Какого черта?
Волаглион касается плеча. Рана затягивается. Он регенерируется за жалкие секунды, и лишь кровь, стекающая по бицепсу, напоминает о полученном ранении.
Да вы издеваетесь!
Сара обхватывает медальон и шепчет под нос приказ. Мой кулак разжимается сам собой. Клинок звякает о плитку гостиной. Она шутит? Я же ей помочь хотел! И что теперь делать? Бежать? Нет! Покажешь слабость один раз, и об тебя всегда будут ноги вытирать. Однако чувствую я себя хлюпкой кочерыжкой. Как бороться с тем, у кого раны моментально затягиваются? Его вообще можно убить? Что он такое?
— Flamma gladii, — едва слышно произносит демон.
Я кидаюсь в сторону — из пальцев Волаглиона выскальзывают потоки пламени, группируются и летят прямо на меня…
ГЛАВА 17. Кукловод дома
Острые языки пламени, к счастью, поджигают только кофту.
Запах паленой ткани. Я лихорадочно щупаю грудь. Вроде цел. Сжимаю зубы и поднимаюсь на ноги. Волаглион едва дыру мне между ребер не прожег.
— Рекс... верно? — спрашивает демон.
Глаза его напоминают грозовое аспидное небо: вот-вот грянет оглушающий взрыв, потолок обрушится на голову, и густая тьма высушит наши останки.
Смотрится Волаглион не угрожающе… Ужасающе! На лице не злость, там — смертельное хладнокровие. Каждая мышца моего тела напрягается в ожидании удара, какой бывает при столкновении гигантского метеорита с карликовой планетой. Энергетика демона расколет меня. Выбьет с орбиты. Снесет с корнями!
Ведьма выразительно кивает на лестницу. Приказ ясен. Уходить. Но я не собираюсь подчиняться.
Растрепанные рыжие волосы, синяк на оголенном плече, скачущее дыхание, округленные синие глаза… И мое сердце бешено скачет. Сара испугана, но изо всех сил показывает обратное. В руках Волаглиона — она безвольная кукла. Смиренно терпит любые прихоти. Я не верю, что ведьма слаба против демона, но почему она так трепещет перед ним?
Хмурясь, двигаюсь в ее сторону.
Никуда я не уйду.
Вот еще! Этот урод чуть не испепелил меня! Он ответит за это. Я бессмертен. Значит, есть шанс поквитаться. Надо подобрать что-нибудь острое... и отрезать ему причиндалы!
Шрамы на животе Сары — вдруг приковывают взгляд. Это буква «В». Уродливо-изогнутая буква «В». По затылку ударяет дубинкой осознания. Это его работа. Он изуродовал девушку. О мой бог, этот урод оставил на ней свои инициалы?!
Сара задергивает халат, поднимается, но демон толкает ее обратно на диван и приказывает оставаться на месте. Вокруг соломенных волос разбухает темная воронка и окрашивает их чернотой от кончиков до корней. Свет в комнате искрится. Воздух воняет серой.
С меня хватит!
Я шагаю к Саре. Волаглион — ко мне. Теперь чернеют не только его лазурные глаза и волосы, но и пальцы, будто демон их в чернильницу обмакнул. Лицо его — стальная плита. Совершенно не понимаю, что он собирается делать. Благоразумие советует остановиться, и я слушаюсь. Стопорюсь. Смотрю в широко расставленные, нефтяные глаза, которые не отрываются от меня. Различаю нить размышлений. Я и сам пылаю от мыслей. От того, как я ошибся. Каким наивным был! До чего неверно истолковал сущность Сары. И теперь поражен — мучительно поражен — ее трудно описуемой покорностью перед мужчиной.
— Чего же ты желаешь, Рекс? — вдруг выдает Волаглион. — Неужели Сару?
— Оставь ее в покое, — скриплю я.
Мы стоим в двух метрах друг от друга. Все в нем непроницаемо: мощь крепкого тела; призрачные эмоции; неизменно-суровый баритон и браслеты-татуировки на запястьях — треклятые, не дающие покоя. Что за символы? Почему у Висы такие же? Где я видел их раньше?
— Ты хочешь защитить ту, кто убила тебя? — усмехается демон и вальяжно (какая светскость! какая важность!) показывает на свою грудь. — Ту, кто вырезала твое драгоценное сердце...
Сара глядит так, будто сам факт моего существования внезапно застал ее врасплох.
— Оставь ее, — повторяю, гоня прочь мысли. — Сейчас же!
Волаглион ухмыляется и с обольстительной ухваткой поворачивается, чтобы окинуть взглядом ведьму, потом — меня.
«Посмотрим, будешь ли ты так же дорог ей, как она тебе», — звучит голос демона в голове.
— Душа моя, — его голос уже не в голове: голос, обращенный к Саре. — Сдери-ка с него кожу.
— Что? — это уже два голоса. Мой. И ведьмы.
— Живо, — убийственно-ледяной баритон Волаглиона.
Все вечности сливаются в один миг.
Падаю на колени. Кажется, что я одновременно порезался о миллион бумажных листков — всеми возможными частями тела — и стал одной большой раной. Кожа на пальцах бурлит. Западное окно гостиной открыто, и сырой осенний вечер, затаив дыхание, слушает мой крик. Сквозь боль я поднимаю голову и гляжу на Сару. В синих глазах — космическая пустота. Акустика дома придает моему стону такую глубину, что право же, я пугаю воплем сам себя. Не знал, что вообще так умею.
