Сара остывает. Пелена, сковавшая ее рассудок, тает, и моя рыжеволосая ведьмочка — живая, живая! — подает голос:
— Вы оба... мое проклятье.
Я выдыхаю. На эмоциях тискаю ее, как котенка, чему Сара совсем не рада, она выскальзывает и, держась за голову, встает, идет к окну, распахивает. В комнату залетают снежные комья.
Сокрушенная Эмили подходит к ней, шелестит ели слышно:
— Я должна признаться.
— В том, что отравила меня? — едко уточняет Сара, усиленно втягивая воздух, словно никак не может надышаться. — Да, я слышала.
— Мне безумно стыдно!
Сара молчит.
— Но я должна еще кое в чем признаться. Это я наняла киллера, чтобы убить тебя.
— И присылала мне отравленные подарки, — продолжает Сара, многозначительно стуча ногтями по батарее. — Дала наемнику магическую защиту. Еще какую! Тонны сил влила. Наложила проклятье, запрограммировала его убить себя в случае провала. Только вот силенок не хватило, да? Волевой киллер оказался. Сопротивлялся. В итоге, вместо того, чтобы перерезать себе горло, он отрезал язык. Поддался зову, так сказать, но не так, как тебе было нужно. А Виса, гадюка подколодная, узнал об этом... и убил киллера, чтобы я не узнала.
— Умоляю, прости меня!
Эмили падает в ее ноги, обнимает за бедра. Сара вмиг разворачивается и дает девушке звонкую пощечину, разбивает губу. Эмили валится на пол.
— Прощаю, дорогая, — бесцветно говорит Сара после продолжительной паузы. — Убирайся с глаз, пока не передумала.
— Ты выгоняешь меня из ковена? — с полувздохом, полустоном давится платиноволосая красавица.
— Из своего дома.
— Значит...
— Вон!!!
Лампочки в комнате разлетаются вдребезги. В темноте Эмилия бросается наутек. Мы с Сарой остаемся в комнате одни.
— Теперь ты.
— Я?
Хлопком в ладони ведьма зажигает свечу на тумбе.
— Твоя наглость вообще имеет границы? Врываешься ко мне в комнату. Орешь, как потерпевший. Кричишь о чокнутой девке, убившей своих детей.
— Вот именно! — беленюсь я. — Она никого не убивала! Бедной девочке пришлось закопать двоих детей, чтобы ее бывший не убил третьего ребенка. Он украл его и...
— Ты наивный идиот, Рекс, — перебивает Сара, разминая двумя пальцами переносицу. — Она сама убила своих детей.
— Ты веришь Висе?!
— Эта девушка — проститутка, которая водила к себе мужиков, спала с ними и — о дьявол! — удовлетворяла прямо при детях.
— Что? Я...
— Ты добрый. Наивный. Такие, как она, пользуются этим. Она рассказала эту чушь, чтобы ты пошел с ней, потому что понимала: так просто ее не отпустят. Виса играл с тобой. Для ритуала были нужны и мужчина, и женщина. Никто бы их не отпустил. А девчонка просто солгала. Может, ты ей даже понравился. Она нимфоманка, а ты, не верю, что говорю... довольно сексуальный парень. — Сара подходит ко мне, щелкает по носу. — Ты не разбираешься в людях, Рекси. Особенно в девушках. Возможно, с мужчинами тебе проще, ты все-таки был предпринимателем и отлично вел дела, но дамы... вне твоей юрисдикции. Здесь ты слишком наивен. Инга, Эми, Юлия... всем веришь. Прими уже тот факт, что люди хуже, чем ты хочешь о них думать. Особенно те, кто притворяются хорошими.
Я тру висок. Чувство, словно меня ударили исподтишка.
— Этот ритуал, что он дает? — от досады перевожу тему. — Господи, вы убиваете людей. И ты... это позволяешь! В своем доме!
— Это старая традиция ковена. Убивать отпетых сволочей в новогоднюю ночь. Благодаря этому ритуалу, наши колдуны увеличивают магические силы, а из крови изготавливают...
— Вы отвратительны, — осекаю я. — Больные на всю голову психопаты! Каждый из вас способен убить человека. Даже Эмили! Ей-богу, она выглядит принцессой страны единорогов!
— О, просто к сведению: это традиция мужского ковена.
— Вы еще и делитесь?
— Мой ковен и ковен колдунов Висы когда-то слились в один. Я, конечно, верховная ведьма, но, видишь ли, должна считаться и с представителями твоего пола. Ведь нас много. Те, кого ты видишь сегодня, лишь маленькая часть. Близкий круг. Каждый из наших гостей курирует других ведьм и колдунов, которых набрал. Макс, скажем, курирует отшельников, Зои — небольшую группу ведьм из Германии. Я, мой дорогой Рекси, должна учитывать вековые традиции. Если ковену нужно провести обряд, пусть развлекаются, лишь бы оставили в покое мою душевную организацию, которая с каждым днем твоего пребывания здесь расшатывается до критического состояния. Еще вопросы?
Я хочу ее придушить.
— Знаешь, на секунду я решил, что в душе ты хороший человек, однако... ты такая же мразь, как они.
— Свали, ради всего нечистого.
— С радостью! И одновременно большим сожалением, ибо сегодня я совершил ошибку, о которой весьма сожалею — спас тебя от размозжения черепа!
Кидаю в Сару мокрую от снега тряпку и театрально захлопываю дверь в спальню. Жест горяч и громок, судя по хлопку — возможно, слишком громок и пылок и скоро я буду корить себя, конечно, за это знакомое проявление эмоций, но меня разрывает от злости!
