Рон и Иларий притащили сюда убийцу. К счастью, они его не развязали, а рассматривают, словно редкий экспонат.
— Кто это? — Иларий тыкает в плечо незнакомца, сидящего на стуле посередине кухонной области. — Он змейкой полз по коридору.
— Наемник, — уверенно констатирует Сара.
— И что с ним делать? — кривится Рон, ударяя незнакомца в бок.
Тот нервно бурчит. Сара подходит к мужчине и вглядывается в его темные, шныряющие в поисках спасения, глаза:
— Это ведь твоя машина у двора?
— Что? — вскрикиваю я. — Шутишь?
— Он намеренно сбил Ингу. Отвлекал внимание, чтобы залезть в дом, — поясняет Сара и велит Рону сдержать мой порыв броситься на убийцу.
А я, поверьте, уже почти вцепился в него и выверну наизнанку! Руки жаждут задушить урода. Убить невинную девушку, чтобы отвлечь внимание? На такое и ведьма неспособна!
— Отвали! — отбиваюсь от Рона. — Я вырву его кишки и задуши ублюдка ими же!
Сара берет нож со стены. Левой рукой приставляет лезвие к горлу убийцы, а другой хватает за подбородок, затем громко спрашивает:
— Кто тебя нанял?
Мужчина молчит.
— Я спрашиваю, кто, во имя дьявола, нанял тебя?!
Сара отскакивает и роняет нож, когда мужчина умудряется вывернуться и высвободить руки из веревок, но, видимо, осознав, что все равно отсюда не выберется, он делает нечто, отчего все ахают, а Иларий взвизгивает. Наемник подбирает нож, открывает рот и с диким криком взмахивает лезвием у собственного лица.
Кровь хлещет по губам мужчины и горячим дождем обагряет белую плитку.
На пол шлепается отрезанный язык.
ГЛАВА 9. Пока смерть не разлучит
Инга жива.
Ну как жива… Ровно настолько, насколько жив я. Ведьма ведь любит поиграть, вот и решила добавить в нашу партию новую шахматную фигуру. Теперь Инга — призрак. Одна из обитателей дома. Сара выполнила мою слезную просьбу наполовину, сделала Ингу, как и меня, чем-то средним между человеком и трупом.
Лучше бы она дала ей умереть!
— Долго будешь здесь сидеть? — гаркаю я, закрывая дверь.
Легкий щелчок замка в царящей тишине звучит, точно подрыв плотины.
Рон сидит на краю кровати. Бережно гладил по спине Ингу, закутавшуюся в желтое одеяло, заправляет падающие черные пряди за ее ухо. Вы посмотрите, какой джентльмен! И почему я до сих пор не выбил ему парочку зубов? Какое право он имеет к ней прикасаться?
Невеста скрутилась калачиком и не обращает внимания на мой приход, даже глаза не подняла, чтобы поздороваться, а ведь мы не виделись больше суток. В комнату не пускала! Всех пускала, кстати. Но не меня.
При этом в шоке я от другого обстоятельства.
Нет… в ужасе!
Инга умеет — молчать. Причем, когда речь идет о ней. Смерть кардинально меняет характер, как я понимаю. Или просто срывает маски?
К слову, после появления Инги, и Рон значительно изменился. Прежде у него был вид утопленника, который провел под водой добрые пару недель и разбух до состояния обслюнявленной жевательной резинки. Теперь он выглядит довольно свежо и приоделся в одежду, не заляпанную жиром. Секрет изменений прост — перестал пить.
Нет, правда! Рон заливал в себя пиво и днями, и ночами, а сейчас отложил банки в сторону. Странное дельце...
— Хотел спросить то же самое, — бурчит Рон и тянется к прикроватной тумбочке. Его рука подленько перемещается на колено девушки. — Тебя никто не приглашал.
— Я ее жених! Прихожу, когда захочу.
— Нет. Ты был ее женихом раньше, — парирует ублюдок. — Помнишь клятву? Пока смерть не разлучит. Да ты ее и дать-то не успел. В любом случае все кончено. Смерть вас разлучила. Пошел вон.
Я хочу впиться в горло Рона, как удав: передавить трахею и придушить, но голос Инги, посапывающей в подушку, разрешает ситуацию не в ту пользу:
— Уходи, Рекс.
— Издеваешься, Ини?! Ты ведь о нем ничего не знаешь! Рон…
Я хотел ляпнуть, что подонок ее изнасиловал, но язык не повернулся. Не нужно ей знать. Она и так в шоке. Если нашла себе друга в Роне — пусть. Если он способен ее успокоить, я согласен потерпеть. Однако это не помещает мне набить ему морду чуть позже.
Спокойствие, Рекс…
Дыши… вдох-выдох… не надо расстраивать девушку еще и мужскими стычками.
— Не хочу тебя видеть, — продолжает Инга.
Голос заглушается подушкой.
У Сары голос — властный и сексуальный, а у моей невесты — нежный и приторный, как у эфирного создания, парящего в малиновых облаках. Но эта фраза налила в голову свинца.
Зачем так жестоко?
Я ведь изо всех сил пытался ее спасти. Защитить. Сейчас и вовсе хочу лишь утешить. А меня гонят, точно назойливого комара!
Скрестив руки на груди, впиваюсь озлобленным взглядом в Рона, передающего Инге чашку. Он поит девушку горячим ромашковым чаем. Говорит: этот отвар успокаивает. Горьковатый запах растения разносится по спальне. Вот не помню, чтобы Рон мне чаи носил и одеялко подминал.
С тех пор как Инга застряла в доме, наш мужлан не отходит от нее. Надеюсь, из-за чувства вины.
