В этот момент полной сосредоточенности снова вспомнился недавний сон: мама уговаривала Сильвию не идти в горы, не подниматься к приюту «Квинтино Селла», ведь дома ее ждут, и Сильвия спорила, пыталась настоять на своем. Она отвечала: значит, доводы в пользу того, что нужно воспитывать в себе независимость и силу воли, справедливы для всех, кроме меня? А мама возражала: вдумайся, зачастую требуется больше смелости для того, чтобы остаться, чем для того, чтобы идти. Мама всегда побеждала благодаря силе своего слова, и Сильвия злилась. В том сне мама была еще довольно молодой — наверное, лет сорок пять, — и Сильвия чувствовала себя совсем девчонкой.
Она даже не заметила, что они дошли до седловины, пока не увидела перед собой верхнюю площадку фуникулера. Она была неухоженной и словно взъерошенной: уродливые постройки, проволочное заграждение, касса, шершаво-серые бетонные конструкции. Пасанг прошел мимо, не задерживаясь там, взял курс на север и зашагал вдоль седловины; скоро все отметки на лыжне скрылись под снегом. Сильвия почувствовала себя потерянной и неприкаянной — возможно, из-за ветра, набравшего силу, или из-за крутого и столь быстрого подъема и перепада высоты. Ведь еще вчера вечером она ехала на поезде и смотрела, как за окном мелькают города и летние пейзажи. А здесь ветер рвал в клочья облака, и через прорехи между ними Сильвия, оторвав взгляд от ботинок Пасанга, иногда видела голубое небо, а порой очертания скалы, или ледник, или вершину. Она не знала, что это за вершины. На снегу были следы косуль или горных козлов, убегавшие куда-то вдаль. Если бы я шла одна, то заблудилась бы, думала Сильвия. Не зная дороги, можно бродить в тумане по снегу до самой ночи, а потом тебе конец.
Пасанг заметил, что Сильвия отстает — а может, он просто решил передохнуть, — остановился возле скалы, которая защищала от ветра, и снял со спины рюкзак. Они были в пути уже почти два часа.
Хорошо идем, сказал он.
На какой мы сейчас высоте?
Три тысячи метров. Или чуть больше.
Значит, вот он, Полярный круг. Сквозь туман виднелись две долины: морены, быстрые прозрачные реки, пастбища с робко пробившейся травой — все это было теперь внизу.
Я никогда еще не поднималась так высоко.
Правда?
Что находится в Непале на высоте три тысячи метров?
Деревни. Рисовые поля.
Вы выращиваете рис на высоте три тысячи?
Да, а ячмень еще выше.
Пасанг открыл термос, налил в крышку чая и протянул ее Сильвии. Потом выпил сам. Сильвия думала о том, делает ли он это по обязанности — только из-из того, что пообещал заботиться о ней, — или просто ему так приятно.
Чай был вкусный — горячий, крепкий и очень сладкий. Находясь рядом с этим человеком, приноравливаясь к ритму его шагов, наблюдая за его манерой говорить, потягивая чай из термоса, Сильвия ощущала спокойствие.
Ты когда-нибудь был на Эвересте?
Несколько раз.
Несколько раз на самой верхней точке Эвереста?
На вершине я был только дважды. В другие разы — ниже. В экспедиции всегда нужны помощники.
Что они делают?
Хочешь работать в Непале?
Вполне возможно!
Носильщики помогают донести до лагеря все необходимое. Тяжело, но никакого риска для жизни нет. Кроме того, нужны люди, которые готовят подъем по леднику, закрепляя веревки и прорубая уступы. Это опасно, потому что может сойти лавина. Иногда требуется перенести вещи на большую высоту, и это тоже опасно. Еще в экспедиции есть повар.
Повар есть всегда?
По-моему, это лучшая работа. Никакой опасности, всегда можно погреться, и еды вдосталь. Если случится подняться на Эверест в качестве повара, получишь хорошие деньги и сделаешь карьеру.
Ты сделал карьеру и приехал работать в Монте-Роза?
Выходит, что так!
У Сильвии в рюкзаке были сухофрукты и шоколад. Без лишних слов Пасанг взял шоколадку и отломил большой кусок, Сильвия была рада. Они выпили еще чая и, чтобы не стоять долго на холоде, пошли дальше.
Впереди были голые камни, среди которых ветер набросал снега. Внизу виднелись маленькие озерца, покрытые корками льда и размером чуть больше колодца. Седловина сужалась, склоны становились все круче, скалы все отвеснее. Вот альпинистские веревки, закрепленные на уступах, и металлические скобы, теперь нужно было держаться руками тоже, и Сильвии это нравилось — так она меньше отвлекалась от маршрута, не терялась в мыслях и не чувствовала вины перед матерью за то, что поступила против ее воли. Она знакомилась с заснеженными горами.
Здесь некуда ставить ногу, сказал Пасанг.
Занятно.
Сможешь залезть вон туда?
Уже получилось немного.
Значит, продолжаем карабкаться?
Конечно.
Сильвия лезла за Пасангом по уступам и скобам, хваталась за веревки, висевшие почти отвесно. Между скалами открылась пропасть, через которую были перекинуты доски. Узкий мостик, гладкая наклонная поверхность, с которой, казалось, можно соскользнуть в пустоту. Туман как раз кстати — в нем растворились острые уступы, он скрывал крутизну, которая была впереди, и перед глазами представал лишь один трудный участок, а что дальше — не видно, преодолеть нужно было то, что прямо перед тобой, и все же Пасанг заметил впереди что-то, насторожившие его.
Давай пристегну тебе страховку, сказал он.
Сейчас? Мы ведь почти на месте.
