отерял терпение и стал прокладывать себе путь через толпу к двери, ведущей в главную часть дома. Отворив ее, я увидел, что и здесь царит такой же беспорядок: одни, загораживая дорогу, выносили из погреба порох, другие, кажется, грабили дом. Надежды найти здесь тех, кого я искал, было мало, и, поискав бесполезно то тут, то там, я поднялся по лестнице на второй этаж, я направился в комнату Денизы.
Дверь была заперта. Я, как безумный, стал стучать в нее и кричать. Прислушавшись и не получив ответа, я повторил стук, но за дверью все было тихо, и я бросился к соседним дверям. Две ближайшие также были заперты, и за ними не было слышно ни звука. Третья и четвертая комнаты были открыты, но пусты.
Я осмотрел все их в какую–нибудь минуту–две. Все это время коридор, по которому я шел, был тих и безлюден, и в нем раздавалось лишь эхо моих шагов. Но снизу уже доносились крики и беготня сотен ног. Я был как в лихорадке. Маркиза могла быть теперь на крыше, и я кинулся к лестнице, но уже на полпути сообразил, что она, вероятно, загорожена.
Проклиная несчастную мысль покинуть залу только потому, что мои расспросы ни к чему не привели, я полетел вниз.
Я попал туда как раз в то время, когда туда через другую дверь вошел Фроман. С ним была небольшая кучка его приверженцев, из которых многие имели на себе зеленые ленты — цвет графа д'Артуа. Высокая фигура Фромана выделялась из толпы, и я заметил, что он ранен: по его щеке текла струйка крови. В глазах его светилось нечто, близкое к безумию. Но внешне он был спокоен и владел не только собой, но и всеми окружающими. Волнение подле него стало утихать. Люди, только что толкавшие друг друга и загораживавшие друг другу дорогу, моментально отхлынули на свое место. С улицы неслись бурные крики толпы, отступавшей под напором какой–то превосходящей ее силы, но с появлением Фромана вместо паники явилась решимость, вместо отчаяния — надежда.
Стоя на пороге с только что разряженным пистолетом, он отдавал короткие приказания, рассылая одного — туда, другого — сюда. Первым делом он велел забаррикадировать дверь. Толпа постепенно стала рассеиваться, и он заметил меня, пробирающегося к нему. Он сделал мне знак.
Если он играл роль, то я должен сказать, он играл ее с большим благородством. Даже в эту минуту, когда, казалось, все было потеряно, в его лице не было ни страха, ни зависти.
— Уходите отсюда скорее, — тихо сказал он, предупреждая движением руки тысячу вопросов, вертевшихся у меня на языке. — Уходите вон через ту дверь. Когда выйдете на крыльцо, Держитесь левой стороны, и там, у церкви св. Женевьевы, вы найдете лошадей. Здесь все кончено! — прибавил он, крепко пожимая мне руки и подталкивая меня к двери.
— А мадемуазель! — воскликнул я и объяснил, что ее нет Дома.
— Как?! — спросил он меня со внезапно потемневшим лицом. — Вы с ума сошли! Неужели вы уверены, что она действительно вышла из дома?
— Ее здесь нет, — повторил я. — Мне сказали, что она пошла вместе с маркизой в церковь и домой еще не возвращалась.
— Что за сумасшествие! — воскликнул он с проклятьями, но сразу же добавил дважды: — Помоги им, Боже!
Потом внимательно посмотрев на меня и заметив мой ужас, он сухо рассмеялся.
— А в конце концов, не все равно ли? — беззаботным тоном заговорил он. — Мы все там будем, а здесь — поведем себя молодцами. Я сделал все, что мог. Слышите?
От грохота залпов, казалось, содрогался весь дом. Фроман поднял руку, отдавая какое–то приказание. Узкие окна были сейчас же заложены плитами, вывернутыми из мостовой, на дверь же была в мгновение ока наложена целая гора их. Стало темно, зажгли огонь, отчего зала с гладко оштукатуренными стенами приняла какой–то странно мрачный вид.
— Боюсь, что Сент–Алэ отрезан в Арене, — холодно произнес Фроман. — У них не хватит людей для защиты стен. Проклятых севеннолов слишком много для нас. А что касается наших «друзей», то они поступили, как я и ожидал: предоставили мне умереть под ножом, как быку. Хорошо, мы умрем, но бодаясь.
Несмотря на мое преклонение перед этим человеком, во мне шевельнулось что–то вроде отвращения к нему.
— А Дениза? — спросил я, хватая его за руку. — Неужели вы оставите ее на погибель?
Он посмотрел на меня с кривой усмешкой.
— В самом деле, — сказал он, — я и забыл. Вы ведь не из наших.
— Я думаю только о ней! — в этот момент я его ненавидел.
— Вы правы, — сказал он, вдруг меняя интонацию. — Идите, вы можете еще спасти ее. Церковь — в монастыре капуцинов. Эти собаки лаяли вокруг него, когда мы отступали. Их приходится десять на одного нашего. Но все–таки у нас еще есть шансы, — продолжал он решительно. — Идите и, если вам удастся спастись, не забывайте Фромана из Нима.
— Через эту дверь?
— Да, и возьмите вот это, — промолвил он, вынимая из кармана заряженный пистолет. — Идите. Мне тоже нужно идти. Эй, вы, канальи! — вдруг крикнул он, обращаясь к толпе. — Бык еще не свален, и поднимет на рога не одного из вас прежде, чем пробьет его последний час.
