Фруктовый аромат возвращается. Неужели я никогда больше не увижу персиковых садов дяди, не искупаюсь в море, не сяду за руль автомобиля? Разве что по двору кататься.
Ну, тоже неплохо. Рона перееду.
За месяц, проведенный в доме, так и не разузнал, как выбраться, не нашел ни одну лазейку, никакой информации, за исключением того, что мое сердце по-прежнему одиноко пульсирует в подвале. Но знаете, я не теряю надежды выбраться. Такой вот я мечтательный идиот...
Истошный крик заставляет нас подпрыгнуть.
Я давлюсь вином, задыхаюсь и кашляю. Иларий колотит меня по спине. Смешно, ей-богу. Будто я могу умереть.
К стенаниям из подвала мы уже привыкли. Сара пытает наемника, так как понятия не имеет, кто нанял его. Желать ее смерти может весь город. Как угадать? Сосед? Или глава города? Любой, знающий об убийствах, будет желать ведьме смерти, раз гражданское правосудие над ней не властно.
Снова крик.
Я вздрагиваю. Человек я жалостливый, да и звук особый из гортани, когда язык отрезан. Жутковато. И наемник, и Сара уже совсем отчаялись, надо бы проведать их, ради интереса, да и Илария оставить одного с мыслями, звенящими такой пустотой, какая не водится в глубоких пещерах.
Новый крик сопровождается ударом молнии и громом. Тучи разверзаются. По крыше хлещет бесконечная вода. Ливень — дикой силы.
Едва волоча ноги, окруженный туманом депрессии, я спускаюсь в подвал и захожу в «комнату пыток». Осторожно... Не даю двери подло пискнуть. После нападения ведьма ведет себя как разъяренная кобра (опасность, по крайней мере, от нее исходит не меньшая).
Сара стоит вплотную к наемнику. Природные рыжие локоны растрепаны, черный облегающий костюм в пятнах пыли и грязи, под глазами размазалась тушь — а ведьма все также невыносимо прекрасна. Она, как обычно, щурится и выпячивает пухлые губы в ожидании ответа.
— Даю последний шанс рассказать правду, а точнее, написать на листке имя, раз ты настолько глуп, что думал, будто отрезанный язык меня остановит. В ином случае я тебя убиваю. Причем медленно. — Сара вонзает заостренные алые ногти в горло мужчины. — Мучительно, понял? А после смерти, поверь, ты расскажешь — всё. От имени заказчика до грязных секретов, если на то будет моя воля. Решай. Да поживее.
Созерцая грозную ведьму-палача и слушая те броские слова, которыми она щеголяет в устрашение, мне хочется смеяться. С момента нашего знакомства она ни разу не внушила мне ужас. Уважение, вполне возможно, и восхищение. Однако, не страх. Я даже люблю, когда она выделывается. Мне нравится ее манера вздыхать с ироничным закатыванием глаз (и словами: ты не поймешь, Рекс), нравятся наши громогласные споры и моральные битвы по вечерам, однако больше всего мне нравится видеть ее настоящей — бывают такие моменты, — усталой и жаждущей поддержки, от которой она сама же и отказывается. Ведь показывать силу — смысл ее жизни. Сара — истинный идол феминисток. Мужчины трепещут перед ее умом и безграничной властью над ними, мечтают покорить, как вершину Эвереста, и плевать, что на пути ждет погибель. Если шанс есть, они идут. Я один из них. Или был раньше.
Наемник едва держит голову, висит прикованный за руки к стене. В одних штанах. Поджаренный в районе щиколоток. Ведьма поджечь его хотела? Безрассудная девушка. Ясно, почему в комнате гарь соревнуется с металлическим запахом крови и лавандовых духов.
У Сары здесь полный набор инквизитора.
Когда я последний раз заходил, ничего этого не было. В комнате лежали только кандалы и цепи. Видимо, ведьма приволокла запасы с погреба. Обычно люди там банки хранят с огурцами, помидорами, а Сара — пыточный арсенал. Что тут сказать… сильная, независимая девушка.
Я оглядываюсь. На одной из полок блестят иглы длинной со средний палец: такие острые, что ими можно асфальт изрешетить, создав каменные соты. На другой, пониже — железная груша. Помню, читал о них в интернете. Это симпатичное приспособление состоит из заостренных листовидных сегментов и засовывается в нужное отверстие, затем раскрывается.
Угадайте: в какое место грушу суют чаще всего?
В углу стоит испанский сапог — крепление на ноге с металлической пластиной, при пытке узника его затягивают, чтобы переломать человеку кости на ноге.
Остальные инструменты я не опознаю: какой-то железный колпак (с гвоздями внутри), пилы, ножи, веревки, стальная леска. Жуть. Страшно представить, откуда эти игрушки. И как часто Сара пускает их в действие?
Мужчину она пытает раскаленной кочергой, на конце которой выгравирована буква «В». Массивная грудь бедняги украшена одним слабым ожогом, из чего делаю вывод: пытать людей — работа не женская, даже для такой, как Сара. Не удивительно, что наемник упрямо отказывается выдавать имя. Так как он лишился языка, Сара требует черкнуть заказчика на бумаге. Она великодушно предоставила выбор: смерть или имя. Наидобрейшая госпожа, не правда ли?
На вопросы ведьмы наемник отводит взгляд. Выражение лица — тяжелое и беспристрастное, как у профессиональных киллеров. Ни страха, ни ненависти, ни презрения. Сплошное хладнокровие.
У меня ком в животе клубится от ужаса.