Я почти дохожу до своей спальни, как замечаю знакомый силуэт. У дверей библиотеки мечется Олифер. Отлично. Уже предвкушаю неприятности. Хотя куда хуже того, что происходило со мной последние дни? У меня эмоций не хватает для реакции. Иссяк!
Захожу в библиотеку.
Олифер исчез. Между пыльных стеллажей бродит настороженная тишина. Закатываю глаза и заваливаюсь в кресло, кладу ноги на столик, растекаюсь по мягкой светло-коричневой обивке. Вдыхаю запах старинных книг. В моем теле болит каждая косточка, и хочу я одного — заснуть, чтобы, в конце концов, больше ни о чем не думать. День — сущий кошмар.
Недолгим я вдруг подпрыгиваю. Рядом раздается шлепок. Осматриваюсь. На полу книга из белой кожи. Неохотно тянусь к ней, открываю, чтобы положить себе на морду и заснуть, но на страницах, к моему ошеломлению, вижу фотографии. И года.
Черт возьми!
Это вторая часть книги с жертвами Сары.
Листаю, листаю, листаю...
Ага-ага, здесь есть Рон. Вот это да! Альбом поистине толстенный. Иисус родимый, сколько же мужчин она убила? Если каждое фото в альбоме — призраки дома, то на счету ведьмы и демона больше сотни человек.
Останавливаюсь на фотографии шестьдесят шестилетней давности. Всматриваюсь. На ней... Волаглион! Но корни волос не черные. От корней до кончиков — цвета соломы. Глаза не источают тьму. Наоборот. Он искренне улыбается, самой светлой и игривой гримасой из всех, что я видел, он источает очарование, склабясь жемчужными зубами, и в усмешке приподнимает одну бровь, словно флиртует с фотографом.
Затем я смотрю на мальчика, которого обнимает Волаглион. Он кажется знакомым. Черты лица, угрюмо-отстраненный взгляд из-под широких бровей...
Внезапно на меня снисходит озарение.
Этот маленький мальчик — мой отец.
ГЛАВА 10. Самый лучший друг
Мой отец ненавидел своего отца.
Дедушка бросил его классическим киношным ходом — вышел из дома и не вернулся, когда тому было четыре. Роковой день откупорил пробку безумия. С каждым годом оно вытекало все гуще и быстрее, у отца неотвратимо ехала крыша, он опускался ниже и ниже: паранойя преследования темными силами, религиозная секта, ненависть и страх перед всем, что хоть малость попахивает магической аурой — эти атрибуты сопровождали отца, сколько я помню.
И сейчас, когда держу в руках фотографию моего крошечного чокнутого папочки в объятьях Волаглиона... вся жизнь рушится на голову.
Воспоминания, которые я надежно замуровал в недрах памяти. Взгляд серых глаз. Низкий голос. Густая щетина. Полосы седины на висках. Клетчатые, пропитавшиеся ладаном рубашки. Мозолистые пальцы. Отец работал сантехником, приходил поздно, и каждое его возвращение превращалось в лотерею — я гадал, за какой грех буду наказан сегодня.
Почему же мой отец рядом с демоном? Я нахожу лишь один (невероятно сумасшедший, поразительный, ужасающий) ответ на свой вопрос.
Вырываю из альбома фотографию и прячу в карман брюк.
Я должен найти Сару. Возможно, она солжет, но сам я ничего не хочу предполагать раньше времени.
Ставлю некролог жертв на полку. Намереваюсь пойти к ведьме, но... она ведь прогнала меня. Проклятье! Я назвал ее мразью, кажется. Не лучший момент для вопросов, придется чуть-чуть подождать.
Тяжело втягивая воздух, маюсь, пересекаю библиотеку из угла в угол, замечаю на полке черную книгу.
Название — «Демонология».
Оба-на!
Сажусь с ней в кресло. Снова попробовать уснуть? Голова раскалывается. А к утру Сара успокоится. Я пойду к ней, извинюсь и спрошу о фотографии.
Хотя извиняюсь я ужасно. Надо заранее подготовить речь.
Честное слово, извиняюсь я так, что потом надо извиняться за извинения.
Листаю книгу в поиске нудного текста, который утопил бы меня во сне. Некий демонолог Синистари — ей-богу, с таким именем он сам не демон? — пишет, что демон способен принять телесную оболочку, вселившись в человека, но его можно будет изгнать. Поэтому демоны предпочитают использовать для этих целей трупы недавно убитых, как правило, повешенных.
Задумываюсь. Почему Волаглион тянет со вселением в мое тело? Зачем ждать полнолуния? И я уже провел в доме сорок семь далеко не одно полнолуние!
— Не помешаю?
Поднимаю голову. Иларий. С тарелкой пахучего камамбера (обожаю!) и моцареллы.
О, спаситель! Вовремя. Сильнее, чем спать, я хочу только жрать.
— Ты принес еду. За это я прощу тебе все на свете.
Он улыбается, подает тарелку и по-турецки садится на ковер у столика. Я набиваю рот сырами. Жую. Потрясающий соленый вкус, черт возьми.
— Как ритуал? — чавкаю.
— Ну, у жертв выкачали кровь и...
— Стой! Обойдусь без подробностей.
Иларий понимающе кивает и осторожно интересуется:
— Рекс, тебя что-то беспокоит?
Он произносит мое имя почти задыхаясь. Снимает кошачьи очки. И его лицо смягчается: форма оправы придавала искорку хитрости чертам, без нее Иларий похож на смазливого подростка. Честно говоря, он в принципе как-то отличается от парня, которого я знаю. Взгляд другой.