Гордей долго стоял, смотря ему в глаза. Зверь был спокоен, насколько возможно, пришёл поздно, битва закончилась. В мирное время они становились людоедами, если могли добраться, убивали и своих. Из такого мнимого спокойствия превращались в комок неудержимой ярости всего за мгновение. Даже звери с отменной реакцией не всегда успевали остановить нападение, чего уж говорить о людях.
– Что делать? – Кто-то из помощников осторожно встал рядом. – Уйдёт же.
– Пусть идёт. Уходи.
Зверь, стоящий каменным изваянием, даже не зарычал. Ветер шевелил его свалявшуюся шерсть, грудная клетка как будто и не шевелилась вовсе, только гулко гудела от дыхания.
– Уходи, брат.
Миг – и зверь пропал, исчез так, что ни травинка не шевельнулась.
– Своих же может… – Проговорил помощник.
Гордей не стал отвечать, отвернулся и пошёл прочь. Когда война закончится, когда они отстоят свою родину, свою землю, тогда, верно, и этот грех придётся взять на душу. И эти жизни, жизни тех, кто добровольно превратился в убийц. Верно, они и сами бы того желали. Ведь их целью было принести мир, а не убивать в беспамятстве своих собственных родичей.
Но пока пусть живут. Разуются мелочам, звериной свободной жизни. Да и пользы от них больше.
Гордей шёл, не смотря больше под ноги и по сторонам, только невидящим взглядом вперёд, шёл, а в ушах вместе с ветром шумел голос безумного Махова:
– В князе должно быть зло. Он должен делать зло. Знаешь, в чём отличие князя от прочих лихоимцев? Это зло не принесёт ему ни выгоды, ни даже радости. Это зло будет точить его изнутри всю жизнь, не даст покоя. Всю твою долю, сколько ни суждено, ты будешь бороть в себе это зло, не выпуская наружу, носить его в себе, как плошку с ядом. И только князь на это способен. Одолеть, не пролить едкую отраву на других, на свой народ, на близких. Не дать никому почуять… Вот твой долг. Невидный простому люду тяжкий жестокий долг.
Гордей не спорил тогда. И сейчас не спорил. Его дни стали как один – бесконечными, но летящими словно клинки. Острые, опасные, несущие на своём блестящем жале смерть.
Его люди умирали, его народ снялся с места и прятался в глубине земель, дети голодали, а женщины становились вдовами.
Где-то там, далеко, его душа. А он не может к ней пойти. Не может бросить всё, и уйти спасать её!
В глазах белело от отчаяния. Но долг…
– Быть князем – это не в красивом платье ходить. – Говорил безумец. – Это – отдать за своих всё, что у тебя есть. Легко отдавать ненужное – удобную перину, тёплую печь да ласки щедрых подружек. Однако отдать свою душу – настоящая жертва. То, что может только истинный князь.
Гордею в те мгновения хотелось убить Махова, оттаскать за тощую бороду, поднять старую голову кверху и перерезать горло, которое столько говорит.
Но он Князь.
И сейчас ненавистный голос, сказавший правду, слышался в шуме ветра, в шорохе травы. До Сантанки Гордей дошёл пешком, физические нагрузки утомляли тело, не давали по ночам метаться то в жаре, то в ознобе.
Издалека увидел у своей избы тонкую мальчишескую фигурку, которая изнывала, дёргалась, нипочём не сидела на месте. Во дворе кроме мальчишки был только Ярый, сидел на лавке с угрюмым лицом, наблюдал за гостем, который словно тёк по двору.
Подойдя, Гордей взглянул гостю в лицо и на миг опешил. Вовсе не мальчишка, девка.
– Вожак!
Тонколицая, рыжая, юркая.
– Ну?
Она рухнула на одно колено, склонила голову, но тут же задрала вверх, глаза так и сияли. Веснушками усыпана, а кожа розовая, как у наливного яблока.
– Я принесла тебе весть.
– Ты?
– Да! – девчонка словно и не заметила насмешки. – Твоя душа спасла меня и передала тебе кое-что.
Гордей думал, что покачнулся. Удивился ещё – отчего Ярый не бросается на помощь. Потом понял – нет, не было такого. Стоит, словно ноги в землю вросли. Словно тощая девчонка не принесла весть от единственного на свете существа, о котором все мысли.
– Твоя душа выпустила меня из клетки! Нас обеих везли в столицу к Великому людскому князю. Я волчицей оборотилась, когда меня поймали, чтобы не тронули. Ну вот, она в дороге придумала, как меня выпустить! Притворилась, что я ручная, пасть мне вроде как тряпкой замотала. Только тряпку совсем не затянула! В общем, я верёвку перегрызла, покусала парочку людей и сбежала! Всю дорогу бежала, ни ночи целой не отдохнула! Она просила тебе кое-что передать. Слышишь, Вожак?
– Говори.
– Она сказала, что справится. Что будет ждать тебя, сколько потребуется, а ты зря не волнуйся. Поступай, как должен. Вот что она сказала!
Ярый опустил глаза.
Ответить было нечего. Глупая маленькая волчица верила в то, что принесла, но Гордей… Как его душа может справится?
– Зачем её везли к Великому князю?
Впервые восторг на почти детском лице поутих. Ненадолго.
– Хотят выдать замуж за Царейко! Не знаю, кто такой, но я видела его… как кукла ряженая! Отчим её сговорился.
– Ярый? Царейко это же воевода княжеский? Тот, что воевода на словах да на получение почестей? Народу вместо красивой картинки показывать?
