– Тут.
Нащупал на полу выбитую доску. Поднял, пристроил на окно. Не преграда, конечно. Одним щелчком выбить можно. Но хотя бы их убежище не будет заметно снаружи.
Он сел у стены. Тут же тихо привалилась рядом Сара. Шурка погладил ее по голове, обнял.
Вздохнула невидимая Елена Петровна. Она уже не тряслась. Энергично вытирала, сушила волосы шарфом.
– Тут хотя бы теплей. Между прочим, я готова признать чужую точку зрения, если аргументы убедительны. И не противоречат моральным правилам комсомольца.
– Дело ваше, – оборвал разговор Шурка. – Дайте поспать.
Сунул ладони себе под мышки, сжимаясь поплотнее. Но Елена Петровна только передернула толстой шкурой, как слон, которого пытались поразить щепочкой.
– Хорошо. Тогда что это такое было? Не говори мне, что это были наши сфинксы. Наши совсем не такие. У них бородки. И они, если хочешь знать, вовсе не женщины.
– А кто?
– А фараон Небмаатра.
Шурка хмыкнул. Но смущенно: он этого не знал.
– Он же известный как фараон Аменхотеп Третий, – продолжала Елена Петровна. – Кстати, довольно миролюбивый правитель. Всем фараонам тогда полагалось зваться Аменхотепами.
– Как ищейкам из угрозыска прямо. Все собаки – Туз Треф, и так уже много лет.
– Вроде. Этим сфинксам больше трех тысяч лет.
– Не может быть. Ленинграду же не три тысячи.
«Потому что ты двоечник», – хотела одернуть Елена Петровна. Но почему-то не стала. А мягко сказала:
– Нет, конечно. В этом ты прав. Но и противоречия здесь нет. Их отыскали в Египте, раскопали, привезли в наш город на корабле и установили только в девятнадцатом веке.
Она увидела, что мальчик расплел руки на груди, слушает с интересом. «Неужели это… ласка?» – задумалась Елена Петровна, потому что «ласка» раньше ей казалась чем-то сопливым и слащавым, а оказалось, что это просто внимание и серьезность: так всё просто?
Она умолкла, размышляя об этом. Молчал и Шурка. Только думал о другом. Припомнил гранитных сфинксов у Невы. По ту сторону города. Бородки в самом деле были. Крепкие и твердые, похожие на привязанную под подбородком морковку.
– Не знаю, – сказал он.
– Чего? – не поняла Елена Петровна.
– Ничего, – буркнул Шурка. – Давайте отдохнем.
– Ладно… Утром сразу пойдем в милицию, – прошелестела, закрывая глаза, она.
– В милицию…
Выяснять, какая по эту сторону в Ленинграде милиция, Шурке не хотелось. Он теперь уже не уверен был даже на счет тех матросов, что выбежали к ним на набережной. Лица их он разглядеть не успел. Были ли у них вообще лица? Пробормотал:
– Кто его знает, от кого нам придется бегать утром.
Елена Петровна распахнула глаза:
– Утром это не кончится?!
Шурка закрыл глаза, сделал вид, что спит. А та всё донимала:
– Как это понимать? Кто все это вообще устроил?
Шурка смежил веки крепче. Изобразил, что сопит. Засопел в самом деле. Но тут же взбежал опять наверх, будто по ступенькам: стук, стук.
Кто-то стучал по доске. В окно. Шурка смотрел на его подрагивающую тьму. «Доска упадет внутрь… схватить… врезать», – работала голова. Кто бы ни влез.
– Ы-ы-ы-ы, – тихонько подвыла Елена Петровна.
Доска упала внутрь. Шурка ринулся к ней. Схватил, замахнулся.
Различил в окне чугунные штрихи набережной. Встали сапоги.
Сапоги были начищенные, тугие. На каждом жирно блестела лунная дорожка. Скрипнула в талии портупея. От наклона качнулись, звякнули медали. А потом весь мир заслонила физиономия с рыжим огоньком в углу рта:
– В прятки играем?
Майор оглядел темный подвал. Вынул изо рта папиросу:
– А доска зачем?
Шурка отбросил ее. Подошел к окну, схватился за пустую раму.
– Ты же вроде мне не веришь, – насмешливо заметил Майор. Не спешил протягивать ему руку. – Что тебе надо?
Показал сверху запястье, на котором светились зеленоватые точки в круг и два штриха стрелок: короткий и длинный.
– Скоро полночь. Так что отвечай быстро и коротко. Может, соглашусь. Может, нет.
И Шурка выдохнул:
– Бобка… Он взял глаз и пошел искать Таню. Я должен его догнать.
Глава 10
«Странно, – поразился Бобка. – У дятла нет глаза».
Вместо черной бусинки справа у дятла было пустое розовое устьице. Но птице это будто бы не мешало. Сверху сыпанула звонкая дробь.
«Ерунда, – успокоил себя Бобка. – Это не зоопарк. А дикая природа. Все едят всех. Бывает».
Но мысль уже проскочила: «И у оленя ведь глаза тоже не было».
Когда они спускались в ложбину, олень поднял изящную голову-лодочку, повел ноздрями, и тут же перемахнул в кусты, показав пятнистый бок. Но Бобка успел заметить: глаз был карий, внимательный, влажный. Только один. И пустая глазница справа. «Конечно, просто совпадение». Это вам не зоопарк.
– Мишка, послушай, – все же позвал Бобка.
Мишка уверенно топал вперед. Работал ситцевыми ножками. Крутил головой. Вид у него был здоровый, энергичный, целеустремленный. Нельзя желать лучше. Или можно? «Верхние лапы», – вдруг забеспокоился Бобка. Мишка прижимал их к туловищу. Не мотал взад-вперед, как мотают руками при ходьбе.
