Придется ехать через Дельнох, хотя это и рискованно.
Собравшись уже отползти назад, он заметил на востоке вспышку света и стал смотреть туда. Вскоре на горизонте показался конный отряд, сверкающий на солнце наконечниками копий и шлемов. Всадников было около тридцати, и они ехали медленно, оберегая лошадей.
Нездешний спустился вниз к остальным. Рваный не отставал от него ни на шаг. — Подождем здесь еще часок, — сказал Нездешний, — а потом двинемся в Дельнох.
— Ты видел кого-то? — спросил Ангел.
— Кавалеристов. Они едут в крепость.
— Думаешь, они ищут нас? — вступил в разговор Сента.
Нездешний пожал плечами.
— Кто знает? Карнаку не терпится увидеть меня мертвым. Возможно, мои приметы уже разосланы по всем военным частям на пятьдесят миль в окружности.
Мириэль тоже влезла наверх и притаилась за кустом дрока, разглядывая всадников. Вскоре она вернулась к остальным и сообщила:
— Офицера зовут дун Эган. Он устал, проголодался и думает о женщине, с которой встречается в трактире у второй стены. У него действительно имеются твои приметы. Двадцать его людей находятся позади нас, на юго-западе. У них есть приказ высматривать тебя.
— Ну, и что делать будем? — спросил Ангел. Нездешний погрузился в мрачное раздумье.
— Пойдем через горы, — сказал он наконец.
— Сатулы очень воинственны и не любят чужих, — заметил Сента.
— Я и раньше проходил там. Чтобы убить, меня сначала надо поймать.
— Ты хочешь идти один? — тихо спросила Мириэль.
— Так будет лучше всего. Вы поедете через Дельнох, и я догоню вас по ту сторону гор.
— Нет. Нам надо держаться вместе. Мой Дар отведет беду.
— Это правда, — поддержал Ангел.
— Возможно, — согласился Нездешний, — по пять всадников поднимают больше пыли, чем один, и шуму от них больше. На высокогорных перевалах каждый звук кажется громким. Падение камня слышно за полмили. Поеду один.
Мириэль хотела возразить что-то, но он с улыбкой приложил палец к ее губам.
— Не надо больше спорить. Я чуть ли не полжизни охотился в одиночку. Так я сильнее всего. Поезжайте в Дельнох, а за перевалом следуйте прямо на север. Я найду вас.
— Я с тобой, — прошептала Мириэль, целуя его в щеку.
— Ты всегда со мной.
Он сел в седло и тронул вороного каблуками. Всадник и собака перевалили через холм. Кавалеристы уже едва виднелись вдали, и Нездешний, не думая больше о них, направил коня к Дельнохским горам.
Наконец-то один!
Он воспрял духом, испытывая при всей своей любви к Мириэль великое освобождение.
— И все-таки не совсем одинок, верно, Рваный? — Пес бежал, уткнувшись носом в землю, — разыскивал кроличьи следы. Нездешний вздохнул полной грудью. С заснеженных вершин веяло холодной свежестью. Сатулы сейчас готовятся к зиме — им не до набегов, не до войны. Если удача его не оставит, он сумеет проехать по гулким ущельям и перевалам так, что они и не заметят.
Удача? Он подумал о том, что его ждет: узкие обледенелые тропы, предательские склоны, замерзшие ручьи, волки, медведи и барсы.
Страх кольнул его, и он засмеялся. От страха чаще бьется сердце, кровь быстрее бежит по жилам, а мышцы рук и груди наливаются силой. Хорошо это или плохо, он рожден для таких вот одиноких странствий, когда повсюду караулят враги. Страх — это вино жизни, и Нездешнего заново пьянил его вкус.
"Последние пять лет я был мертвецом, — понял он. — Жил, как ходячий труп, сам того не сознавая”. Его жизнь с Даниаль впервые припомнилась ему без острой, терзающей горечи, вызванной ее уходом. Горы стояли впереди, серые и зловещие, — и он ехал к ним.
Мириэль сидела в садике перед трактиром, глядя вниз, на неприступные стены Дрос-Дельноха. До крепости они добрались без происшествий, если не считать нескончаемой перебранки между Ангелом и Белашем. Мириэль, поначалу не понимавшая ненависти гладиатора к надирам, пустила в ход свой Дар. Она содрогнулась, вспомнив увиденное, и стала думать о другом. Теперь отец уже пересекает земли сатулов. Этот свирепый вольнолюбивый народ триста лет назад вышел из вентрийских пустынь, переплыл море и обосновался в Дельнохских горах. Мириэль мало что знала из их истории — знала только, что они следуют учению какого-то древнего пророка, за что подвергались преследованиям у себя на родине. Дерзкие горные племена без конца воевали с дренаями.
Мириэль вздохнула. Она знала, что Нездешний не проберется через их владения без боя, и молилась, чтобы он уцелел.
За таверной высился, загораживая Дельнохский перевал, старинный замок — он стал казаться маленьким по сравнению с новыми крепостными стенами, замкнувшими долину. Мириэль не уставала дивиться их мощным гранитным зубцам и массивным башням.
— Это зовется Причудой Эгеля, — сказал Ангел, подавая ей кубок разбавленного вина. Сента и Белаш тоже вышли из трактира и сели на траву рядом с Мириэль. — В каждой стене больше шестидесяти футов высоты, а казармы могут вместить тридцать тысяч человек. Некоторые из них пустуют до сих пор — и всегда будут пустовать.