Сначала она никого не подпускала. Рыдала в одиночестве. Потом немного успокоилась. Но если Рон умудрился мгновенно войти в доверие, то меня Инга стабильно выставляет за дверь. Уже третий день!
Вообще, я удивлен, что Сара не отправила ее в подвал, как других призраков. Меня (и мое шикарно-шикарное, сексуальное, полуголое тело) она держит ради какой-то масонской цели. Один дьявол знает, что там за цель. Иларий — личная служанка со всеми необходимыми опциями. Рон… сложно сказать, зачем этот алкоголик сдался, но причина есть.
Ну а Инга ей зачем?
Из жалости?
Как там говорила ведьма? Я не убиваю женщин... Ха!
Не знаю, что за пропаганда феминизма, но факт налицо. Она оставила Ингу в доме. И не трогает ее. Ничего не требует. Наоборот! Хвалит Рона, что он хорошо относится к девчонке. Моей девчонке, мать вашу! Я слышал, что пару раз Сара заходила к ней в комнату, но так и не смог выяснить, о чем был их женский разговор.
Со мной, видите ли, Инга не говорит.
Осознавая, что вот-вот сорвусь и наору на Рона, я вдыхаю поглубже аромат ромашек и захлопываю дверь в комнату. Кстати, спальня Инге выделена самая просторная и отремонтированная, к тому же ведьма подарила ей часть своей любимой дорогой одежды.
Будто куклу себе завела на потеху!
Спустившись на первый этаж, обнаруживаю Илария, играющего грустную серенаду. Он развалился на подоконнике и небрежно болтает ногой в воздухе. Музыка его отдает тоннами стекла. Он-то чего грустит, интересно?
— Поговорил? — уточняет парень, заметив мое присутствие.
Я достаю из бара бутылку красного вина. Другие бутылки звякают друг об друга, скатываясь на опустошенное место. Достав штопор, откупориваю крышку и наполняю бокал. Ловлю ноты винограда и жасмина. Делаю глоток. Алкоголь льется по горлу, приятно разогревая изнутри. Затем я отвечаю, бултыхая остатки на дне:
— Нет. И уже задумываюсь над вопросом: могла ли она лишиться памяти? Не удивлюсь, если Инга считает, будто ее женихРон, а не я. Иначе как объяснить эту комедию?
Иларий барабанит пальцами по верхней деке гитары, издавая звук, похожий на чечетку тараканов. Затем откладывает ее, поправляет атласную белую рубашку и синие штаны, из-за которых напоминает моряка. Струны приглушенно поют. Звук инструмента тасуется со свистом промозглого ветра на улице.
— Ты — ее старая жизнь. А ей нужно привыкнуть к новой. Это тяжело.
— А как же мои чувства? Они никого не волнуют.
— Это не так, Рекс.
Парень произносит мое имя таким слащавым голосом, что я неосознанно отстраняю бокал от губ и поворачиваюсь. Иларий мерит меня пронизывающим взглядом салатовых глаз. Бесстыдно. Настойчиво. Уже начинает напрягать, знаете ли. Чувствую себя на приеме у проктолога. Спустя полминуты он облокачивается об откос окна и снова закидывает правую ногу на подоконник.
Кожа на затылке зудит от неловкости. Я встряхиваюсь и констатирую:
— Рон не отходит от нее! Носится вокруг, как мошка над лампочкой. — Я махаю руками в воздухе, пачкая каплями вина свою черную кофту. — Ты считаешь, это нормально? Считаешь, что надо смириться и наблюдать, как этот помойный кабель окучивает мою девушку?
Иларий слегка кривится, после чего усиленно моргает, возвращая лицу добродушие.
— Ему стыдно. Не надо думать, что Рон такой прям черствый кочан. Он хочет казаться грубым, а сам очень переживает... о разных вещах. Например, за то, что сделал с Ингой. Вот тебе и объяснение его поведения. — Иларий спрыгивает с подоконника, одним махом преодолевает гостиную и оказывается возле бара. Составляет мне компанию, наливая себе бокал вина. — Он не такой пофигист, как ты думаешь.
— Мне казалось, вы не ладите. Зачем защищаешь?
— Нам приходится делить общество друг друга. Терки и подтрунивания — следствие совместной жизни. Скоро и сам это поймешь.
— О нет, брат. Я не собираюсь здесь оставаться.
— Ох, Рекс... Сколько же в тебе оптимизма. Хотя нет. Это жажда побеждать!
Ухмыляясь, салютую пустым бокалом:
— Твоя романтизация глупых поступков прелестна, ибо на сегодняшний день я так и не сделал ничего дельного. Впустую трачу время!
— Времени у нас навалом. Мы словно замороженные динозавры в музее.
Я кидаю бокал в раковину и опираюсь о столешницу, протягиваю руку и дергаю мизинцем за жемчужную веревку, созданную Жоржиком.
Паутина бесшумно лопается.
Небо за окном цвета темного свинца, который медленно и грузно движется, сопровождаемый громом и молниями. Ветер усиливается. О поющее стекло шлепаются листья, иногда и дождевые капли разбиваются о прозрачную преграду. С открытой форточки тянется запах влаги. В гостиной темно. Впрочем, как и всегда. Даже в солнечную погоду здесь живет мрак, он клубится и пропитывает комнаты, пожирает свет и радость. По коридорам гуляет ледяное дыхание нечисти, оно губит все, чего касается.
В доме — тишина.
Иларий, вместо ответа, утыкается вздернутым носом в бокал. Очки съезжают набок. Из-под губ раздается горестно сосущий звук — алкоголь отправляется хозяйничать в трезвом желудке. Парень и мне вина подливает.