й оправдываться, а то я за себя не отвечаю!
После замолчал, отдышка у него началась, слова сказать не может. Ну и окружение, конечно, молчит, ждёт. Минут десять ждали.
Великий князь отдышался, стукнул посохом о мраморный пол.
– Если вскоре не улучшатся дела, сам поедешь в Тамрак. Как вернёшься с победой – так и невесту твою расколдуем. До тех пор возиться с делами твоими мне недосуг! Теперь прочь с моих глаз!
Видно, не такого решения ждал Царейко. Впервые на моей памяти смолчал.
Не до меня ему стало, даже домой не повёз. Запер в замке Великого князя, в одной из старых кладовых на последнем этаже. Там хоть оконце было, а что холодно, то я сворачивалась клубком да в угол забивалась – жить можно.
Пыталась я там дверь расцарапать, но не вышло. Каменный пол тоже подрыть не вышло. А потом… я уж и забыла, зачем мне нужно наружу.
В кладовке хранили старую посуду – глиняные расписные миски, кувшины, а также мебель – шкафы да стулья. Кресло тут было одно – с алой обивкой, я в нём сидела, когда ждала «жениха» своего-неудачника. Уж больно мне нравилось, как он заходит и кривится.
Но через несколько дней Царейко перестал наведываться, прислал вместо себя служанку. В первый раз она даже не зашла, а подкралась к порогу и замерла, словно так спрячешься от звериного слуха. Дышала-то она ого-го как громко!
Девчонка была моих лет, ходила в ношеном платье, но аккуратно расчесанная, в чепчике и фартуке, явно не с кухни.
Она принесла еду и лоток с опилками – выгуливать-то меня некому.
Встала у порога и давай смотреть круглыми глазами. А я чую – кости мясные принесла. Царейко редко меня вкусным баловал, всё больше кашей кормил, говорил, хочу мяса – пусть переворачиваюсь. А тут забыл видимо сказать, чтобы меня голодной держали, вот и принесла девушка кости.
Так и хотелось крикнуть ей – ну давай уже, не тяни!
Но пришлось облизаться и молча ждать. Вместо крика у меня только рык получится, ясно-понятно, напугается до полусмерти, сбежит, вообще ничего не получу.
Служанка вскоре осмелела, пододвинула мне миску – миг, и кость у меня в зубах! Утащить в угол и можно балдеть, точить зубы. Ах, какое это наслаждение! Какая сладкая сочная косточка! Даже мурлыкать охота.
– Смешная ты.
Что? Это служанка заговорила?
И правда, сидит на корточках, улыбается. Уж и не помню, когда мне в последний раз кто-нибудь улыбнулся, вот так, открыто, по-доброму.
– Мне как сказали, что я за тобой буду ходить, я так испугалась! Видано ли – за диким зверем... Но говорят, на самом деле ты человек, невеста Царейкина, только заколдованная. На кости, правда, бросаешься как зверь. Но вдруг ты человеческий язык понимаешь? Давай проверим. Скажи, ты человек?
Ну, упускать такую возможность никак нельзя! Пришлось бросить кость и стукнуть лапой по полу.
– Правда!
Служанка изумилась так, что на пол села. Сидела и хлопала глазами, пока я кость грызла.
После разговорилась.
– А я тогда еды тебе буду готовой носить. Или сырое мясо лучше? А?
Ха! Да мне любое подойдёт, не до переборов после стольких дней на каше.
– А хочешь, перину тебе принесу? Хотя не, перину не достать. Коврик какой-нибудь разыщу. Не спать же на полу?
Я дёрнула ухом. Перину? Коврик? Отчего же нет? Мне и на полу не скажу что плохо, но вдруг на перине лучше? Я ж не пробовала.
В общем, стала она за мной ходить как за дорогой гостьей. Водичка свежая каждый день, костей в избытке. Даже обещала попросить дозволения меня в саду выгуливать, мол, не дело заколдованной невесте Царейкиной сидеть взаперти, так и со здоровьем плохо может сделаться.
Нечему удивляться, что времени всего ничего прошло, а мы уже стали лучшими подругами. Ну, насколько вышло, ведь у меня были лапы и хвост, а говорить я не могла. Зато она очень даже могла.
Звали её Людмила, для слуг Людка. Волосы с рыжинкой, глаза синие. Она была почти красивой – только нос острый и длинный, а мечтательность такая, словно она в воздухе парит и зла не видит.
Людмила часто у меня бывала, говорила, лучше тут один на один с рысью, чем в общей комнате с другими служанками, которые её сильно недолюбливали. Она сразу перестала меня бояться, приходила каждую свободную минуту, садилась на перину, которую таки откуда-то притащила, ждала, пока я улягусь ей на колени, и гладила, а особенно приятно за ушами чесала. Это было так здорово, что я превращалась в пушистую шкуру, в коврик и она жаловалась, что я ей вот-вот все ноги отдавлю!
– Какой окрас у тебя! – Восхищалась Людмила. – Словно небо в шерсти отражается. И не голубой вроде, а смотришь на тебя и о дне летнем вспоминаешь. Красивая ты, эх, не то что я!
И она рассказывала о себе.
