– Дочь замуж за него собиралась, я сказала, прокляну, на порог не пущу. А что я еще могла?
– Действительно, – проговорил Гуров и ушел, не прощаясь. Всю дорогу думал, что в нем самом злобы больше, чем доброты, и правильно, что он в церковь не ходит. Таким, как он, в божьем храме делать нечего.
Раньше, когда Стас Крячко приходил в картотеку на Петровке, его появление даже у строгой заведующей вызывало улыбку, молодые девушки с ним перешучивались, некоторые даже обижались, что сам выдвигал ящики и быстро перебирал карточки: молодой опер предпочитал работать самостоятельно, не пользовался их услугами.
Сегодня в картотеку полковника вообще не пустили, заставили заполнять новые формы, сказали, ответ он получит завтра. Но и когда он зашел к начальнику МУРа, объяснил, что это просьба Льва Ивановича Гурова, то и тогда получил ответ, прождав около часа: в картотеке МУРа под названными кличками и с именем Тихон никто не проходит.
Окончательно обидел полковника Крячко постовой, который вместо того, чтобы лихо козырнуть, взял в руки служебное удостоверение полковника, стал внимательно разглядывать, сверял фотографию с оригиналом и вернул как-то неохотно, как бы говоря: ходят тут всякие. Станислав сел в свой «Мерседес», чуть не наехал на постового, который ударил жезлом по крыше и указал на надпись: «Только для служебных машин».
Выруливая на Бульварное кольцо, он поклялся, что ноги его больше не будет в этом чертовом доме, где он, Станислав Крячко, родился, вырос, подчинялся и командовал, не спал ночей и прочее и прочее…
А Котову и Нестеренко, можно сказать, повезло. Нужный дом они нашли быстро, отделение милиции оказалось неподалеку, и участковый находился в отделении, а не на территории, где его отыскать практически невозможно. Капитан, примерно ровесник оперативников, сидел в кабинете заместителя начальника отделения по службе и, тихо матерясь, писал какую-то бумагу, а вслух рассуждал:
– Шагнул – пиши рапорт, зашел в сортир – рапорт… Когда работать?
Увидев оперативников, капитан сразу не признал в них своих сородичей и сказал:
– Слушаю вас, господа хорошие, только помочь вряд ли смогу. Потому как кабинет не мой и я тут человек сторонний.
– Капитан Рябов? – спросил Нестеренко. – Полковник в отставке Нестеренко, сейчас опер и прислуга за все. А это, – Валентин указал на Котова, – Григорий Котов, мой болезный друг.
– Ксиву покажи. – Капитан поправил очки, небрежно глянул на удостоверение Нестеренко. – Слушаю вас, господин бывший полковник.
– Василий Петрович, дом шесть по Тихому переулку ваш? – вступил Котов.
– Как есть мой, – ответил капитан. – Тихий домишко, по праздникам драки, боле ничего.
– А Конюхова Татьяна Яковлевна вам известна, по кличке Тимоша? – спросил Котов.
– Тимоша? Роды у ее покойной ныне мамаши принимал, – ответил капитан. – А знаешь, почему ее Тимошей кличут? В детстве с пацанами дралась, отчаянная была, страсть.
– А сегодня? – поинтересовался Котов.
– Сегодня или вчера? – Капитан прищурился. – Жизнь-то, она в полосочку. Тимоша разная была. – Он отодвинул ненавистную бумагу, явно обрадовался разговору. – В детстве нормальная пацанка, драчунья, подворовывала по мелочи. Отца никто не знал, мать в обед уже опохмелялась, так как начинала пить еще в понедельник вечером. В каком году Тимоша начала трахаться и выпивать, в книгах не записано. Полагаю… – Он прищурился.
– Василий Петрович, у меня тоже с датами путаница, – вставил Нестеренко.
– А мне самому вспомнить интересно, – ответил капитан. – Значит, сейчас Тимоше двадцать, – он начал загибать пальцы. – Полагаю, в пятнадцать она уже зрелая барышня была, летчик ее в тот год на «Жигулях» возил. Через год ее мамашу схоронили, еще через год Тимоша с разгульной жизнью завязала и стала серьезной путаной. Два года ее ни слышно, ни видно не было. Примерно в десять вечера исчезает, когда ночью возвращается, неизвестно. В четыре-пять сходит в магазин, вся иностранная, строгая, со мной по имени-отчеству, и днем никаких мужиков. А с год назад, может, чуть поменьше, кажется, ушла в монашки. Но через два месяца вернулась.
– А сейчас? – спросил Котов.
– Не пойму я ее. Не гуляет, не ворует, водку не пьет, наркотой не балуется. Мужчины у нее не бывают. На какие деньги девчонка живет? – удивился капитан.
– А женщины у нее живут? – спросил Котов.
– Случается. Вот сейчас поселилась деваха, я проверял, москвичка. – Капитан достал из своей сумки большой блокнот, открыл последнюю страницу. – Нонна Сергеевна Семенова, семьдесят седьмого года, прописана в Москве, имеет «Жигули», одета модно, похожа на проститутку, но мужиков не водит. Странно, к вечеру уезжают, утром возвращаются. И она не первая, соседи говорят, раньше другие были.
– Лесбиянки? – предположил Нестеренко.
– Тимоша нормальная девка, я точно знаю, – ответил участковый. – Может, ерунда, но однажды я зашел, на стене крест висит. Тимоша в жизни в церкви не была.
Крест большой, богатый, только странный какой-то. Вроде как перевернутый.
Котов знал, что крест переворачивают поклонники Сатаны, но ничего не сказал.