– Да. Настоящий у них другой, тёртый вояка, не чета Царейко этому.
– Не будет, не будет свадьбы! – Юная волчица почти пританцовывала на месте.
– Отчего же?
– Придумает она что-нибудь, точно! Мы долго вместе были, я узнала твою душу – она выкрутится!
Девчонка снова склонила голову и важно добавила:
– Вожак, оставь меня в своём войске. Я буду помогать! В бой пойду!
Гордей покачался на месте, повернулся к дому.
– Нет. Возвращайся в деревню, ищи мать. Есть у тебя?
– Да. И братья с сёстрами, но я не хочу домой. Возьми меня врага бить!
– Нет.
– Но я! Подожди! Я знаю, что женщины в ваших рядах есть. Что они тоже защищают Звериный народ и землю! И даже в Ярость впадают! И ты им не отказываешь. А мне почему нельзя?
– Иди прочь. – Коротко повторил Гордей и ушёл в дом. Нужно ещё прочесть новости. Лесные хотя и приостановили наступление, испугались жертв, но назад не развернулись.
– Почему? – Кричала со двора девчонка. – Почему мне нельзя помочь?
– Иди домой, – это уж Ярый подоспел. – Князь сказал, решения своего не изменит.
– Но я могу!
– Что ты можешь? Побывала в плену, шкуру целой сохранила благодаря удаче, думаешь, можешь теперь много?
– Да! У вас тут есть женщины!
– Те, что всех потеряли. И они умирают так же легко, как мужчины. Ты думаешь, именно тебя пронесёт, именно ты живой останешься, но это не так. Ты не переживёшь первой схватки.
– Но я…
– Всё.
Ярый не повышал голос, давно за ним такого не водилось. Но слушались теперь его куда быстрей.
– Иди в деревню. Спасибо за новости.
Вскоре Ярый вошёл в избу, быстро сел рядом с Гордеем, опустил ему руку на плечо.
– Она справится.
– Да.
– Ты говоришь, но сам не веришь. Но я видел Жгучку… она правда справится.
Гордей не отрывал рук от лица.
– Царейко был женат пять раз. И пять раз вдовец.
– Я знаю.
– Как она с этим справится?
– Ты чего больше боишься? Того, что она умрёт или…
– Что он мою душу женой возьмёт насильно? Нет, не этого. Я её любую заберу, и детей… если будут, как своих приму. Но время. Такой большой срок. Она может не дожить.
– Она выдержит.
Ярый не знал, чем ещё успокоить друга. Всеволод, может и нашёл бы слова, но снова был в отъезде. Первым делом отвёз Малинку в Гнеш, лично до порога доставил и с рук на руки матери Гордея передал. По пути обратно дело у него было, жаль, до сих пор не вернулся. Успокаивать он умел лучше всех, просто смотрел по-доброму и светлей становилось. А свет – этого Князю не хватало так сильно, что даже слепой увидит.
Пришлось справляться своими силами.
Глава 14
О рысином обличье
Комната была большой, заваленной хламом. Хранились тут старые шкафы, немного старой мебели и короба с одеждой. Много коробов из дерева, запертых на висячие замки и поставленных друг на друга. Я то и дело боялась, что однажды они покачнутся и заваляться, и придавят меня, как червяка.
Царейко приходил каждый день. С того самого вечера, когда я обернулась прямо на столе в блюде с мясной подливкой и была посажена на цепь.
Жаль, не умею я быстро соображать. Ну, не умею когда больно. Кажется, недолго я перекидывалась, только Царейко не так прост оказался. Раз – и смотал на мне скатерть, в пасть сунул подсвечник, язык до сих пор болит, хорошо хоть зубы не поломал. После колдуна позвал – и теперь на мне ошейник.
Думала я, самое плохое – в клетке ехать на всеобщее обозрение. А выходит, и такое можно сделать – цепь на шею и запереть от людей подальше.
И как же я радовалась, когда выяснила, что заставить меня перекинуться обратно нипочём нельзя! Даже колдуны против такого бессильны.
Царейко рвал и метал. На колдуна, которого сам же привёл, кричал страшно. Что пора уже выдумать, как зверей перекидывать обратно пусть даже против воли. Чем их ленивая братия вообще занята, раз такой простой вопрос до сих пор решить не может?
Колдуну надоело слушать, он и отбрил.
– Даже дивы, – говорит. – Не додумались до этого, а лучше них звериного народа никто не знал. Все твои игрушки, что помогли выследить и её поймать – ничто по сравнению с той, что могла бы их перекидывать. Однако нет такой игрушки, не выйдет насильно её в человека оборотить, хоть все закрома свои выгреби да плати щедро.
– А если я Великому князю пожалуюсь?
Колдун только хмыкнул презрительно.
Иди, говорит, иди, жалуйся Великому князю, авось ему интересно.
Царейко и сник.
С тех пор каждый день приходил. Больше всего ему нравилось садиться в кресло, к которому он цепь привязывал. Схватит мою голову, подтянет к себе и ухмыляется.
– Вот уж не думал, что у меня такая жена будет зубастая.
А я и укусить не могу, только зубы бессильно скалю. Вернее, могу, конечно, но тогда хуже станет. С цепи мне не сорваться, а Царейко совсем не добрый, найдёт, чем припомнить. А если загрызть, так вообще палками забьют, он так сказал, да я и сама понимаю. Загрызу – людоедом стану, те же слуги забьют за милую душу, и будут правы