Со временем вся её судьба стала мне известна, словно перед глазами прошла. Людмила оказалась бастардом, дочерью Великого князя от какой-то служанки. За то её и не любила остальная прислуга, гадости вечно делали. Хотя никакой пользы от такого именитого отца не было – Великий князь даже не знал, что она его дочь. Людмила стыдливо прошептала, в полный голос сказать не смогла, что побочные дети ему не нужны, бастардов у него слишком много, чтобы о каждом думать. А ей мама рассказала правду зачем-то, теперь не забыть. Да и остальные узнали, со свету сживают, будто у Людмилы какой-то прибыток от такого отца. Где там! Одни неприятности. Так и живёт с этим.
Горевала она сильно. Не говорила, но я видела. Мать её не так давно умерла, а перед смертью рассказала, как было дело – Великий князь однажды увидел её, тогда молодую красивую девушку, да в комнату к себе затащил и… разрешения не спрашивал, в общем. Людмила однажды так забылась, что даже призналась, мать сказала – зря я тебя сюда в услужение привела, лучше жила бы ты отсюда подальше. Великий князь хоть и постарел, а девок и сейчас, бывало, мимо не пропускает. Попадёшься на глаза – не миновать тебе моей судьбы. Грех какой! И мать её спрятала, как могла, уговорила на такие работы поставить, чтобы с княжеской семьёй не пересекалась.
Плохо ей было в замке, а идти некуда. Не отличалась она смелостью.
Я, если подумать, тоже без отца росла, но никогда не убивалась, что у меня его нет. Может, из-за Малинки? А у Людмилы даже сестры нет. А что есть, так это знание, что она родилась от насильника. Несладко, поди, с таким жить.
Жалко мне её было, а ей меня, по вечерам я ластилась к ней, и мы даже засыпали иногда вместе.
Дни шли. Или недели… не знаю, сколько времени прошло. Только казалось мне, оно застыло и не движется вовсе. Как паутина в лесной чаще. Смотришь и не знаешь – то ли утром паук сплёл, то ли вечно висит, всегда одинаковая.
Иногда мне казалось, что нужно бежать. Как выбраться из большого города, я не знала, но однажды на прогулке всё же вырвалась, понеслась прочь, пугая прислугу, да упёрлась в высокую стену, что княжеские терема ограждала. Там наверху охрана ходила, как меня увидала, сразу луком давай в меня целиться. И вопят:
– Мага! Мага быстрей зовите!
Людмила как раз подбежала, красная вся, схватила меня и потащила обратно в сад.
– Ты что, – говорит. – Не вздумай так больше делать! Сквозь стены и мышь не проскочит! Пристрелят, не пожалеют! Всё равно им, кто ты такая, зверь и зверь! Да и Царейко насолить каждый рад! Но даже если охранники все заснут, ещё магическая защита… только по разрешению мага можно пройти… или если ты сам сильный маг. Погибнешь! Прошу, не убегай больше.
Я и не убегала. По саду всяко приятней прыгать, чем по грязной брусчатке.
Вдруг Людмила принесла весть, что дела в Тамракских землях совсем плохи. Звериный народ насмерть встал и стоит. Стали думать, что делать и надумали – Царейко не пожалели, направили на войну, лично остатком войск командовать. Великий князь даже похудел, так переживает. Не о Царейке, конечно, а об убытках. Приказал собирать все силы и одним ударом разобраться со звериным войском. Хватит, мол, время тянуть! Пора показать собакам, кто тут хозяин.
И в замке без лишений не обошлось. Отменён бал, который так ждала княжна! Она рыдает в своих покоях, но отец непреклонен. Его вообще никто никогда таким суровым прежде не видел, обычно Великий князь добродушен и спокоен. Но эта война словно безумными всех сделала!
Царейко зашёл ко мне перед отъездом. Я надеялась, что звериное обличье скрывает мою неописуемую радость! Но видно, что-то да промелькнуло такое на звериной морде, потому что Царейко вдруг схватил меня за шею, а потом молча и зло пнул по рёбрам.
Сожрать бы его, да я отделалась мелочью. Когтями хорошо его приложила! Отскочил он, губы скривил, на пол сплюнул. И пусть бок болит и лапа ноет, ему-то больней. Его очередной модный камзол зиял теперь дырами, на коже глубокие кровавые царапины, долго заживать будет.
Но если он ещё раз поднимет на меня руку… или ногу, я её откушу. И будь что будет! Вот тебе моё рычание, предупреждение верней не бывает.
– Ах ты, сука! Тварь хитрая! Сгною тебя! Будешь зверем до конца жизни. Сдохнешь тварью! Или думаешь, я пойду жизнью своей рисковать, на войне корячиться, а ты тут в девку превратишься и заживёшь в своё удовольствие на мамашино наследство? Нет, милая, или за меня замуж по возвращению – или до конца жизни тебе такой ходить! Я не я буду, если ты до денег своих раньше меня доберешься!
Он в ярости убежал, я думала, пугает понапрасну. Но вскоре вернулся в компании с двумя колдунами. Я таких раньше не видала – лица чёрные, сухие и сморщенные, то ли маски на них, то ли они сами мёртвые.
Колдуны взяли куски каких-то тряпок, в крови испачканных, и стали жечь на чёрной свече.
Я колдунов никогда прежде не боялась, сила их сама по себе не злая, но тут страх накатил будь здоров! Особенно когда вонь палёного по комнате поплыла, а Царейко так улыбнулся, будто я уже померла и наследство всё до последней копеечки ему оставила.
Глаза так и стали слипаться, а лапы подкашиваться, но я не заснула. Легла только, язык на бок свесила, дышать было тяжело.