Происходящее кажется злокачественной опухолью, против которой ничего нельзя сделать, она разрастается и поглощает, уничтожает изнутри — и, поверьте, дело не в лютой боли, дело в том, как беспрекословно ведьма решила выполнить приказ демона. Не раздумывала и секунды! Твою мать... и секунды!
Эта мысль заставляет стонать не только оттого, что с меня клочками сыпется эпидермис — о нет, нет, проклятый случай! — но и от обиды.
— Сара... — хриплю я.
Боль утихает.
Волаглион кладет ладонь на плечо ведьмы, и с новой силой истязание продолжается. Мучительница поднимается с дивана и идет ко мне — держится за медальон.
На моих фалангах обнажаются кости. Волаглион стоит позади (изверг преисподней!), он держится властительной тенью ведьмы. Я никогда не видел на лице Сары такое страдание. Ей жалко меня. Ей больно. Тяжело... но она исполняет приказ.
— Какая инфернальная ноша... чувства к человеку, которого нужно ненавидеть, — выговаривает демон, закладывая руки за спину и выпрямляясь во весь рост.
Я хочу ответить. Хочу послать в бездну. И его. И ее! Хочу, чтобы они оба сгинули, провалились под землю. Ах, мало ли чего я хочу?
Моя ненависть — как осколки стекла в венах, путешествует по телу и режет в самых неожиданных местах, возрождается вновь и вновь, каждый раз, когда я забываю о том, с кем имею дело. Слишком много боли. Невыносимо много.
К черту! Забудьте обо всем, что я говорил, ибо хочу я одного — покончить с кошмаром. С этой псевдожизнью!
Я, жаждущий раздавить всех на своем пути, на карачках ползу к ведьме. Падаю лицом к ее ступням. Белоснежная кожа окрашивается каплями крови. Запах лаванды и шалфея ударяет в нос. В мгновение боль прекращается. Я, жалкий щенок, обнимаю ведьмины колени — очень попрошу вас не издеваться надо мной в будущем за это помутнение рассудка — и борюсь со скопившемся зудом мести. Затем, держа Сару за подол халата, хриплю:
— Ненавижу...
Сказал, да, только кому сказал? Саре? Или Волаглиону?
Обоим, да?
Кожа снова обтягивает кисти. Жуткие язвы исчезают.
Шатаясь, поднимаюсь.
Демон неотрывно смотрит на Сару. Молчит. О чем-то думает. Затем делает три шага и взмахом откидывает Сару в сторону. Ведьма ударяется об угол стены. Волаглион почти впритык ко мне. Понимаю: мне конец. Живого места на мне скоро не останется.
Попытаюсь, конечно, бороться. Однако что-то подсказывает — бесполезно.
Волаглион хватает меня за шею. Поднимает над полом.
— Какой твой самый большой страх, Рекс? — шепчет демон.
Я чувствую, как горит и плавится моя кожа под его пальцами. И кое-что еще... Холод и тонкий женский крик. Я знаю откуда он. Из подвала. Я словно рассыпаюсь и по крупицам улетаю за таинственную дверь, навстречу странной жутковатой песне, зовущей в гости.
Нужно срочно что-то предпринять. Иначе — мне конец. Ситуация безвыходная.
Страх испаряется. Безрассудство мутит разум. Я готов вцепиться зубами во вражеское горло! Вывернуть урода наизнанку! Однако прилив уверенности разбивается о невидимую стену. Сара подбегает (вижу ее за спиной демона) и берется за медальон.
Я теряю свет перед глазами.
Сара
Когда-то девушки ненавидели меня за красоту, а мужчины за то, что не могли получить. Первыми руководила зависть. Вторыми — похоть, гордость и самолюбие. Возможно, они и сейчас меня презирают, однако если лет в семнадцать это было важно, то теперь не имеет значения. Их ненависть посредственна. Они ненавидели массу одних и тех же вещей. Просто от скуки. Или из традиций.
Что касается меня, то я ненавижу лишь его — того, кто секунду назад отвесил мне пощечину и протащил за волосы к дивану. Когда Волаглион злится, он способен и на худшее. Так уж он устроен. Но самое обидное — он не испытывает ко мне ненависти. Самое ужасное — он считает, что любит меня...
— Знаешь, в Коране не сказано, что не покорная мужу женщина отправится в ад, но сказано, что покорная — легко станет частью Рая.
Волаглион нависает надо мной, придавливает за горло к дивану. Стараюсь не отводить взгляд. Не проявлять слабость. И он не отводит. Властный. Бесстрастный. На фоне черных окантовок на веках его губы совсем бледные, почти сливаются с цветом зубов, или мне кажется изо ряби в глазах. Чувствую его тело. Запах кедра и леса. Привкус крови во рту.
— Смешно слышать это от тебя.
Мне действительно хочется истерически смеяться. Демон рассказывает о Коране. Ну разве это не прелестно?
— Ты слышишь, но не думаешь, — говорит он, разжимает душащие меня пальцы и заботливо откидывает мои волосы со лба. — Слушай смысл, а ни слова.
— Хочешь сказать, что этот дом может быть для меня раем?
Не выдерживаю и хохочу. Он опять хватает меня, сжимает рыжие пряди в кулаке, тянет назад и проводит носом под моим подбородком. Его огненное дыхание режет кожу.
Нет, ну пожалуйста, не сейчас...
— Если...
— Если я буду выполнять твои приказы, — перебиваю.
Волаглион стягивает мой изумрудный халат и откидывает в сторону. Садит меня к себе на колени, по-прежнему оттягивая мои волосы на макушке. Вот-вот вырвет клок (лишь ощущение, он четко знает меру, чтобы сделать больно, но не покалечить).