Почти добрались, но здесь сложный участок. Через пару минут будем уже на вершине.
Сильвия не стала спорить, но почувствовала досаду. Перешеек не такой уж опасный, в Доломитах она справлялась с более сложными маршрутами, и ей хотелось, чтобы Пасанг поверил в ее силы и позволил обойтись без страховки. Но он настоял на том, чтобы она хотя бы взяла веревку: Сильвия надела пояс, затянула его, ухватилась за конец веревки, привязала его к поясу, сделав восемь двойных узлов, и подождала, пока Пасанг продвинется вперед, потом закрепила свободный конец веревки на выступе скалы.
Ну, давай, иди. Ищи надежную опору для ног.
Только оказавшись на покатом мостике, Сильвия поняла, что он покрыт коркой льда. Пасанг оказался прав, здесь неприятное место, и требовалась осторожность. Крюки нужно было вонзать в тонкий слой льда — слишком тонкий, чтобы дать надежную опору. Быстро и решительно Сильвия прошла по мостику, мысленно благодаря Пасанга за то, что он заставил ее надеть страховку. Сам он выбрал другой путь — через заснеженное ущелье, где ему пришлось прорубать ступени ледорубом; они благополучно дошли до конца седловины. Как же хорошо, что они преодолели этот путь: высота три тысячи пятьсот метров давала о себе знать, мысли у Сильвии спутались, она чувствовала себя опустошенной, потерянной, руки и ноги двигались точно сами по себе, без ее ведома и участия.
Вершина Квинтино Селла показалась в самый последний момент, она возвышалась над плоскогорьем, по кромке которого проходил ледник. Приют совсем не походил на полярную базу — это было большое здание в форме перевернутой трапеции с солнечными батареями на фасаде. Старый приют стоял чуть выше, и это была настоящая горная хижина, построенная первопроходцами; на краю обрыва виднелись деревянные туалеты. Напротив нового здания, на плато, развевались тибетские флажки, нанизанные на веревку, концы которой были закреплены грудой камней, вокруг находились такие же каменные пирамидки, только поменьше. Разноцветные флажки скрашивали это угрюмое, затянутое туманом утро.
На посадочной площадке для вертолетов Дюфур разбирал вещи и продукты. Там были коробки с провизией, пивом и вином, упаковки туалетной бумаги и многое другое, что должно пригодиться в приюте.
Доко, дружище. Рад видеть тебя, — сказал Дюфур.
Привет, капитан. Вот мы и пришли.
20. Лесорубы
А среди лесорубов непальцев не попадалось, в отряде были в основном итальянцы из Бергамо и Вальтеллины, а также молдаване, которые говорили с акцентом, характерным для Бергамо и Вальтеллины. Фаусто поднимался к месту вырубки среди сотен деревьев, помеченных красной краской — трухлявых, высохших, сломанных, больных, вот-вот готовых упасть, — и слушал, как перекликаются рабочие. У бензопил тоже был свой язык, и спустя месяц Фаусто выучил его; каждая пила говорила по-своему — «Штиль», «Хускварна», у каждой был свой узнаваемый голос, когда она касалась ствола и проходила его насквозь. На выходе звук становился сухим и жестким, словно пила работала вхолостую. Затем раздавался треск — ствол валился на вбитый в дерево клин, чтобы цепь пилы не повредилась. Послышался крик: «Отходи в сторону!» Фаусто остановился. Дерево застонало, гулко взвыло — так, что захотелось бежать прочь, — и глухо повалилось на землю. Шум падающего дерева растворился в волнении сочной июльской листвы. Теперь Фаусто увидел его — ствол лежал совсем недалеко, и среди крон живых деревьев открылся просвет, лоскут неба, на котором сияло солнце, мягко освещая подлесок.
Фаусто дошел до полевой кухни и вытащил из рюкзака свежий хлеб и продукты. На кострище между четырьмя почерневшими камнями набросал сухих веток лиственницы, которые собрал по дороге. Взял кусок газеты, скатал его в трубочку, поджег и, засунув между веток, стал раздувать огонь. Хворост быстро занялся, запрыгали бойкие язычки пламени. Мох, который рос на деревьях, разгорался даже лучше, чем бумага, если был не влажный. Ничто не сравнится с запахом костра из лиственничных веток: Фаусто вспоминалось лето — такое, каким оно было в детстве, — и приходили мысли о доме.
Вот и шеф-повар, сказал один из рабочих, вдыхая дым костра.
Привет, шеф! — крикнул издалека другой.
Фаусто налил из канистры воды в большую медную кастрюлю и поставил ее на камни. Сварил себе кофе на газовой горелке и выпил его, сидя у огня, прежде чем приступать к готовке. Запахи леса, костра, кофе, утра, бензина и выхлопного газа от жужжащих пил. Какой сегодня день? Пятница, конец июня, уже не холодно даже в одной рубашке. Он подумал о Сильвии: не мерзнет ли она в горах и удается ли ей там мыть волосы и сушить их так, как она привыкла? Моет ли она их по-прежнему каждый вечер на высоте три тысячи пятьсот метров? Потом Фаусто вспомнилось, что лишь год назад он был в Милане и они отчаянно ссорились с Вероникой из-за того, что она переспала с кем-то, — но правда ли это, он так и не понял. И еще они, утомленные жарой, ругались из-за кондиционера, который Фаусто так и не установил. Ненавижу кондиционированный воздух! — говорил он. Ну и черт с тобой, отвечала Вероника, как только наступает жара или возникает проблема, которую надо решить, ты сразу сматываешься в горы! До чего же быстро меняется жизнь. Фаусто допил кофе, почистил картошку и лук, распаковал ветчину, разрезал на части кусок говядины, совсем недавно купленный у мясника.