XII. ПЕРЕД ЛИЦОМ СМЕРТИ
С этими словами он толкнул меня к двери, которая вела, видимо, вон, на улицу. Зная, что через минуту–другую толпа уже осадит дом, я не хотел терять времени даром, но, тем не менее, замешкался.
Наверх взбежал главный отряд Фромановых приверженцев, и слышно было, как они стреляли с крыши и из окон. Сам Фроман стоял, погруженный в свои мысли, неподвижно, а толпа с зелеными лентами готовилась к сражению около забаррикадированной двери. Какое–то сияние в этой мрачной комнате, что–то одинокое, сказывавшееся в фигуре этого человека, невольно тянуло меня к нему. Я было сделал шаг обратно, но он взглянул на меня, и его лицо вдруг нахмурилось. Он яростно махнул мне рукой.
Даже за эту мгновенную остановку мне пришлось дорого поплатиться: низенькую дверцу, на которую он мне указывал, уже закладывали железными брусьями. Я закричал, чтобы мне открыли.
— Поздно! — произнес какой–то человек, мрачно поглядывая на меня.
Сердце у меня упало. Но дверь все же начали освобождать, хотя и с бранью, и минуты через две проход был свободен. Держа пистолет в руке, один из людей отворил дверь и через цепь выглянул за нее. Дверь выходила в узкий проулок, который, слава Богу, был еще безлюден. Человек снял цепь и почти выпихнул меня наружу, крикнув: «Налево!».
Ослепленный внезапным солнечным светом, я машинально повернул налево. Слышно было, как позади меня стукнула дверь и загремела надеваемая опять цепь.
Дома, обступившие меня со всех сторон, несколько приглушали крики толпы и звуки выстрелов. С непокрытой головой, твердо сжимая в руке данный Фроманом пистолет, я поспешил по проулку на улицу. Внезапно позади меня послышался какой–то шум: оглянувшись, я увидал, что в конце этого узкого коридора появилась целая толпа бегущих людей.
Итак, я оказался в очень трудном положении, хотя и не терял надежды. Я был один, города не знал, никакой эмблемы при мне не было, и я рисковал на любом повороте попасться в руки той или иной партии и быть убитым. Я знал, что церковь капуцинов — та самая, в которой я был с мадам Катино, и моей первой мыслью было выбраться поскорее на главную улицу и двинуться в направлении церкви. Но это было не так–то легко: переулок, по которому я припустился, выходил в другой, такой же прямой, да еще и темный. Войдя в него, я после минутного раздумья повернул налево, но не успел сделать и десятка шагов, как услышал громкий крик впереди себя. Это заставило меня повернуть назад.
Я очутился в каком–то мрачном, колодцеобразном дворе и остановился, переводя дыхание. Мысль о том, что, пока я стою здесь в недоумении, все может быть кончено, сводила меня с ума. Я уже хотел было вернуться назад, решившись встретиться лицом к лицу с нагонявшей меня толпой, как вдруг мой взгляд упал на открытое окно нижнего этажа одного из домов, окружавших двор. Окно было невысоко над землей, а из дома, очевидно, был выход на улицу. В мгновение ока я был уже подле окна и, схватившись рукой за подоконник, запрыгнул в комнату, но, оступившись, упал прямо на пол.
Я не ушибся и быстро поднялся на ноги. Кто–то пронзительно закричал, и я увидел, как метнулась в сторону перепуганная девушка с побелевшим от страха лицом. Прислонившись спиной к двери, она упала передо мной на колени, видимо, умоляя о пощаде. Ради всего святого я просил ее успокоиться и не кричать.
— Где входная дверь? — спросил я. — Покажите мне дверь, и я никого не трону, покажите только дверь…
— Кто вы? — прошептала она, глядя на меня расширенными от ужаса глазами.
— Не все ли вам равно? — сердито отвечал я. — Покажите скорее дверь. Дверь на улицу!
Я приблизился к ней, и тот же самый страх, который сначала парализовал ее движения, теперь вернул ей сознание. Она распахнула дверь и показала на тянувшийся за нею коридор. Радуясь своему успеху, я ринулся по коридору, но, прежде, чем я отпер входную дверь, из боковой комнаты показалась другая женщина. Увидев меня, она с криком подняла руки.
— Где дорога к церкви капуцинов? — спросил я ее.
— Налево! — крикнула она, осеняя себя крестом. — Потом направо. Неужели они явятся сюда?
Мне некогда было расспрашивать ее о том, кого она имеет в виду. Отворив дверь, я в один прыжок оказался на улице. Но едва бросив взгляд вдоль нее, я кинулся опять назад, а женщина, встретив мой взгляд и не говоря ни слова, схватила запор и заложила им дверь. Потом она бросилась вверх по лестнице, я последовал за нею. Девушка, которую я так напугал своим появлением, показалась было с испуганным лицом в коридоре, но, увидев нас, тотчас куда–то скрылась.
Мы подбежали к окну верхнего этажа и выглянули в него, стараясь не высовываться наружу.
Причина моего быстрого возвращения была теперь понятна. Шум голосов, казалось, сразу заполонил всю улицу, а нижний этаж загудел от приближавшегося топота тысячи ног. Правильными, сплошными рядами от одного края до другого, шел отряд, вооруженный мушкетами, в каких–то особенных мундирах, а сзади валила дикая толпа с засученными рукавами, потрясая топорами и пиками. Люди заглядывали в окна, потрясая кулаками, и, подскакивая на ходу, кричали: «В Арен! в Арен!».