Я и лайт-версию пыток не вынесу. Не быть мне спецагентом. Ох, не быть... Выдам всех подчистую и пытать не придется — просто покажите садомазо набор ведьмы, — а вот лысый пленник в татуировках упорно игнорирует угрозы.
Гипноз на него так и не действует. Сара под впечатлением. Боится? Кто знает... По ее лицу невозможно понять. Мраморная статуя с вечной ухмылкой. Ведьма умеет скрывать чувства и мысли лучше трупа, законсервированного в формалине.
Вытянув руку в сторону полки, она махает головой — в ее ладонь прилетает тесак. Едва успеваю пригнуться. Тесак делает пирует над моей макушкой!
— Что ты здесь забыл, Рекс? — не оборачиваясь, спрашивает Сара.
— Ты владеешь телекинезом?
— Выйди.
— А почему так редко используешь?
— Рекс, — рычит она сквозь зубы.
Я пожимаю плечами. Стоило бы задуматься, откуда у человека такие способности. Почему их нет у других? Только вот я никогда не стремился докопаться до логических оснований существования магии или тайн загробного мира, или существования бога. Предпочитаю жить тем, что есть. Настоящим. Понимать суть вещей в мои цели не входит.
Сара разворачивается, угрожая кинуть в меня тесак.
— С телекинезом же удобнее, — продолжаю. — Не придется вставать за пультом от телевизора.
— Много сил забирает.
Сара издает тот звук, что в ее представлениях означает безрадостный смешок.
Пока я осматриваю длинные иглы на полке и укалываю одной из них палец, чтобы проверить остроту, ведьма агрессивно вздыхает. Она могла бы вышвырнуть меня. Одним взмахом. Однако ясно же, почему я еще здесь. Повод передохнуть. Саре тяжело дается роль истязателя.
— Думаешь, сознается? Девочка моя, он отрезал себе язык! Значит, есть кто-то, кого он боится больше тебя.
— Посмотрим. Я еще не начинала. Выйди и закрой дверь. Не надо ранить свою нежную детскую душу.
Я ухмыляюсь, как бы заявляя, что с поспешными выводами не согласен. Беру самую длинную иглу и приближаюсь к Саре, которая корчится от желания треснуть меня кочергой.
Наемник держится сторонним наблюдателем. Не слишком напуганным. Он уже понял, что Сара неспособна на жестокие пытки. На убийства — да. Там проще. Без лишних телодвижений. Раз ножом по горлу. И всё. Думаю, смерти мужчина и ждет. Сара не кровожадна. Она берет лишь то, что нужно для достижения цели, не получая удовольствия от чужих страданий. Она и зла к наемнику не испытывает. Он ведь обычный исполнитель.
А что же я? Насколько порочен?
Подхожу к мужчине вплотную и показываю ему иглы.
— Знаешь, что с этим делают?
Наемник щурится. Я беру его за запястье и приставляю иглу к пальцам.
— Загоняют под ногти. Невыносимая боль. И я это сделаю, если не заговоришь. Что скажешь?
Он поворачивает голову и плюет мне в лицо.
Новый гость
Три секунды… Крик проедает тоннели в ушах до самого мозжечка. Шесть секунд... Превращается в истошный визг. Девять секунд...
Сара дергает меня за плечо.
Я хочу отступить. Но чувство диковинное, хочется проникнуться и понять, почему мне жалко пленника, и одновременно я слушаю его крик, как чудную пасторальную симфонию. Почему готов проткнуть урода насквозь? Не ради себя, нет. Не ради Сары.
Он убил Ингу!
Сбил невинного человека, чтобы залезть в дом и остаться незамеченным! Разве он не заслужил этих страданий?
Я сжимаю зубы. Он должен ответить за свой поступок. Сурово. Могу ли я мстить? Могу ли наказывать? Или лучше предоставить это самой невесте?
Ведьма обхватывает мою талию и дергает. Когда понимает, что я не поддаюсь и продолжаю вгонять уроду иглу под ноготь, то хватается за медальон. Она рявкает, как бешеная, отбрасывает рубиновые волосы с выпученных сапфировых глаз:
— Довольно!
Я выдергиваю иглу и послушно разворачиваюсь, отбрасываю пыточный инструмент.
— И кто тут нежный? — прыскаю я, заглядывая в озадаченное лицо.
Наемник что-то хрипит.
— И почему ты просто не убьешь его?
— Живым он нужнее. Этот человек не поддается моим чарам, что очень странно.
— Я слышал о человеке, у которого зубы в носу росли. Вот это странно. Кстати, зачем тебе набор палача вообще сдался?
— Некоторые мужчины любят пожестче. Вожу их сюда… развлекаться.
— Что за чушь?
— Не хочешь слышать тупые ответы — не задавай тупые вопросы.
Мы медленно обходим друг друга.
Мне стыдно за свой поступок. Но чувствуя себя лучше. Отчего еще стыднее. Мной завладела жажда отмщения, а как с ней бороться — вопрос сложный, ведь когда поддаюсь импульсу, причиняю боль убийце... окутывает облегчение.
Сара меня удивляет. Слишком много жалости к тому, кто ее не заслуживает. Раз он наемник, то убил, возможно, десятки людей (как и она сама, к слову), и давно должен был получить по заслугам.
Думаю, ведьму злит не моя бездушность. Ее раздражает непослушание. Когда нарушаю ее запреты, а я делаю это постоянно — не ходи в подвал, не заглядывай через забор к соседям, не ройся в вещах, не ковыряй ногтем диван — Сара ругает меня паршивым наглецом, облезлым псом или другими гаденькими словами. Я, видите ли, покушаюсь на установленный режим, на общепринятые правила, на приказы, которые не подлежат обсуждению