«Может, я их как-то туговато пришил», – засомневался Бобка. Но тут же бросил это. Гордость опять заполнила его. «Хорош!» – залюбовался он.
Я его сделал. Мой мишка.
Бобку восхищало в нем всё. Как он ловко топает. Как подпрыгивают в такт узорчатые цветочки на спине, голове, лапах. Как он смешно наклоняется, оттопыривая круглый зад: что там? – подобрал какую-то палочку. И давай ею ковырять в коре дерева. Вид серьезный. «Такой потешный», – умилялся Бобка. Пролетела бабочка – мишка внимательно проводил ее качающийся полет. Выронил палочку, потопал дальше. Мишка шел то быстро, целеустремленно. То останавливался, разглядывал что-то на земле, на стволе дерева, просто в воздухе перед собой. Вдруг сворачивал. Вдруг топтался на месте. Снова топал.
– Мишка, ты ничего случайно не заметил… такого?
Мишка не ответил.
«Значит, ерунда», – тут же успокоился Бобка. Он шел за ним, тая одновременно от нежности и страха. Дорогу он не знал. Он ее даже не видел.
На мишку была вся надежда.
Мишка посоветует. Укажет. Предупредит. Выручит. Покажет, что можно есть. А что нельзя. С кем можно говорить. А от кого – убегать. Мишка знает всё! Научит. Отведет к Тане. А потом выведет их обоих отсюда. Живыми. Мишка знает, что делать. Всегда!
Бобка бодро шагал следом.
Еловый лес, в который они вошли через картину, постепенно посветлел. Теперь в нем проглядывали растрепанные кроны с листьями. Теперь за стволами сквозило.
И вот тогда Бобка увидел… Нет, не еще одно несчастное животное. Он увидел ноги.
Ноги были большие. С булыжниками мозолей, каменными плитками ногтей, с волосками, напоминающими сухую траву.
Бобка смотрел на ногти, на мозоли, на волоски. И понимал, что вверх смотреть не будет. Не будет и все. Лучше не надо.
Он решил смотреть вниз. Внизу был мишка. Мишка выглядел безмятежным. Вид его порадовал Бобку. Сердце Бобки прыгало где-то в горле.
– А вы куда? – спросил сверху голос. Волосы на макушке у Бобки поднялись и легли.
Мишка отвечать не спешил. Задрал мордочку, изучал собеседника.
«Раз он не волнуется, то все в порядке, – успокоил себя Бобка. – Мишка знает всё». Бобка поднял подбородок. Он увидел лодыжки, края штанов. И ложечку в опущенной руке. Ложечка была покрыта чем-то коричневым. Засохшим. Когда-то оно было красным. «Варенье, наверное. Конечно, варенье».
– Давайте играть? – предложило существо.
Бобка цапнул мишку, рванул под еловые лапы. Они тут же сомкнулись над ним. Прижался к шершавому стволу. Сердце билось, в глазах прыгало. Затрещали, приближаясь, шаги.
– Вы где?
Бобка понял, что сейчас оно приподнимет еловую лапу, и… Ложечкой. Наверное, оно это делало ложечкой. Конечно, оно это делало ложечкой.
Бобка сжал мишку покрепче. Другой рукой попробовал раздвинуть ветки у ствола. Нет. Одной рукой не управишься.
– Ай! – заверещал мишка, молотя лапами воздух. – Не-е-е-ет! Пусти-и-и-и!
Бобка только крепче сжал его ухо зубами. Обеими руками раздвинул колючий тяжелый полог. Поставил ногу на отмершую, давно обломанную ветку. Другой уперся в ствол. Подтянулся. Проскользнул между ветвей. Дерево было высоким и старым. Но главное, высоким.
Существо тоже было высоким. Такие ноги просто не могли вверху заканчиваться быстро и безобидно.
Но дерево было выше. И Бобка надеялся на свое проворство.
Маленькие проворнее больших – этот простой закон не раз выручал в ленинградских драках. Ему можно было довериться и теперь.
– Хочу играть, – неслось уже снизу.
Кора драла Бобку, как наждачная бумага. Сучки прочерчивали по телу царапины. Мишка вопил и лупил по лицу: не больно, но неприятно. Один раз сучок надломился, Бобка съехал, продолжая обнимать ствол. Но нижняя ветка дала колючего пинка под зад. Падение остановилось. Бобка опять заработал руками и ногами. Наконец, он увидел шишки. Значит, добрался до верхнего – подставленного солнцу – этажа. Дерево, словно ставшее с ним одним телом, качалось теперь намного сильнее: ствол здесь был тоньше, чем внизу. Бобка сел на ветку. Покрепче обнял ствол. Перехватил мишку рукой – чтобы удобнее было держать военный совет. И только теперь посмотрел вниз.
Оно смотрело вверх. Без злобы. «Никто не злится на сыр. Или на колбасу, – предостерег себя Бобка от этого обманчивого впечатления. – Их просто едят».
Мишка молча разглядывал существо.
– Ну, что ты думаешь? – шепотом спросил Бобка. Тугие лапки крепче сжались на его шее. «Так», – ужаснулся Бобка. Это нельзя было показать врагу. Грозно прикрикнул:
– Что еще надо?
Получился какой-то писк. А снизу:
– Идите играть!
Бобка успел опять цапнуть мишку зубами, опять обхватить ствол руками и ногами, и только потом понял, зачем: дерево моталось. Существо теперь пыталось стряхнуть их вниз. Сыпались шишки.