– Пьют? – спросил Нестеренко.
– Балуются. Шампанское, ликеры. Я пустые бутылки видел. – Капитан пожал плечами. – Чего в душу лезть, нормальные девки. – Он помолчал, сказал задумчиво: – Недели две назад я Тимошу с незнакомым мужиком видел. Мужик и мужик, нормально, я на них обратил внимание потому, что было жарко, а мужик весь в черном, и шляпа черная на глаза надвинута, вроде не хочет лицо показать. Собрался я у него документы проверить, а он Тимошу вроде как перекрестил и в такси сел.
– Какого роста, возраста? – спросил Нестеренко.
– Высокий, худой, лица не видел, но походка легкая, быстрая, видно, молодой.
– Не люблю, когда слишком везет, – сказал Котов.
– Так вы мужчину ищете? – спросил капитан.
– И мужчину тоже, и Нонну, которая у вашей Тимоши живет, – ответил Нестеренко.
– Думаю, они сейчас дома, можно зайти, предлог у меня найдется. – Капитан хлопнул ладонью по сумке. – Соседи жаловались, вчера под утро девки сильно шумели.
– Не надо, нового мы не узнаем, – возразил Котов. – Спасибо вам, капитан, вы настоящий мент.
Оперативники распрощались, вышли на улицу, из машины позвонили Гурову в кабинет. Он еще не вернулся, Станислав, злой как черт, выслушал внимательно, матюгнулся, затем сказал спокойнее:
– Черт знает чем занимаемся. Видимо, секта какая-то. Так сейчас все разрешено, закон не нарушается. Проститутки по вызову? Гриша, нам это надо? Ну съездите за ними вечером. Возможно, притон, так я связываться не буду, убежден, Лев Иванович такой мелочевкой тоже интересоваться не станет. Ну проследите девок вечером, хотя уверен, кроме разврата, травки и прочих мелких безобразий, вы ничего не обнаружите.
Только Станислав положил трубку, пришел Гуров, злой, немного растерянный. Стас это понял, потому что шеф без необходимости начал переставлять на своем столе мелкие предметы – стакан с карандашами, настольный календарь, папку с чистой бумагой открыл, тут же закрыл, сел в кресло, поднялся, начал расхаживать по кабинету, остановился напротив Стаса, раздраженно сказал:
– Нам нужны банды, коррупция, склады оружия. Ребята с крыши прыгнули? Молодые, внешне благополучные. А что у них в душах, мы не знаем. Они наши дети, наше будущее! Красиво говорю? Извини! В городе беспредел, днем в центре города расстреливают из автоматов. Мы убийц разыскиваем, иногда даже находим. А ноги где? Из чего все растет? Тюрьмы забиты, туберкулез. Наши товарищи берут взятки.
– Прекрати, Лев Иванович, сам знаешь, каждый должен заниматься своим делом, – ответил Станислав. – А мы с тобой занимаемся черт знает чем. Ну допустим, что у Веры Сергеевой имеется любовник, которого ты называешь иксом. Она выжимает из мужа максимум, чтобы затем уйти к этому любовнику. Это наше дело? Семейные неурядицы у пятидесяти процентов людей, если не больше. Мы здесь при чем, что можно сделать? Партия, в которой мы с тобой состояли, организовала громадный концлагерь. Партию разогнали, людей оставили. Раньше у нас был Генеральный секретарь, теперь секретарь обкома, которого мы с тобой сделали Президентом. Что изменилось? Пустые разговоры. В Думе болтают, правительство меняет программы, пересаживаются с кресла в кресло. Если об этом думать, следует запереть кабинет, ехать к тебе и напиться. Потому что ничего мы с тобой сделать не можем. – Станислав закончил свою длинную речь, безнадежно махнул рукой.
После встречи с матерью Алены на кладбище Гуров находился в упадочническом настроении. Он понял всю бессмысленность своей работы: общество поражено раком, а он пытается уничтожить крохотные метастазы, ну не более того.
Но, когда друг высказал давно известные истины, лишний раз стал доказывать, что они занимаются ерундой и практически находятся в тупике, в сыщике начала подниматься волна протеста. Невозможно признать, что ты напрасно прожил жизнь, ты лишь маленький человек, от которого ничего не зависит. «Я маленький, – рассуждал он, – Станислав, Петр и генерал-полковник Бодрашов тоже маленькие. Но таких малышей полна Россия, если мы все упремся и не сломаемся, корабль не перевернется и в конце концов выплывет». Сыщик в который уже раз с тоской подумал, что у него нет детей. Так есть другие дети, ради них необходимо бороться.
– Хорошо, Станислав, – сказал он. – Ты сообщил мне много «нового и интересного», но ты старший опер угро и делай свое дело, а не болтай и не плачь о России. Трудные годы были во все времена, однако пробивались, пробьемся и сейчас. У нас с тобой конкретное дело, мы обязаны выполнить его хорошо. Оставим на время причины гибели ребят. Такие мысли нас угнетают, даже деморализуют. Мы обязаны не допустить новых убийств. Если икс существует, то единственной целью, к которой он рвется, может быть только капитал Платона Викторовича Сергеева.
– Плевал я на Сергеева, убьют, плакать не станем, – сказал, глухим голосом Станислав. – Я уже думал об этом и твою задачу разрешил. В принципе она лежит на поверхности, просто мы такими делами раньше не занимались, а ты адаптируешься в новой среде быстрее меня. Ты вообще более гибок и быстр. Наследников у Сергеева было двое – сын и жена. Одного убрали, как убрали, в конце концов выясним.