Варенье размешал палочкой, ложку он пока не вырезал, времени не хватало. Вернулся в «дом», тихонько тронул Белку за плечо. Та приподнялась, с трудом продирая глаза, закашлялась.
— Что? — взгляд беспокойно зашарил по еловым лапам.
— Попей молочка.
Девочка попыталась сесть. Коготь поддержал ее за плечи, второй рукой подал кружку. Белка взяла кружку и начала пить маленькими глотками. Рука мальчика даже через две рубахи ощущала жар, исходящий от девочки.
— Поешь? — спросил Коготь.
Белка замотала головой:
— Не хочу мяса!
— Не мясо! Я репу сварил. И лепешку испек. Еще сыр есть. И масло. Колбаса. Варенье еще малиновое… Надо же есть!
— Дай чего-нибудь, — вяло согласилась девочка.
Но немного поела. Допила молоко и легла обратно.
— Откуда все? — голос звучал хрипло и совсем тихо.
— Медвежонок принес. Из деревни.
— Украл? — вздохнула Белка.
— Он денежку оставил, — успокоил ее Коготь, впервые радуясь дурацкому поступку брата.
— Это хорошо… — девочка неожиданно быстро зашептала, сбиваясь и путаясь в словах. — Знаешь, Отто, я вот думаю… Воровать нехорошо… Вот я попыталась… А Господь меня наказал… На кичу… Ты говорил, мы богатые… И болезнь эта… Давай не будем воровать больше… А?
Коготь лег рядом, обнял Белку и прижал к себе.
— Хорошо! Не будем! Ты только успокойся, ладно. Поспи. Всё хорошо будет. Медвежонок избушку найдет, туда переберемся. Там тепло и сухо. Ты выздровеешь…
— Нет, — прошептала девочка. — Это меня Господь наказывает…
— Да положить на него в три короба! — взорвался Коготь. — Да кто он такой, мать его за ногу и через коромысло! Мало ли кого сожгли! Прогоним его к нечистой матери! Нас трое, Эльза! И Медвежонок есть! Ларг по-любому сильнее Господа!
— Ларг, — прошептала Белка. — Ларг сильнее… Да, ларг сильнее…
Коготь убедился, что она уснула, осторожно поднялся и вылез наружу. Надо вырезать ложку. И сварить суп. Из свеклы, капусты, моркови и репы. И остаток зайца туда же. Должно получиться вкусно…
— Ларг сильнее… — прошептала Эльза…
И очутилась на главной площади Нейдорфа, привязанная к столбу. Толпы горожан не было, вообще никого не было, лишь Эльза и внушительная фигура, укутанная в белый плащ. Мужчина развернулся к девочке. Многократно виденное бородатое лицо не было добрым и всепрощающим, как на иконах. На Эльзу смотрел воин. Нет, не воин. Судия. И палач. Господь покачал головой.
— Пришло время расплаты, блудная дочь моя. Ты изрядно грешила, нарушая заветы, что дал я людям. Разве не сказал я покоряться отцу своему, как мне самому? Как посмела ты сбежать из отчего дома?
— Отца убили… — попыталась возразить Эльза.
— Молчи, несчастная! — вскричал Господь, вздымая руки к небу. — Разве не является господин твой отцом твоим?! Именно он истинный отец твой, а не безродный серв, в гордыне своей посмевший поднять на него руку! Но ты не послушалась господина твоего, хотя он желал тебе только добра!..
Заслоняя лик Господа всплыла красная морда барона фон Зессендорфа, орущая: «Сдохни, собака, и не мешай мне развлекаться! Девка вполне созрела…»
— Но и это еще не всё, — продолжал обвинять Господь. — Ты посмела обокрасть бедную женщину, посвятившую жизнь заботах о ближних своих!..
Толстуха Гесснер, довольно кивающая в такт словам мужа, неторопливо цедящего сквозь зубы: «Взял один серебряк, через месяц вернешь два»…
— Ты посмела сбежать, когда святые братья хотели спасти твою бессмертную душу! Ты ходишь в мужской одежде! Ты спишь с мальчиками, не будучи сочтена с ними узами брака!..
— Мы же ничего не делаем… Просто очень холодно…
— Заткнись, блудная тварь! — лицо Господа приобрело черты брата Освальда. — Ты спишь с ними, даже несмотря на то, что один из них — богопротивная нечисть! Порождение Нечистого! Ты погрязла в грехах, нечестивица, и лишь Очистительное Пламя может даровать тебе Спасение!
Появившийся в руце Господа факел рванулся к куче дров под ногами Эльзы, нестерпимый жар охватил всё ее тело, девочка тоненько всхлипнула, дернулась, пытаясь вырваться из сжигающей волны, но веревки не пускали, стальной хваткой прижимая к проклятому столбу…
Факел отлетел, выбитый точным ударом, не успевшее разгореться пламя опало, а между Эльзой и ее палачом возник Отто с мечом в правой руке и любимым ножом в левой.
Господь взмахнул рукой, и порыв сильнейшего ветра ударил мальчика. Однако тот устоял, рассек мечом поток воздуха и сделал шаг вперед. Господь с удивленным лицом повторил попытку. И вновь безуспешно. Лишь третий удар заставил Отто отступить на шаг. Потом еще…
— Уберите эту падаль, — закричал Господь.
Откуда-то выскочили архангелы и, размахивая мечами, насели на Отто. Господь же повернулся к Эльзе. Очистительное Пламя вновь начало набирать силу, но словно из-под земли возник Медвежонок, глухо зарычал и прыгнул. Сгусток пламени отскочил от шерсти ларга, появившийся было в руках Бога клинок полетел в сторону, а в следующее мгновение когти перечеркнули грудь Господа, и белый плащ начал наливаться красным, пропитываясь кровью.
