Однако на этот счет порядок был суров. Офицеру и владетельной эрне полагается ездить верхом. Фрэнген в бытность свою мужем хозяйки Кэдвена вколачивал в нее эти навыки чуть ли не палкой. Грэйн ругалась, плевалась, демонстративно терла синяки и чесала зад, однако настырный майор не давал пощады. Наука его, впрочем, пошла впрок. В Академии, где, хочешь не хочешь, а курс верховой езды изволь пройти и экзамен выдержать, фрэнгеновские штудии ой как пригодились! Никуда ведь не денешься! Никого там не интересовало, дама ты или драгун. Если в плане значится «правила ковки», так иди в учебную кузницу и куй.
К счастью, освежать навыки подковывания лошадей эрне Кэдвен в этом путешествии не пришлось. Капрал Сэйган, в отличие от патронессы, оказался прирожденным лошадником и все заботы, связанные с конями, взял на себя, как ему и полагалось по чину. Единственное, на что он испросил дозволения у обеих дам, так это на перемену лошадей. Женщины подумали и согласились. Затягивать поездку не хотелось ни Грэйн, ни Джоне, ночевать на почтовых станциях они более не рисковали, а лошади – это не люди. Лошадям отдых нужен. Для эрны так и осталось загадкой, как Сэйган умудрялся договариваться насчет перемены лошадей, потому что вообще-то так делать не полагалось. Однако ролфийский капрал по части общения с местными имел перед ролфийской же капитаншей существенное преимущество – он был мужчиной. Это все решало.
Так размышляя, Грэйн неспешно ехала рядом с каретой, иногда стряхивая с полей шляпы дождевые капли. На ночевку путешественники останавливались обычно, не дожидаясь, пока совсем стемнеет. Выбирали местечко посуше невдалеке от дороги, и пока один сторожил, другие собирали хворост для костра. Ни Грэйн, ни Сэйгана эти почти военные биваки не тяготили, но вот за Джойн был нужен глаз да глаз. К шуриа болячки так и липнут, и эрна Кэдвен больше всего переживала, как бы с подопечной не приключилось какой-нибудь инфлюэнцы. Так что на каждый княгинин шмыг следовал незамедлительный ролфийский рык, укутывание в плед и согревающее питье.
– Как думаешь, капрал, доедем мы засветло до этого городка, как бишь его? Который с пристанью? – спросила Грэйн.
– Не могу знать, эрна, – озабоченным каким-то голосом отозвался денщик. – Река уже близко, что правда, то правда... Да только не нравится мне что-то наша левая выносная...
– Что такое? – Ролфийка посмотрела на кобылу, о которой говорил Сэйган. Лошадь как лошадь, рыжая. Особенно бодрой она не выглядела, но, впрочем, всей упряжке требовался отдых, и даже Грэйнин мерин мелко дрожал. Животин можно понять: в такую погоду теплая конюшня и полная кормушка – это лучшее, о чем можно мечтать в пути.
– Не нравится мне, как она дышит, эрна, – признался Сэйган.
Чутью потомственного лошадника стоило доверять. Грэйн нахмурилась. Лошадей этих капрал выменял на последней почтовой станции. Может, местные из большой любви к ролфи вообще подсунули загнанных? Но почему Сэйган не обратил внимания раньше?
– Останови-ка, – приказала ролфийка и осадила своего мерина. – Джойн! Можете прогуляться пока!
Когда ир-Сэйган вдруг остановил лошадей, шуриа даже обрадовалась. Появился повод размять ноги после долгой неподвижности. Она спрыгнула с подножки и бодренько так пробежалась по седой от изморози траве, хрустящей под ногами. Сырой ветер куснул женщину за нос и щеки, мгновенно выхолодил пальцы в перчатках, заставив вспомнить о меховой муфте. Практически посоветовал, мол, дома надо сидеть в такую погоду. На Шанте уж, поди, метели начались, обитатели «Лалджеты» взялись за рукоделие – и мужчины, и женщины. Чистятся ружья, режутся деревянные игрушки, плетутся корзины, а уж про вязание и вышивание и говорить нечего. Небольшая любительница женской работы, Джона в такое время любила изображать какую-нибудь хворь, целыми днями валялась в опочивальне, наедая пирожками щеки. Домоправильница Киша праздность в шурианке не уважала, пусть она хоть Священная Невеста, хоть пастушка.
«Плохо это – дрыхнуть и лениться с утра до вечера. Занялась бы чем-нить путевым», – бурчала далекая родственница.
«Чем?» – вопрошала Джона, откладывая в сторонку очередной романчик про Дикаря с Архипелага.
Киша раздумывала с четверть часа, перебирая в памяти примеры достойного занятия для такой женщины, как Джойана из рода Ияри.
«Да хоть бы забрюхатела от кого-то из своих князей. От хелаэная, скажем. Он бы весной пожаловал, а ты ему – подарочек. И сразу видно, что порядочная баба, а не имперская вертихвостка. Куда только Великие Духи смотрят?»
И за речи такие получала книжонкой по тощему заду. Традиционный шурианский способ скоротать зиму Джону не прельщал совершенно. Лето на Шанте буйное, дети Шиларджи любвеобильны, и никто не удивится, что осень одарит женщин, как деревья, плодами. Разве рождение каждого ребенка не лучшее прославление Жизни?
Воспоминание согрело сильнее, чем глоток винного спирта.
– Ну что там такое случилось? – окликнула она увлеченно беседующих ролфи.
Грэйн что-то зло прокричала, но ветер относил звуки в сторону, а заодно пронизывал насквозь, заставляя Невесту Священного Князя приплясывать на месте и хлопать себя по бедрам кулачками.