— В жизни такого не видела, — прошептала Мириэль. — Часовые на первой стене кажутся отсюда маленькими, как букашки.
— Вот уж где денег не жалели, — сказал Сента. — Двадцать тысяч подносчиков, тысяча каменщиков, пятьдесят зодчих, сотни плотников. И что же было причиной всего этого? Сон.
— Сон? — повторила Мириэль.
— Ну да. Эгелю привиделось, будто Белаш с целой кучей своих сородичей идет на Дренай. Потому князь и воздвиг это страшилище.
— Для обороны от надиров? — недоверчиво спросила Мириэль.
— Вот именно. Шесть стен и замок. Мощнейшая на свете крепость против самого ничтожного из врагов. Ни одно надирское племя не насчитывает больше тысячи воинов. — Но и племен у нас больше тысячи, — заметил Белаш. — Собиратель объединит их все — у нас будет один народ и один царь.
— Все нищие народы мечтают об этом, — ответил Сента. — Надиры никогда не объединятся. Они ненавидят друг друга так же, как и нас, если не больше. Все время воюют между собой — и пленных не берут.
— Брать-то берут, — процедил Ангел, — но только затем, чтобы замучить до смерти. Мужчин, женщин и детей. Гнусный народ.
— Надиры не мучат детей, — сердито заявил Белаш. — Детей убивают сразу.
— Я собственными глазами видел! — рявкнул Ангел. — И не вздумай назвать меня лжецом!
Рука Белаша устремилась к ножу. Ангел схватился за рукоять меча.
— Мы между собой драться не будем, — твердо сказала Мириэль, кладя ладонь на руку Ангела. — Плохие люди есть везде, но только глупец станет осуждать целый народ.
— Ты не видела того, что видел я!
— Нет, видела. Перевернутые повозки, грабеж и побоище. Еще я видела, как твой отец прикрыл тебе глаза своим плащом. Это был страшный день, Ангел, но ты должен освободиться от памяти о нем. Она отравляет тебя.
— Не лезь в мою память! — вскричал внезапно он и ушел в трактир.
— Он носит демонов в душе, — сказал Белаш.
— Как и все мы, — добавил Сента.
— Ему было всего девять лет, когда он это видел, — вздохнула Мириэль, — и вопли жертв преследуют его до сих пор. Но он больше не помнит, как все было на самом деле, — а быть может, и тогда не видел всего. Плащ отца закрыл от него самое страшное, и он не знает, что в том набеге участвовали не только надиры. Были там и другие — в черных плащах, с мечами из вороненой стали.
— Кровавые Рыцари, — сказал Белаш.
— Да, наверное.
— Пойду посмотрю крепость, — сказал, вставая, Белаш. — Хочу видеть вблизи стены, обязанные своей постройкой моему народу.
Сента подсел поближе к Мириэль.
— Как хорошо остаться одним.
— Ты воображаешь меня на ложе, застеленном атласными простынями. Мне это не нравится.
— Это некрасиво — читать чужие мысли, — ухмыльнулся он.
— И тебя не беспокоит, что мне известны твои?
— Нисколько. Мне нечего стыдиться. Ты красивая женщина. Ни один мужчина не просидит долго с тобой без мыслей об атласных простынях, мягкой траве или свежем сене.
— Жизнь состоит не из одной животной похоти, — вспыхнула она.
— Почем ты знаешь, красавица? У тебя нет никакого опыта в подобных делах.
— Ни за что не пойду за тебя.
— Ты подсекла меня под корень, красавица. Почему? Ты ведь меня совсем не знаешь.
— Довольно и того, что я знаю.
— Чепуха. Вот, возьми меня за руку. — Он легонько сжал ее запястье, погладил пальцы. — Оставь в покос мои мысли и скажи: разве мое прикосновение тебе неприятно?
— Да, неприятно! — воскликнула она, отдернув руку.
— А вот и врешь, красавица. Пусть у меня нет твоего Дара, но я знаю, что ты чувствуешь. Отвращением тут и не пахнет.
— Твое самодовольство не уступает этим стенам, — возмутилась она.
— Да, это так — и не без причины. Я весьма одаренный молодой человек.
— Ты самодоволен, и для тебя не существует ничего, кроме твоих желаний. Что же ты можешь предложить мне, Сента? Только, пожалуйста, не говори, какой ты молодец в спальне.
— Как мило ты произносишь мое имя.
— Отвечай мне, мерзавец. И помни: я узнаю, если ты солжешь.
— Ты создана для меня, — улыбнулся он, — а я для тебя. Что я могу предложить тебе? Все, что имею, красавица, — прошептал он, глядя ей в глаза. — И все, что буду иметь.
— Я знаю, — помолчав, сказала она, — ты веришь в то, что говоришь. Но не думаю, что у тебя хватит духу исполнить все это на деле.
— Это, пожалуй, верно, — согласился он.
— Притом ты хотел убить Ангела и моего отца. Думаешь, я смогу это простить?
— Я надеюсь, — сказал он, и она увидела в его мыслях образ, который он пытался скрыть.
— Ты не хотел убивать Ангела! — потрясенная, сказала она. — Ты дал бы ему убить себя. Его улыбка померкла, и он пожал плечами.
— Не ты ли просила пощадить его, красавица? Я подумал, что ты его любишь.
— Ты ведь даже не знал меня тогда, да и теперь не знаешь. Как можно так швыряться своей жизнью?
— Не убивайся так. Старик и мне дорог. Я попытался бы обезоружить его или ранить.