– Ты уж прости меня, Сань, – покаянно затянул он, – я же действительно думал, что ты дуркуешь…
– Да… ладно, братишка, проехали, – еще не успев отдышаться после тяжелой ноши, выхрипел Саня. – Вот, блин, совсем уморился с непривычки… А все водочка, мать ее ети!..Ты лучше посмотри на эту штуку. Знаешь, что такое?
– Знаю, Саш, – Мостовой наклонился и поднял с пола монокуляр. – «Ухо»… Приходилось как-то в руках держать.
– Правильно, паря, – «Суперухо-100». Машинка, конечно, плевая. И дальность слабовата… И набалдашники эти стремные… Есть и на порядки выше… Но в нашем случае, естественно, сгодится. И посмотреть, и послушать можно, а то и кой-что записать при необходимости. Видишь, там, сбоку, кнопочка? Это диктофон встроенный.
– А вот этого я не знал… – обронил Мостовой и передал прибор мнущемуся от нетерпения Семенычу. – Да мне тогда и не нужно было…
– Ишь ты? – восхищенно забурчал старик, завертев в руках «хитрую машинку». – И глядеть, и слушать?.. Вот же, черти, придумают!
– Ладно, Андрюх, давай уже к делу. Вот его сотик. Держи. Глянь там – во сколько и кому этот сучонок в последнее время названивал. А я с ним пока маленько погутарю. – Присел на корточки перед своим задержанным: – Ну, что, обезьянка черножопая, откуда едут-то?.. Из Зареченска?.. Ты не тупи лучше. Я этого страсть как не люблю.
– Да, – презрительно выплюнул кавказец, злобно зыркая на Саню исподлобья, и демонстративно отвернул рожу в стене: мол, на куски пластайте, а больше звука не добьетесь.
– Последний звонок сорок минут назад, – сказал Мостовой. – Какому-то Самвелу.
– Ну, правильно… Он тебя еще на подходе к хате опознал. И тут же брякнул… Кто такой Самвел?
– Помочь, что ли? – И опять, не дождавшись ответа, резко выбросил вперед руку и ткнул кавказца пальцем в глаз.
– А-а-а-а! Птатс путс! Глаз поломал! Сука-а-а! – истошно завопил «язык». Свалился на бок и, прижав руки к лицу, принялся, громко причитая, кататься по полу.
Долго ему кобениться Славкин не позволил. Поймал за шиворот. Вздернул, рванул на себя, возвращая в прежнее положение. Но пленник продолжал ругаться по-своему: «гьёт!», «зхазхтам бераникунем… ду март чессс!!!» Что-то там еще угрожающе шипел, брызжа кровавой слюной во все стороны. Лицо его перекосило. Казалось, он безостановочно подмигивает Славкину, как заведенный. Только не одним глазом, а всей этой перекошенной, переклиненной половиной лица. Чувствительный щипок за мочку уха заставил его на время замолчать.
– Ты мне тут дуру не гони! – зарычал на него Саня. – Еще раз вякнешь что-нибудь на вашей тарабарщине – я тебе нос отрежу. Понял, нет? Ты, тварь, сейчас не у себя в Черножопии, а у меня в гостях, в России-матушке… Хотя кто вас, блядей, сюда-то звал? Гости сраные… Так кто такой Самвел?
– Началник… Балшой чэловэк…
– Кто он конкретно, чурек недоношенный?.. Фамилия? На какой должности?.. Бизнесмен, может?
– Э-э-э, нэ знаю. Нэ видал…
– А врешь, шисенок… – усомнился Славкин, но неожиданно оборвал допрос, будто потеряв к пленнику всякий интерес. – Ладно… Это только время зря терять. – И, помолчав немного, поднявшись на ноги, обернулся к Мостовому: – Сколько, Андрюх, точно до Зареченска?
– Тридцать семь.
– М-да… Маловато… У нас в запасе, думаю, минут двадцать, не больше… Иван Степаныч, собирайся скоренько. Поедешь с нами. Тебе здесь тоже нельзя больше оставаться. С собой бери только самое необходимое. Деньги, документы… Сам знаешь… А у тебя вообще есть где надежно отсидеться?
– …К сыну… могу, – немного подумав, отозвался старик.
– М-м-да… Не особо-то годится… Да ладно… Пока с нами, а там посмотрим. А машина у кого поближе?
– У Витьки Фесуненко. Он егерь бывший. Да я не знаю – на ходу ли? Он же квасит почем зря… Есть еще у Петра Шепитька «Тоётка» старая. Но он навряд ли согласится. Куркулина еще тот…
– Ничего, бать, а мы его попросим… Ласково… За это не волнуйся, – рассеянно проговорил Санек и тут же резко подобрался: – Все. Метнулись! Время…
Пока они с дедом носились по хате из угла в угол, наскоряк собираясь в дорогу, Славкин спеленал пленника по рукам и ногам. А потом еще безжалостно стянул в какой-то скверный бублик. Плотно забил ему рот грязной тряпкой. Оттащил куда-то за угол бани. Мостовому не совсем понравился проведенный другом чересчур короткий и, на его взгляд, невразумительный допрос. Он бы, наверное, все-таки попытался дожать «языка». Да и вопросы задал бы другие. Выяснил бы, к примеру, «как долго вообще вся эта слежка продолжалась?» И «зачем?» Но вмешаться так и не решился. Рассудил здраво: «Саньку видней… Он же спец по этому делу… Да и времени в обрез…»
Перелезли через плетень и пошлепали огородами в сторону дома Шепитько. Не то что бежать, а просто передвигаться в сколько-нибудь быстром темпе совсем не получалось. На практически свежей пахоте ноги постоянно разъезжались, да и уже через минуту на ногах повисли «тонны» липкой грязи.
