По стенам плывут темные силуэты, они переплетаются, распадаются, и внезапно я осознаю, что хладная тьма, сопровождающая демона, состоит из человеческих фигур. Она живая.
— Мне нет дела до Рекса. Сотри его в пыль, если хочешь.
— Я и тебя сотру. Однако ты не умрешь, ненаглядная моя. Будешь мучиться, сколько потребуется для моего морального удовлетворения, но будешь жить. — Волаглион снова сдавливает горло Сары, поднимает ее над полом. — Ты служишь мне. Я — твой хозяин. Твой повелитель. Если я отдаю приказ, он немедленно исполняется, без вопросов. Будь то убийство младенцев или плотские утехи. Ты никто и ничто без меня. Ты пустота. Я — весь твой мир. Я сама жизнь. Ты поклялась в вечной верности. И контракт — нерушим.
Его пальцы воспламеняются. Сара вскрикивает. И я вмиг врываюсь в комнату, произношу единственное известное мне заклинание, испытывая такую бешеную злость, что с трудом дышу. Плевать на все! Больше я не стану держать рот на замке и стоять в сторонке. Пускай меня расчленят, пускай сдерут кожу по чешуйке, пускай отправят за треклятую дверь — лишь бы не бездействовать.
Демон дергается, точно от порыва ветра — а ведь ему в грудь ударяет грозовой молнией! — но остается на месте. С изумлением вскидывает брови.
Скрипя зубами, я заставляю себя остыть, но ожоги на шее Сары разжигают и во мне желание испепелить демона в кучку серы, которой он воняет.
Вновь произношу заклинание.
Сара кидается навстречу, но я хватаю ее за руку и встаю перед ней, закрывая спиной. Она обхватывает меня поперек груди, удерживает.
Конечно, я знаю, что совершаю немыслимую глупость, однако ярость застилает разум. Он убил меня. Он убивает сотни людей, и даже младенцев. Более того, заставляет Сару убивать их. Избивает ее. Насилует. Мою Сару!
Демон вдруг отступает, будто я внушаю ему страх (что, конечно, чушь). Смотрит пристально не мигая. Оценивает каждое движение. Видимо, пытается разгадать, откуда у меня магия после смерти и, возможно, начинает верить Саре.
— Не надо, — шепчет ведьма на ухо. — Прошу!
Тени расползаются по стенам, кружатся и шатают картины, мебель, люстру, перебираются на пол и ползут ко мне, касаются острыми когтями икр. Я ощущаю, как они заползают под одежду. Выше. Бороздят кожу. Острая боль в районе ребер.
Скручиваюсь.
Кофта промокает кровью. Тени шипят и обвивают конечности шипованной сетью. Вонзаются. Оставляют порезы.
Чернота трещинами исчерчивает кожу Волаглиона, продвигаясь из глаз. Несколько мгновений безмолвного поединка — и Сара восклицает:
— Хватит! Остановись!
Тени забираются под кожу, словно черви, шевелятся и разрывают меня изнутри. Падаю на колени, пытаюсь вдохнуть, но не могу — тьма заполнила легкие. Я растворяюсь в ней. Сливаюсь в один организм и слышу стоны, вой.
Это они. Призраки дома. Пленники. Рабы демона. Часть его силы.
Они разрывают меня.
Тело трясет. Сердце скачет. Холодный деревянный пол под ногами и стекла окон жалобно скрипят, свистят. Я захлебываюсь тьмой. Задыхаюсь. Раны саднят. Углубляются. Кровь стекает по локтям.
— Мой господин, — Сара падает перед демоном на колени. — Я все сделаю. Сделаю! Оставь его!
— В нем сильная магия, — выговаривает демон. — Почему?
Сара качает головой, всем видом показывая беспомощность и неосведомленность.
— Не знаю, — стонет она. — Я не знаю...
Тени ползут обратно к хозяину. Глаза его светлеют. Руки возвращают телесный цвет. Не говоря ни слова, демон торопливо уходит.
Я поднимаюсь на ноги: не без помощи Сары.
— Идиот, — взывает она.
— Он меня не убьет?
— Что ты творишь? — игнорирует она вопрос. — Использовать заклинания, которым я тебя учила против Волаглиона! Как ты только додумался?
По-прежнему ощущаю дрожь и с трудом глотаю воздух, пока Сара стягивает с меня кофту, осматривая кровавые полосы, которыми меня изрисовал демон. Кровь течет сильно, и ведьма торопится к сундуку, вытягивает вату и флакон с синей жидкостью, смазывает мои раны, пока я стараюсь восстановить затуманенный рассудок.
— У тебя ожоги, — выговариваю сухими губами и касаюсь ее шеи. Сара вздрагивает. Видя мою боль, она позабыла о своей. — Нужно смазать.
— Ничего страшного, я...
— Я мертв, Сара. Забыла? Лечить меня — бессмысленно. Неси мазь от ожогов.
— Раны, оставленные Волаглионом, не исчезают, даже если тебя убить, ты переродишься с ними, понимаешь?
— Я знаю. Ничего. Шрамы украшают мужчин.
Сара задерживает на мне взгляд, а потом встряхивает головой, будто отгоняя наваждение. Она находит мазь в том же громадном лубяном сундуке и подходит к зеркалу. Я забираю тюбик. Осторожно откидываю ее волосы с плеч и наношу слой на ожог от огненных ладоней демона, аккуратно втираю.
— Есть исцеляющие слова, — шепчет Сара, заглядывая в мои глаза через плечо. — Мы, ведьмы и колдуны, используем их, чтобы усиливать эффект снадобий.
— Опять латынь?
