучина. С севера идет сильный шторм: ветер, лед, снег. Это задержит и отправление с Острова Грома.
– Хорошо. Даст нам больше времени, чтобы сплотить Пандарию после уничтожения монастыря, – Кхал’ак бросила взгляд выше на гору, на пункт их назначения, затем вниз, на лагерь. Палатки расставлялись чаще всего на склоне, примыкая одной стеной к камню, чтобы защитить от осыпей и нападений. Костров не разжигали, просто чтобы не позволить врагу подсчитать их численность.
Зандаларка постучала пальцем по губам, мгновение размышляя, потом кивнула:
– Нужно наступать, и быстро. Мы не можем переживать бурю на открытой местности, и сейчас ближе к монастырю, чем к укрытию у подножия. До вершины полтора дня пути, да?
– С нынешней скоростью – да. Прибудем вместе с бурей.
– Вышлите вперед два наших лучших отряда, но пусть обменяются одеждой с гурубаши. Я хочу, чтобы они шли в авангарде и прикрывали нас по флангам. К полуночи они должны расчистить все пещеры впереди. Если буря налетит быстро, нам потребуется укрытие. Затем, когда выдвинутся остальные, они должны раскопать туннели монахов и начать пробираться наверх. Бросьте раненых, подберем их позже. Ловушки нас замедляют, а идти нужно быстро. И сегодня мы разожжем костры, не как раньше. Большие, по два на каждую палатку.
Капитан прищурился.
– Госпожа, на это уйдет почти весь наш хворост.
– Почти? Сожгите весь, – Кхал’ак указала на монастырь. – Если наши солдаты хотят еще раз согреться, то пусть греются на руинах Шадо-пана!
Вол’джин не мог не улыбнуться, когда день уступил сумеркам и длинные тени указали на восток. На зандаларов. Ловушки и атаки его группы убили не столько бойцов из сил Кхал’ак, как хотелось бы, но сподвигли ее на отчаянные меры. Она послала вперед два отряда, проредила войска и пробивалась через большинство атак грубой силой. Когда враги доберутся до монастыря, они будут злыми, разочарованными и усталыми – три состояния, которые не любит в своих бойцах ни один генерал.
Учитывая, что зандалары встали на ночь именно там, где и рассчитывали защитники – не считая батальонов по флангам, которые нашли места поменьше и повыше, – Тажань Чжу согласился созвать Тридцать Три. Вообще-то их было тридцать один: брат Куо и Тиратан согласились выйти в дозор раньше, пока старший монах призывал подопечных в Храм Белого Тигра.
Монахи выстроились перед настоятелем в две шеренги по десять бойцов, а в последней было восемь. Чэнь и Вол’джин заняли два задних угла прямоугольника. По бокам располагались столы со снедью и выпивкой, состряпанными Чэнем на скорую руку – хотя он настаивал, что это его лучшие произведения. Вол’джин в нем не сомневался. Он редко видел, чтобы его друг так концентрировался на работе, и заявления его сопровождались искренностью без преувеличения.
Старый монах развел лапы.
– Вы слишком молоды, чтобы помнить, как мы свергли могу. Несмотря на слухи и шутки о моем возрасте, для этого слишком молод и я. И все же я приобщился к истории и мемуарам, сказаниям, передававшимся из уст в уста со времен основания монастыря. Сказаниям из времен, когда противостояние могу было делом не высокой чести, а первой необходимости.
Сейчас вы продолжаете эту великую традицию. Как и все наши братья и сестры. Многие желали быть здесь, но наша цель требует, чтобы они находились в других местах. Вам в радость будет узнать, что сестра Цзянь-ли еще не отвалилась от костей. И все же многие из нас выступят против наших древних хозяев.
Вол’джин кивал, молча и с удовлетворением. Он был уверен, что Цзянь-ли сможет раскрыть достаточно сведений Альянсу, чтобы он перешел к действию. Шпионы Орды передадут эту информацию своим начальникам. Хоть тролль и страшился того, как поступит с вестями Гаррош, тут склонность вождя к войне не казалась большим затруднением. Хоть Тридцать Три умрут здесь, вторгшиеся зандалары скоро последуют за ними в могилу.
Тажань Чжу сложил ладони.
– Хотя я не присутствовал при падении могу, меня заверили, что история об их последнем императоре – правда. Говорят, он поднялся со слугой-пандареном на пик Безмятежности, высоко над нами. Там он встал, вытянув руки, и поворачивался кругом. Император осмотрел Пандарию и остался доволен увиденным. Он сказал своему слуге: «Я бы хотел сделать нечто такое, отчего каждый в Пандарии улыбнется». А слуга ответил: «Значит, спрыгнете вниз?»
Монахи рассмеялись, и помещение наполнило счастливое эхо. Вол’джин надеялся, что вспомнит этот смех, когда здесь воцарятся крики раненых и умирающих. Незачем было гадать, выживет ли хоть кто-нибудь из них. Никто не выживет, но он решил, что, если умрет последним, посмеется и напомнит залу об этом моменте.
– История умалчивает, что сталось с тем слугой, но сказано, что император, уязвленный и рассерженный, известил всех, что эта часть горы осквернена. Сюда не ступала нога ни одного из могу, что позволило нам собираться, строить планы и готовиться к свержению господ. Мы были невидимы, потому что здесь нас не подумали искать.
Перед тем как продолжить, Тажань Чжу торжественно поклонился Чэню и Вол’джину.
– Месяцы назад я, как и могу, не думал искать тех, кто нам нужен. Мастер Буйный Портер принес мне сперва человека, а потом – темного охотника. Хотя я позволил им остаться, ему я сказал, чтобы он не приносил других раненых. Об этом решении я сожалею. Я говорил с мастером Буйным Портером в этом самом зале, обсуждая якоря и океан, Хоцзинь и Тушуй. Я спросил его, что важнее, и он ответил, что важнее команда. Я долго и усердно размышлял над этим, и теперь, предо мной, стоите вы – команда. – Настоятель сложил лапы за спиной. – Вы все пришли сюда по разным причинам. Вы все учились, как один. И все же едиными вас делает наша общая беда, это благородное дело.
Тажань Чжу поднял один из деревянных жетонов.