О цене потерянного
Открыла я глаза в деревянной избе. Низкий потолок, просторная горница, вокруг множество свечей, потрескивающих и трепещущих на сквозняке. Так тихо…
Боли нет.
Надо сесть, ощупать себя. Пальцы двигаются, они не сломаны. Тело на месте – руки, ноги, спина, всё на месте, целое и невредимое. Ни одного синяка на коже. Где? Где это всё? Меня наружу выворачивало, а следов нет. Кости словно раздробило, но они целые. Неужели сон?
Но... Гордей! Того ужаса мне не забыть!
– Жгучка.
Малинка подбирается ближе, на ней лица нет. Наверное, сидела рядом, а я даже не заметила. Она так осторожно наклоняется, будто даже воздух в комнате нельзя тревожить.
Хочу дотронуться до неё, убедиться, что она настоящая, живая, но сестра вздрагивает, почти невидимо отодвигаясь. На миг, но я вижу!
– Ты чего?
– Ты оборотень, Жгучка.
По её лицу текут слёзы, и видеть такие тихие, отчаянные слёзы близкого человека страшно. Пальцы цепляются за край кровати, подальше от неё.
– Я?
Мой голос слабый, ни тени протеста. К чему споры? Я помню. Я проткнула клыками язык и чувствовала, как по горлу течёт кровь. Мои когти вонзались в землю так, что я слышала, как она скрипит. Тело рвало, кости ломались, как будто становилось другой формы.
Я становилась другой.
Всхлипнув и резко утеревшись, Малинка отодвигается и уходит.
– Я позову его.
Глупо спрашивать, кого. Кровь словно кипящая вода окрашивает кожу. Я смотрю на дверь с замирающим сердцем, не в силах понять, что происходит. Но я жду… я жду.
То, что случилось… там была битва. Там кто-то умер. Там были волки, которые превращались и шли за ним. Шли за ним…
Дверь открылась быстро, а в остальном он будто и не спешил. Плотно закрыл дверь, осторожно подошёл, еле шаркающий звук сделал тишину ещё более яркой.
Его бок был перебинтован, и левая рука висела на перевязи, и ещё он сильно хромал.
Но был жив!
Осторожно сел на табурет. Почему-то очень далеко, не достать рукой. Почему? Гордей всегда пытался быть ближе, смотреть, прикасаться, просто быть возле. А теперь словно отдалился.
– Ты в порядке?
– Да. А ты?
– И я.
– Почему ты одет… по-дорожному?
– Не ходить же раздетым. Я… я должен извиниться, Жгучка. За всё.
От тихого хрипящего голоса душа ушла в пятки.
– За что?
Невольно хотелось зажмуриться, только не глазами, а ушами, чтобы ничего не слышать. Чтобы ничего не было!
– Ты ведь просто девчонка, которая жила себе в людской деревне и знать ничего не знала о войне со звериным народом. Я не должен был тебя… – Он покачал головой, его глаза стали тусклыми. – Мне не следовало тебя трогать. А теперь уже поздно. На нас идёт людское войско, а лесное заходит с севера. Отца осадили в крепости. Враги не успокоятся, пока не загонят нас в угол, пока не оставят от нас жалкую сотню-другую дикарей, вынужденных прятаться в лесу или болотах. Нет больше покоя на Звериной земле. Нет мира. И ты должна будешь через это пройти.
Боже, что в его взгляде за тьма!
– Расскажи мне, – попросила я. – Расскажи всё.
– Да, – он потеряно кивнул, – я расскажу. Меня зовут Гордей Дальногорный, я Вожак, сын Князя звериного народа и буду править этими землями после отца. Я из рода волков, из звериного рода. Ты – одна из нас. Ты, не сестра.
Что-то в горле задрожало, я сжала руки, чтобы не тряслись, а он даже не попытался сесть ближе и меня успокоить. Просто говорил – отстранённо, спокойно:
– Ты рысь. Мы предполагаем, в отца. Рыси считаются очень любвеобильными, твой отец мог долго путешествовать по людским землям в своё удовольствие и ни о чём не думать, ведь общие дети у нас с людьми рождаются крайне редко. Но видимо, это произошло. Скорее всего, твой отец даже не знает о тебе. А твоя мать пыталась тебя защитить, она заказала тебе оберег, который хранит, не даёт перекидываться. Это браслет на твоей руке.
Я невольно подняла руку и глянула на запястье – пёстрый браслет был на месте, выглядел как новый.
– Да, он. Браслет не даёт тебе… это потом. Но именно из-за него ты не смогла до конца перекинуться… вчера.
– Я пыталась перекинуться? – Шептала я. Зачем? Это и так понятно. Я пыталась перекинуться и пойти за ним. Помочь ему.
– Теперь самое сложное. – Он громко сглотнул, не поднимая глаз. – Ты хотела меня защитить.
– Да! Все они вчера встали на твою защиту.
На его губах появилась медленная, грустная улыбка. И пропала так же быстро.
– Ты спасла нас вчера.
– Чем?
– Они не хотели воевать. Это племена с болот, там слишком долго царило вырождение. И только девушка… только увидев, что слабая девчонка пытается выполнить свой долг, тогда как они всеми силами мечтают его избежать – это подтолкнуло их к битве. Они пошли, потому что ты пыталась сделать то, что должен каждый зверь – следовать за вожаком.
– Потому что я зверь?
Его глаза оставались непроницаемыми и я не узнавала это лицо. Словно в комнату вошёл не живой человек, а подвижная статуя, как искусные статуи дивов, которые я смотрела в поместье.
– Нет, Жгучка. Ты пошла за мной, потому что мы связаны. Потому что ты – моя душа, а я – твоя.