Когда отошли от хаты на пару сотен метров, Славкин спохватился:
– Вот же, блин! Зажигалку на столе забыл!
– Да и хрен с ней, Сань. У меня же есть, – недоуменно глянул Мостовой.
– Нет, Андрюш, она же памятная. Еще с Афгана… Вы бегите, а я мигом догоню.
– Саня?! – остановившись, подозрительно воззрился на него Андрей.
– Ну, ты чего? – хмыкнул Славкин. – Подумал что плохое? И зря, старик… Ты за кого меня считаешь?
И Саня действительно очень скоро их нагнал. За пять минут, не больше, обернулся. К дому хохла подходили уже втроем.
Никакого звонка у ворот этого Шепитько, конечно же, не было. Его роль исправно выполнял намеренно посаженный хозяином на слишком длинную цепь сенбернар – злобный до предела, размером с двухгодовалого теленка. Весь в репьях и колтунах слежавшейся, свалявшейся длинной шерсти. Стоило мужикам приблизиться, как он тут же метнулся к забору, ударил в него тяжелыми мощными лапами и, навалившись грудью на низкую калитку, зашелся грубым утробным лаем. Подошедший первым Славкин невольно отпрянул, отступил назад. Васькины клыки хищно лязгнули в каких-то сантиметрах от его лица.
Прошло не меньше двух минут, пока в приоткрытую дверь осторожно не выглянула голова хозяина. Он цыкнул на собаку, помедлил и бочком, явно нехотя, вылез на крыльцо – коротконогий, седовласый мужичонка в накинутой на плечи засаленной залатанной, давно уже бесцветной душегрейке. Постоял, близоруко щурясь, закрываясь рукой от солнца. И только потом спустился по ступенькам и мелкими шажками подошел к калитке.
– Дивысь, яки людины?! – радушно заблажил Шепитько, берясь за щеколду. – А я, як байстрюк у хати сижу. Ничого соби не бачу…
– Здоров, Петро, – приветствовал его Семеныч и через силу выдавил: – У меня к тебе… дело есть.
– Мабудь, до мене пидемо? – проигнорировав приветствие, спросил его хохол. Но калитку так и не открыл. Замер в полуметре, переминаясь с ноги на ногу. – А шось таке, диду? Яко ж таке дило?
– Отвезешь нас в город?
– Та ж ни, ни як не можно, – пробормотал Шепитько, потупившись, и разом озаботился: У мене ж и бензину немае ни крапелюшечки… Та и жинка моя знов-таки недугувати… Я так розумию, що вам до Витьки треба…
– До какого Витьки, Петро? – нетерпеливо перебил его старик. – Ты же знаешь, как он ездит? Раз в год, когда случайно протрезвеет. Да мы ж тебе заплатим…
– Та ни, ни… – уперся рогом Шепитько. – Я ж тоби кажу, батько, – ни як не можно… Та мене ж и грошив ни яких не треба…
– Подожди, Иван Семеныч, – не выдержав, вмешался Славкин и, отстранив старика, пошел к калитке: Як же ж тоби не треба, дядько? Це ж для кожниго чоловика дуже потрибна риччю… А ось ми зараз удвох тихенько побалакаем. А раптом домовимося, – сказал и, хитро подмигнув хохлу, приблизился к нему вплотную, цепко ухватил за полу душегрейки и, перегнувшись через калитку, что-то быстро зашептал ему на ухо. «Ну вот же клоун? – вспомнив сцену на вокзале, ухмыльнулся Мостовой. – Любит посекретничать…
САЗОНОВ
Совещание должно было начаться еще пять минут назад, но работники прокуратуры, в отличие от своих «коллег» из РОВД, назначенные в состав оперативно-следственной группы, все еще поодиночке продолжали стекаться в кабинет Сазонова. Громко переговариваясь между собой, они рассаживались на стульях у стены. Андрей Степаныч сидел за столом, склонившись над «филькиной грамотой» – набросанным вчерне планом следственных мероприятий. И только изредка поверх очков в тяжелой роговой оправе поглядывал на коллег с вполне добродушной ехидцей: «Вот же бедлам устроили, паршивцы!.. Ну, правильно – это ж не у прокурора… Там бы рдели, что девицы непорочные. Муху б слышно было…»
Последним, как обычно, в кабинет прошмыгнул запыхавшийся и разобранный на части Саша Комов. Его патологическая неспособность приходить на планерки вовремя давно уже стала притчей во языцех.
– Можно начинать, Андрей Степаныч, – доложил Илья Каморин – старший по возрасту среди входящих в группу оперов. – Все в сборе.
– Добро, – удовлетворенно крякнул важняк. И, сняв очки, сосредоточенно потер костяшкой пальца переносицу. – Тогда и начинай, Илья Михалыч, коль сам назвался…
Каморин медленно, с достоинством, поднялся на ноги, но Сазонов махнул рукой – сиди, мол. Нечего мне тут ненужный цирк устраивать.
Неожиданно ожил лежащий перед Сазоновым телефон. Андрей Степаныч пристально поглядел на дисплей и только тогда, надавив на клавишу приема, поднес к уху.
– Зайди-ка ко мне. Срочно, – раздался в трубке озабоченный голос прокурора. – Прямо сейчас. Давай. Жду.
– Перекур на пару минут, – объявил Сазонов, убирая в сейф бумаги. – Только здесь, мужики, попрошу всем скопом не дымить… Нечего мне здесь вигвам устраивать…
– Ты как там, Андрей Степаныч? Всех уже озадачил? – быстро выдохнул Степанчук и, не дожидаясь ответа, ошарашил подчиненного: – Вот и не спеши… пока… У тебя же есть над чем работать… Разбой, бытовуха на Зеленой… Что там еще? Самострел на новостройке… Да мало ли…