Но ролфи не обратили на Джону никакого внимания, они обошли всех лошадей, пристально рассматривая их морды, а затем Грэйн со всего маху съездила денщику по уху кулаком. Бац! И еще разок – с левой прямо в нос ир-Сэйгану. Не иначе как в качестве финальной точки в неприятном разговоре. По части несдержанности в порывах дети Хелы вообще-то недалеко ушли от ползучих кузенов. Уж коли задело за живое, то в ход идут тумаки и кулаки, а потом и скейну находится дело. Увлекающиеся ребята – эти ролфи.
– Когда мы уже поедем? – заскулила продрогшая до костей Джона, подойдя ближе к месту расправы над денщиком.
– Никогда! – гаркнула злобно Грэйн, прожигая насквозь шмыгающего носом Сэйгана ненавидящим взглядом.
Тот молча утер кровищу рукавом и повинную голову склонил. Чтобы, значит, сразу стало ясно – все плохо.
– Почему? Что такое? – всполошилась шуриа.
Но ролфийка сначала бросила денщику:
– Что встал? Надо убрать карету с дороги. Правь вон к тому оврагу. – И только потом, повернувшись к подруге, буркнула сердито: – Лошадей придется пристрелить. Дальше мы пойдем пешком.
Джона испуганно вцепилась в рукав ролфийкиной шинели.
– А что случилось с лошадьми? – шепотом спросила она.
– Сап! – капитанша в сердцах сплюнула и махнула рукой. – Этот щенок Сэйган, когда менял лошадей, умудрился прохлопать одну с сапом!
Хотелось крикнуть «Я так и знала!» и в сердцах сплюнуть на землю, как это делал отцов конюх. Джона еще совсем маленькая была, когда опытный лошадник рассказал про неизлечимую хворь, да к тому же заразную для людей. И уж если человек, особенно шуриа, подхватит болячку, то помрет от тяжкого воспаления легких или мозговой горячки. Помнится, зареванная, до смерти перепуганная обрисованными добрым конюхом в красках язвами, которыми во время болезни идет все тело, Джойана прибежала к матери и заявила, что никогда больше на своего пони не сядет. Оказалось, что люди болеют редко, а слуга чуток сгустил краски, но детский ужас остался.
– Как думаешь, вещи тоже придется оставить? – жалобно вопрошала шуриа.
– Ну, если ты давала лошадям облизывать свой сундук, тогда да, – пожала плечами Грэйн. – Я не слыхала, чтоб кто-то заразился через вещи. Прожарим то, что на нас, над огнем, и достаточно. Я вот боюсь, как бы нас теперь не оштрафовали... Может быть, закопать трупы? Ты не знаешь, волки этим болеют?
Джойана приуныла.
– При Императоре за каждую заболевшую лошадь полагался штраф в один серебряный оули... Не думаю, что Аластар стал что-то менять.
Закапывать пять огромных туш ей совершенно не улыбалось. Да и не заслуживали подлые эскизарцы, подсунувшие ир-Сэйгану хворую скотину, заботы об их благополучии.
Грэйн поскребла в затылке и предположила задумчиво:
– Если бросить и лошадей, и карету, то уже завтра волки и дикие собаки оставят от них очень немногое. А неплохой способ замести следы?
Ролфийка всю дорогу от Нэшана маялась подозрительностью, выискивая вокруг приметы тайной слежки или преследования. Уже, должно быть, сто раз пожалела, что пустилась в авантюру с поездкой. И сама вся извелась, и Джону заразила. Посему, прикинув небольшую выгоду, которую они получали от такой неожиданной жизненной оплеухи, шуриа несколько воспряла духом.
– Эдак мы совсем затеряемся. Хорошо.
Обреченные на смерть, но, по счастью, не ведающие о своей судьбе животные неспешно тащили карету через поле к оврагу. Практически к месту своей казни. И как ни жаль было шуриа лошадок, а сапа она боялась больше. Все равно безвинных тварей ждала жестокая и мучительная смерть. Негоже бессловесным животным страдать без надежды на помощь и исцеление. Больная кобыла и так уже дрожала всем телом от лихорадки. Бедолага...
– Да. Дойдем пешком до города... не вспомню сейчас, как называется... ближайший к югу по дороге. Там есть пароходная пристань. Эрн Рэдрин говорил мне, что по Ирати налажены регулярные рейсы. Сядем на пароход и спокойно доплывем до Дэйнла.
– Ох! – Шурианка тут же вообразила себе расхваленную в газетах техническую новинку и обрадовалась. – Прекрасно! Мы поплывем на пароходе.
Даже в ладоши захлопала. Надо же посмотреть на близких родичей конкурентов за сердце Эска? Может, он прав?
А что до пешей прогулки до города, то ничего тут страшного нет. Лишь бы подальше от хворых животных и поближе к реке и пароходу, на котором, как обещают владельцы, есть даже буфет. К тому же Бранд всегда говорил: «Холодно тому, кто слишком медленно ходит». Что ж, ускорим шаг!
Грэйн снисходительно улыбнулась подруге, радующейся, будто дитя:
– Да, Джойн, на нем.
Пароходы! О, тут было от чего впасть в восторг! Пароходы у самой эрны Кэдвен вызывали томление в груди и першение в носу. Удивительные штуки! Она и сама подпрыгивала от счастья не хуже своих мальчишек, когда разорилась на прогулку со своим выводком по Лейт на маленьком речном пароходике «Стриж», первом в Эйнсли и во всей Ролэнси, тогда еще редкости и диковинке...