Финн расправил плечи, будто всего-навсего поразмялся, и подошел поглядеть на поверженного вожака, который все еще был жив, но захлебывался в собственной крови.
— Грязная работа, — сказал он, качая головой. — Знаешь, Орм, надо будет тебе показать, как управляться с топором. Ты, видно, думаешь, что дрова колешь.
— С мечом будет удобнее, — вставил брат Иоанн и ткнул пальцем куда-то за груду тел. Глаза Финна сверкнули, рот оскалился в ухмылке. Добыча.
Да уж. Я рассчитывал найти оружие и снаряжение людей Старкада, быть может, какую-нибудь еду с их корабля, и это стоило бы гибели Коля, даже он сам согласился бы. Но я вовсе не чаял наткнуться на разбойничье логово, куда, похоже, давно сносили товары, отобранные у купцов, которым не повезло проплывать мимо Патмоса.
Целые локти сукна, от тонкого льна до вадмаля, бочки и ящики с какими-то мешочками, из которых сыпались пыль и труха.
Пряности! Желтый порошок куркумы, изогнутые алые стручки огнецвета, что могут выжечь дотла горло неосторожному, но если правильно их использовать, способны превратить любую еду в настоящее лакомство.
Горы золотистого миндаля, черные пики пряной гвоздики, огромные кучи коричневой пыли, в которой мы распознали тмин и кориандр, бочки с мгновенно узнаваемым нутом.
Мы глядели на все это, разинув рты, ибо в мгновение ока сделались настолько богаты, насколько прежде были бедны; впрочем, ошеломление быстро миновало, и мы принялись шумно радоваться каждой новой находке.
Мы хохотали, когда Коротышка Элдгрим развернул один мешочек из бочонка и чихнул так, что порошок разлетелся далеко вокруг золотой пыльцой. Следом за Элдгримом все остальные тоже начали чихать, и глаза заслезились.
— Корица, — выдавил брат Иоанн. Коротышка только что прочихал целое состояние.
Это нас отрезвило, мы стали осторожнее. Нашли тщательно уложенный и почти свежий перец, а еще какие-то крохотные золотисто-желтые плоды. От их вкуса сводило челюсти. Брат Иоанн сказал, что это лимоны.
Сокровища все не кончались: дюжины бочонков с оливами, самыми разными, а мы-то до сих пор видели всего одну породу, и то, когда осели в Миклагарде. И перец, светлый и темный, и кожа из нильских земель…
И оружие, много оружия — наконечники копий, ножи, греческие клинки без рукоятей и три красивых меча, явно выкованных в наших краях. Мы едва не расплакались, когда их отыскали.
Они стоили едва ли не больше всего остального добра вместе, и я забрал эти мечи, отменно скованные и с повествованием, словно записанным водой под поверхностью металла. Такие клинки называют веги — волнистые мечи, — и тем они и славятся, а других украшений на них нет или почти нет, рукояти просто обтянуты кожей.
Один меч я взял себе, а другие два отдал Финну и Квасиру, выделив их среди побратимов; и эти двое вряд ли были бы счастливее, надели я их кольцами с высокого сиденья в родовом доме, как и подобало ярлу. Мой первый набег принес немало богатств, и я ощутил власть ярловой гривны.
Итак, мы потратили целый день, перетаскивая добычу на «Волчок», прервались лишь затем, чтобы достойно похоронить Коля, уложили его в могилу-лодку вместе с частью копейных наверший и его оружием, а сверху поставили белые камни. Брат Иоанн произнес молитву, а я, как годи, коротко похвалил Коля перед Одином.
Позже брат Иоанн показал Финну, как готовить с лимонами, так что мы угощались бараниной, пропитанной влагой этих плодов, порубленных и смешанных с чечевицей и ячменем. Мы ели из общей чаши — той самой, какую оставили арабы, — и зачерпывали кашу свежими лепешками. Всяко лучше корабельной еды — грубого хлеба из отрубей, вяленой баранины, соленой рыбы и редких сушеных плодов, — но я все равно ел последним, только убедившись, что дозор на месте и бдит.
Мы жевали, лениво ухмылялись, любуясь своими щеками, толстыми, как белки по зимней поре. Наши животы были полны бараниной с лимоном, когда мы разлеглись у костра, неподалеку от мерно покачивавшегося «Волчка», и уставились на сожженный корабль арабов: людей на два корабля у нас не хватало, и не хотелось, чтобы какой-нибудь разбойник, сумевший ускользнуть, рванул бы за нами в погоню, пылая жаждой мести.
Побратимы восхищались новыми шлемами, кольчугами и мечами, меняли кольчужные рубашки, подбирая себе по размеру, и тут подошел Сигват, сжимая в руках кожаный мешок. Все воззрились на него. Оба ворона сидели у Сигвата на плечах, и многие принялись коситься и сплевывать, ибо так пристало ходить колдуну.
— Я нашел это среди добычи, Торговец, — сказал Сигват, не обращая внимания на косые взгляды, и протянул мне свернутый пергамент. — На латыни вроде как. Что там сказано?
Я не разобрал, зато смог брат Иоанн, поскольку написано было по-гречески. Священник читал и все сильнее хмурил брови.
— Это послание Хониата к архиепископу Ларнаки Гонорию. Тут говорится, что податели сего послания действуют от имени Старкада, который уполномочен Хониатом и вправе требовать любой помощи… и так далее. Кажется, они должны что-то забрать и отвезти Хониату.