Лицо Сожженного искривила страдальческая гримаса, он сделал шаг назад, потом второй, оттолкнулся от брусчатки и помчался прочь, не касаясь земли. Следом за Господом помчались архангелы, и только один, роняя перья из разрубленного Когтем крыла, неуклюже прыгал по земле и никак не мог взлететь, пока Отто сильным пинком не помог неудачнику набрать высоту. Пламя разом исчезло, словно его и не было, веревки упали, и Отто еле успел подхватить девочку, в изнеможении валящуюся на землю.
— Я еще вернусь… — донесся издалека совсем уже нестрашный голос.
— Не вернешься, — прошептала Эльза. — Не вернешься. Ларг сильнее…
Белка закричала, когда ложка была вырезана, а суп почти сварился. Закричала страшно, с надрывом, как будто от нее отрезали кусочки. Так орал мечущийся в бреду Грец, там, на хазе, перед самой смертью. Урка тогда уже считай, мертвый был. В брюхо ему прилетело знатно, удивительно, что до хазы дополз, пусть и с помощью Когтя. Но уходил тяжело, мечась в бреду, прося пить и богохульствуя на четырех языках. Умный был Грец, знающий…
Коготь, чудом не перевернув котелок, бросился под елку. Белка металась, пытаясь сбросить одеяло, и то стонала, то кричала жалобно и страшно. Дышала часто, с хрипом выбрасывая из себя воздух и жадно, большими глотками захватывая новый. Словно это была каша или густой кисель. Жар, исходивший от девочки, ощущался даже у входа. Коготь схватил подругу, прижал к себе и, гладя по волосам, зашептал:
— Всё хорошо, Эльза, всё хорошо!.. Я здесь, слышишь!.. Не уходи от меня, не надо!.. Эльза, пожалуйста!..
Белка протяжно застонала, потом рывком прильнула к нему, уткнувшись головой в плечо, и затихла, с неожиданной силой сдавливая Когтя скрюченными пальцами. Короткий ежик отрастающих волос через рубаху больно колол кожу. Горячее частое дыхание обжигало грудь.
А он нежно гладил ее по голове, продолжая шептать:
— Всё в порядке, Эльза!.. Всё хорошо!.. Я с тобой!..
Твердое, словно сведенное судорогой тело понемногу расслабилось, дыхание выровнялось, пальцы девочки перестали врезаться в бока острыми сучками. Коготь не столько понял, сколько почувствовал: самое страшное позади. Вроде, даже жар спал.
— Ты вернулась… — шепнул он.
— Ларг сильнее… — сказала вдруг Эльза. — Отто, мы победили… Мы его прогнали…
— Кого? — не понял Коготь.
— Господа. Он плохой, Отто! Функи врут, Господь не добрый. Он сердитый и злой! Он… Он… Функи всё врут… Хотел меня сжечь… А вы его побили… Ты и Медвежонок… И прогнали… Ларг сильнее…
«Сон, — догадался Коготь. — Просто страшный сон…».
— Всё хорошо, Белка, — его рука еще раз прошла по коротеньким волосам. — Конечно, прогнали. А еще раз сунется — перо в печень схлопочет! Как Свин и Гундосый!
— Кто это? — удивилась девочка.
— Скелет с Амбалом, — пояснил Коготь. — Это они тебя сдали за ларга, уроды! Еще на Медвежонка наехать пытались!
— Ты их убил? — спросила девочка.
Коготь хотел подробно расписать свой подвиг на площади, но вовремя вспомнил, как пугают Белку такие рассказы.
— Да, — просто сказал он. — Они заслужили.
— Правильно, — согласилась Белка. — Этих — правильно. А больше не убивай, ладно? Только если Господь придет.
— Или функи.
— Или функи.
— Или куница.
Белка задумалась.
— Нет, куницу не надо. Она меня у функа отобрала. И накормила. Вымыла, — Эльза оживилась. — Знаешь, это так здорово! Большущая лохань! Воды до краев полная! Теплой-теплой! Горячей даже! Ты сидишь, а тебя моют…
— Медвежонок найдет избушку, — сказал Коготь, — там обязательно будет лохань. Нагреем воды и вымоем тебя.
— Так нельзя, — не согласилась Белка. — Вы мальчики!
— Верно, — согласился Коготь. — Придется куницу звать. «Приходи, тетя куница, помой Белку и обратно уходи»! А она тебе волосы опять отрежет.
Эльза грустно вздохнула:
— Правильно отрезала. Они перепутались все. И трактирные говорили, вши там завелись. На киче.
— А чего ж плакала тогда?
— Жалко же… — пропищала Эльза. — Не убивай куницу, пусть живет!
— Ну пусть живет, — согласился Коготь и вдруг, хлопнув себя по лбу, вскочил, мазнув макушкой по «потолку». — Суп!
Помчался к прогоревшему костру. Похоже, Господь и впрямь испугался Медвежонка: дрова прогорели, но суп не выкипел и не убежал. Более того, доварился и почти не остыл. Самое оно хавать!
Коготь, не жалея, бухнул в котелок сметаны и протянул Белке новую ложку.
— А ты? — спросила девочка.
— Я сытый, — соврал паренек. — Ешь, давай!
И с таким удовольствием наблюдал, как она с аппетитом уплетает похлебку, что не заметил, как сзади раздвинулись ветви, и внутрь просунулась мохнатая голова.
— Нашел, — сказал Медвежонок. — Правда, не избушка, а пещера. Но теплая…