Что-то невесомое встрепенулось в моей груди.
– Говори.
– Помнишь сказку, которую рассказал Всеволод? Так вот, это вовсе не сказка. Такое случается на самом деле. Я, Жгучка, услышал твой зов, почуял твой запах и шёл за тобой от самих Осин, потому что знал – ты моя половина. Я выкрал тебя из Вишнянок и врал тебе, потому что ты моя половина. Моя душа. Я знал это, как только тебя увидел. Про Малинку соврал, чтобы не пугать, дать время к себе привыкнуть. Не все же с детства растут с такими сказками… не все мечтают встретить свою судьбу. Браслет, конечно, сильно скрадывает мой Зов, только теперь я понял. Но всё равно ты чувствуешь его, должно быть, не понимаешь, но чувствуешь. Ты пыталась перекинуться и спасти меня, несмотря на боль… потому что готова отдать за меня жизнь, как и я за тебя.
Я невольно прикрыла глаза. Его слова были чудесными, сбывшейся мечтой… если бы говорились иным тоном. Теперь он словно скучную грамоту вслух зачитывал.
– Мы могли бы быть очень счастливыми.
Он заговорил так глухо, что едва удалось услышать.
– Очень счастливыми. Но не будем.
Гордей стремительно вскочил. Покачнулся, с усилием устоял на ногах, сжимая в кулак прижатую к боку руку.
– Тебя доставят в безопасное место. Прости, что не смогу быть рядом. Прости, что не смог оставить тебя раньше, чем всё это началось. Теперь война, и на войне нет места парам и счастливому браку. Многие с неё не вернутся. Многие потеряют мужей, сыновей и отцов. Я не знаю… – впервые его голос сорвался, но Гордей тут же взял себя в руки и стал ещё прямей и строже. – Я постараюсь уговорить ведунов придумать, как сделать так, чтобы твоя жизнь не зависела от моей. Чтобы даже если я не вернусь, ты не страдала.
– Не вернёшься?
Всё тело заныло и заболело, когда я попыталась подняться. Что значит, не вернётся? Куда он?
– Не снимай браслет.
Гордей ушёл, не оглянувшись. За ним закрылась дверь, а я подалась вперёд и упала с невысокой кровати на пол. Мир снова схлопнулся, мною овладело безумие. Надо встать и идти к двери, пусть не получается, но я попытаюсь! Я буду пытаться!
Одеяло мешало, подол сорочки путался в ногах. Кажется, я что-то кричала и требовала, даже ругалась, но не смогла от слабости сделать и нескольких шагов.
Прибежали какие-то незнакомые женщины. Они ахали и охали, пытались поднять меня и уложить в постель, а я только видела, как за ними тихо вошла Малинка. На сестре сосредоточился весь свет.
– Малинка…
– Да, поди, успокой её.
Женщины подтолкнули сестру ко мне, она быстро села рядом, обнимая меня, спрятала лицо на моём плече. Нас оставили одних. Она что-то тихо шептала, а потом так же тихо заплакала.
– Ты не видела, Жгучка, что там было! Там… столько крови. Вся земля в крови, на траве кровь… целые лужи. Там… они убивали друг друга. На самом деле. Сначала я думала, самое страшное – то, что с тобой произошло, думала, ты умрёшь. Но потом ты потеряла сознание, а женщины сказали, ты в порядке. Потом про тебя все забыли, и про меня забыли. Начался ад! Эти крики, звон, рычание. И я… я видела это. Как они, те, что на конях, взмахивали своими мечами и опускали их… и опускали их! И кровь, – она растопырила дрожащие пальцы. – Везде кровь.
Сестра дрожала. Не могу сейчас думать о себе. Моей сестре плохо.
Вот так, сядем на кровать, закутаемся в одеяло. И можно немного покачиваться, как будто нас качают мамины руки.
– Я не могу забыть. Закрываю глаза и вижу… Как дёргается чьё-то тело в агонии. Как вываливаются… как кишки из живота… Как льётся кровь!
Малинка обхватила меня ещё сильней.
– Т-с-с. Не думай. Слышишь? Немедленно выбрось из головы. Подумай о чём-нибудь другом.
Но как можно думать о другом? Разве что…
– Подумай о Всеволоде. Или…
Моё сердце в который раз остановилось при мысли, что Всеволод или Ярый могли погибнуть. Малинка глубоко вздохнула:
– Ты рысь. Ты оборотень, не я! Вот почему они с нами возились. Гордей и правда в тебя влюбился, души не чаял. Ты бы видела, как он тебя нашёл! У самого в боку дыра, кровь так и хлещет, а он – уйдите, сидит над тобой… еле оттащили. А я… Я думала, вдруг правда про оборотня, тогда Всеволод, может, станет смотреть на меня иначе? Но нет. И теперь… я видела, как они убивают друг друга, как они там умирали. Спать не могу, перед глазами стоит… Всеволод остался жив, но он ушёл. От меня… от нас. Ушёл на войну и сказал, что не вернётся, сестра… Я не знаю, что мне делать.
Я только молча сжимала её, крепко-крепко. Что ещё я могла сделать? Саму ведь трясёт. У Малинки своя боль, которая словно щелочь выжгла след в душе, у меня своя. Я – оборотень. То самое существо, которое сидело в Вишнянках в клетке на площади и скалило покрытые пеной бешенства зубы. Я пара, назначенная Гордею, будущему князю Звериной земли. Земли, о которой я ровным счётом ничего не знаю. И мой зверь готовится умереть. Если раньше он вился вокруг меня, и теперь понятно, отчего, то теперь, когда я поверила… уже поздно. Уже прошли времена, когда можно было сказать ему «да».