— А что именно, не сказано? — спросил я. Побратимы подсели ближе, настороженно прислушиваясь.
Брат Иоанн проглядел пергамент до конца, покачал головой и пожал плечами:
— Нет, ни слова. Но явно что-то дорогое, раз Хониат отдал ему меч.
Да, монах прав — Старкад украл рунный меч для этого грека, а затем получил его обратно в качестве платы за услугу. Если ему заплатили столь щедро, значит, услуга была велика.
— Что же такого особенного в этом мече? — требовательно спросил Радослав и яростно зачесался.
Побратимы пожали плечами, поглядывая на меня, а я улыбнулся верзиле-славянину — и открыл ему правду, внимательно за ним наблюдая. Его глаза сделались круглыми, как плошки, он облизал внезапно пересохшие губы, смерил меня пристальным взглядом.
— Так вот почему они от нас удирали, — сказал Радослав небрежно. Правда, истинные его чувства выдавал лихорадочный блеск в глазах. — А почему Старкад не с ними?
Хороший вопрос.
Потому что он на другом корабле и по-прежнему ищет Мартина. По мне, он послал своих людей вперед, вооруженных и на все готовых, якобы на поиски по воле Хониата. Однако спорю на что угодно — самому Старкаду на эти поиски плевать, и он не желал тратить время на возвращение морем в Великий Город. Он отслужил за плату, но ему требовался Мартин-монах — нет, даже не святоша. Он хотел отыскать это треклятое Священное Копье и вернуться с ним домой. Он уплыл к Серкланду, ведомый рунами, как и мы сами.
Достаточно было просто упомянуть имя монаха, чтобы все стало понятно.
Квасир многозначительно сплюнул.
— Какая от нас угроза людям Старкада, если они были вооружены всем этим? — проворчал он. — Локи сыграл с ними злую шутку, когда увел от нас, прямо в зубы волкам.
Хитрость Локи принесла нам богатую добычу. Финн просиял, когда я произнес эти слова, его борода вся была в бараньем жире.
— Верно, Торговец, и мы немало за нее выручим.
— Ага, — согласился Радослав, проводя по голой голове лезвием кинжала. Руны на его лбу сошлись воедино, когда он сдвинул брови. — Северные мечи высоко ценятся в Серкланде — а волнистые особенно.
Финн нахмурился.
— Я не продам Годи.
— Чего? — переспросил Радослав. — Еще один чудесный меч с именем, как Рунный Змей?
Финн ухмыльнулся и объяснил насчет змеиного узла рун, а потом прибавил:
— А мой клинок зовется Годи.
— В честь меня, без сомнения, — сухо заметил брат Иоанн.
— Почти, — согласился Финн. — Раз уж мне приходится убивать все больше служителей Христа, это имя для клинка самое подходящее. Ведь последнее, что они видят, прежде чем умереть, — жреца.
— Кстати, — вставил я, когда смех поутих, — важно и кое-что еще.
Финн озадаченно уставился на меня, другие тоже заинтересовались.
— В послании сказано, что нужно что-то забрать в Ларнаке. А где эта Ларнака?
— На Кипре, — откликнулся Радослав. — Орм прав. За чем бы они ни плыли для Хониата, это точно гораздо дороже, чем наша добыча.
— Золото, может быть, — предположил я. — Жемчуг, серебро… Кто знает? Хониат ведь богатый человек.
— Золото, — зачарованно повторил Финн.
— Ж-жемч-чуг, — просипел Арнор с его рассеченным носом. Он злился потому, что обычно нос рассекали надвое пойманному вору. Кому приятно носить такую отметину? Впрочем, он забыл обо всем, услыхав о новой добыче.
— А что Старкад? — прорычал Финн и словно громко испортил воздух на похоронах. Все устыдились, замолчали и принялись прикидывать, чем обернется промедление в походе за кипрским золотом и жемчугом и как не позволить Старкаду похитить другое сокровище.
Тогда я открыл им, о чем думаю; Эйнар мной бы гордился.
— Охота лучше погони. Чем гоняться за Старкадом по всем морям, пусть Старкад сам придет к нам. Это сокровище Хониата, быть может, для Старкада вполне стоит рунного меча. Второго господина он не подведет ни за что. У нас письмо для архиепископа, который никогда не видел ни Старкада, ни его людей. В лучшем случае ему, возможно, сказали, что должны приплыть северяне.
— А мы и есть северяне, — усмехнулся Радослав.
— Вот именно, — ответил я, возвращая Финну его ухмылку.
— Умен ты, парень, — прорычал тот. — Ну, где на этой Радославовой карте Кипр?
4
«Волчок», как я уже упоминал, не был ни ловким драккаром, ни даже хавскипом. Он переваливался по волнам, вместо того чтобы их рассекать, кидался на них, точно медведь. И становилось понятно, почему народы Срединного моря говорят о корабле «она» — плыть на кнорре все равно что уламывать женщину, брать лаской, а не таской, покуда она не смилостивится.
Финн насмешливо сплюнул, когда я это сказал, — мол, люди разумные так обхаживают быков, жеребцов и боровов, а вообще корабль — это корабль и не жди добра, коли все примутся обряжать корабли в юбки. Если уж на то пошло, женщина в море бесполезна. Короче, подытожил он, не зря в нашем северном языке корабль — «оно», не женщина и не мужчина.