— Не обязательно. Нужно сосредоточиться на ране, мысленно направить энергию на нее. И просто повторять. Например, так: энергия жизни по венам течет, силой меня наполняя, направь, о извечная, к утрате поток, раны исцеляя...
— Вы на ходу эти стишки придумываете? — смеюсь, хотя веселого мало.
Сара вздрагивает от прикосновений.
— Нет, Рекси. Эти фразы веками повторяли ведьмы, и слова обрели магическую силу, когда мы их произносим, то используем энергию и силы наших предков.
Я черпаю побольше мази, повторяю заклинание, жирно растирая поврежденную кожу. И — глазам не верю — ожоги уменьшаются, затягиваются. Рассматривая мое изумление, Сара растягивает губы в столь неуместной сейчас улыбке. Она гладит мои порезы, бормочет на латыни; и боль моя почти полностью испаряется, а прикосновения отзываются внутри сладкой трелью.
Я с оголенным торсом. Сара в порванной блузке. Невольно бросаю взгляд на алый лифчик из мелкой сетчатой ткани, сквозь него просвечиваются соски. И тело реагирует на ведьму. В попытке снизить градус напряжения, спрашиваю:
— Как часто он требует кого-то убивать?
— Раньше... раз в год. Теперь, когда его время на исходе, каждые несколько месяцев.
— Он питается душами? Я не понимаю.
— Демон заточает их и выкачивает энергию через страх. Там... за дверью. Находит в подсознании самый жуткий кошмар и начинает окунать тебя в него, ты сходишь с ума, теряя жизненную энергию, а он жрет ее, жрет твою душу, и это дает ему силы.
— А что насчет тебя? Кто поддерживает твои силы?
— Он сам, — вздыхает Сара. — Но не поддерживает, а скорее увеличивает.
— Разве ты не можешь просто сбежать? Уехать куда-нибудь?
Сара удрученно вздыхает и убирает мазь обратно в сундук. Я тяну ее за руку к кровати. Матрас проседает под весом, придвигая нас друг к другу.
— Как призраки дома не могут сопротивляться чарам медальона, так и я беспомощна перед Волаглионом, пойми. Десятки лет я искала путь к освобождению. Но его нет.
— Прости меня.
— Тебя? За что?
— За мое поведение. Я на грани. Могу говорить глупости и совершать необдуманные вещи. Впереди — пустота и ужас. Я потерян. Подавлен. Взбешен.
Сара поднимает голову, и я вижу ее расширенные зрачки.
— Я не та, перед кем нужно извиняться.
— Ты единственная, перед кем я готов извиняться.
Она усмехается, сжимая мою руку теплыми ладонями.
— С каких пор ты стал романтиком?
— Я мечтатель.
— Нет, — поглаживая мои пальцы, произносит она. — Ты тот, кто воплощает мечты. Знаешь, ты прекрасен, как личность, если честно.
Я сгребаю ее в объятья. В синих глазах танцуют блестящие волны.
— Сара, умеющая льстить, мне нравится, — склоняюсь, почти касаясь ею губ своими. — А о чем ты мечтаешь?
— Это не очевидно? — выговаривает она, скользя взглядом от моей груди до подбородка. — О том же, что и ты...
Я обхватываю ее лицо. В светлых глазах вспыхивают озорные огоньки. Она в моих объятьях. И это невыразимо приятно. Хочется, чтобы момент нашей близости длился до скончания веков, чтобы не существовало дома сорок семь, а мы были просто Рексом и Сарой, которые встретили друг друга среди многотысячной толпы.
— Свободы, Рекси, — говорит она, когда я прижимаюсь лбом к ее лбу. — Я мечтаю о свободе, как и ты.
— А если бы она была? Сегодня Рождество. Желания лучше произносить вслух, м?
Прохожусь губами до ее виска. Запускаю руку в расстегнутую блузку, сжимаю тонкую талию. Аметистовые глаза блестят. О, святые и проклятые, как же эта девушка прекрасна... невыносимо прекрасна! Я не могу с ней нормально разговаривать, ибо мысли сыплются трухой. Все, кроме одной — образа ее извивающегося подо мной тела.
— Хочу провести хотя бы парочку ночей у океана. Я никогда не видела его вживую. Вечер. Нагретый песочный берег. Красное французское вино.
Я сглатываю. Невыносимо жажду ее нежности, тепла и мягких поцелуев... до сумасшествия.
— А для меня в твоей мечте место найдется?
Окунаюсь носом в рыжие волосы. Меня сладко потрясывает. Вдыхаю лаванду и шалфей — запах, который делает меня счастливым и тающим в предвкушении.
— Тебе найдется место в куда более важном месте, — ее дыхание у уха.
Пальцы Сары касаются груди в районе сердца, и я замираю, ощущая рваный ритм нашего пульса. Жар. Я тяну ее дальше на кровать, подминаю под себя. Один раз... хотя бы один раз. Мне безумно хочется продолжения... и отклика!
Она жадно смотрит. И вмиг обнимает за шею, дергает на себя.
Короткий вздох.
Ее вкус — и мой взорвавшийся рассудок. Сара целует меня. Ее язык гладит мой, а ладони очерчивают спину, спускаются ниже. Она обхватывает меня бедрами. Я отвечаю на поцелуй — страстно и горячо. Совершенно теряю контроль! Не знаю, остановились бы мы в другом случае, но в сию минуту нас обоих пронзает струна боли, скручивает изнутри.
— Что за черт? — ахаю я, лапая сам себя.
Сара шипит сквозь зубы и держится за горло:
— Тьма... ее остатки.
— Не понял, — кривлюсь от саднящих порезов, но их плач утихает.