Анита зажмурилась и выстрелила. Потом еще и еще раз – это уже на нервах, помимо воли. Куда угодили пули, она не видела – поняла лишь, что мимо. Мадемуазель Бланшар, воспользовавшись заминкой, выбежала из квартиры и сломя голову помчалась по лестнице вниз.
Первым стремлением Аниты было пуститься в погоню, но вовремя подало голос благоразумие. С револьвером в руке она бегом вернулась в гостиную и, сорвав мешавшую штору, высунулась из разбитого окна. Мадемуазель Бланшар, подобрав руками подол, вприпрыжку по сугробам бежала к углу дома, из-за которого снова выкатился знакомый экипаж. К Аните вернулось хладнокровие, она прицелилась в перебиравшего вожжи кучера и нажала на скобу. Револьвер щелкнул вхолостую – кончились патроны.
– Diablo!
Оставалось стоять у окна и наблюдать, как мадемуазель, проваливаясь в снег, добежала до упряжки и забралась в экипаж. Она успела что-то сказать вознице, тот вскинул руку, и Анита едва увернулась от пули, метко пущенной в окно.
Ни о какой погоне не могло быть и речи. Над спинами лошадей взвился кнут, экипаж скрылся из виду. Анита отошла от окна и остановилась у перевернутого кресла, прислушиваясь к расходившемуся сердцу. В передней причитала Вероника.
По квартире гулял сквозняк, выдувая остатки порохового дыма. Анита пнула подвернувшегося под ногу деревянного паяца и только теперь заметила, что проклятый «Августин» все еще звучит в комнате. Схватив с пола подушку, она запустила ею в люк. Подушка, как и следовало ожидать, шлепнулась обратно на пол, но музыка стихла. Воцарилась тишина, прерываемая только всхлипываниями служанки. Анита взяла с каминной полки початую бутылку коньяка и сделала глоток прямо из горлышка. Едкая жидкость обожгла нёбо и гортань. Анита закашлялась, коньяк потек по губам. В этот момент на пороге гостиной появился Максимов.
Картина, открывшаяся его взору, поражала своей фантасмагоричностью. Разбитое окно, на котором, подобно флагу, трепетала от ветра уцелевшая занавеска. Распростертый на полу нелепый игрушечный клоун с обрывками веревок на руках. Подушка, шаль, опрокинутое кресло, перевернутая чашка – все это было живописно разбросано по всей комнате. В потолке чернела дыра, а у камина стояла Анита, в одной руке держа бутылку коньяка, а в другой – револьвер. В дополнение ко всему в комнате все еще отчетливо пахло порохом.
– Нелли, – пролепетал Максимов, даже не пытаясь с ходу осмыслить увиденное, – у нас почему-то открыта входная дверь, и я… А что ты здесь делаешь?
– Пью, – ответила Анита и в подтверждение приложилась к бутылке.
Ошарашенный Максимов опасливо вошел в комнату, посмотрел на окно, перевел взгляд на потолок, потом на пол и, наконец, уставился на жену, всем своим видом показывая, что отказывается понимать что бы то ни было. Анита поставила бутылку на полку и протянула ему еще не остывший после стрельбы револьвер.
– «Патерсон», – определил он механическим голосом, и вдруг его осенило: – Неужели тот самый?
– Вряд ли. Револьверов у них хватает. Но из той же партии – точно.
– Из какой партии?
– Из партии, купленной на деньги Либиха. Кроме револьверов, должны быть ружья, ручные бомбы… Скажи, по дороге сюда ты не встретил экипаж мадемуазель Бланшар?
– Я, признаться, не смотрел по сторонам. Хаффман сегодня был бесподобен, и мы обсуждали с извозчиком, как он двумя ударами свалил Юргена…
– Как ты мог обсуждать что-то с немецким извозчиком, если не знаешь языка?
– А зачем знать язык? – простодушно мигая, спросил Максимов. – Когда разговариваешь о боксе, можно обойтись и без слов.
Он даже поднял руку, чтобы продемонстрировать, каким именно образом можно разговаривать о боксе, не напрягая голосовых связок, но Анита остановила его:
– Все ясно, не продолжай. Значит, экипаж госпожи Бланшар ты не заметил? Между тем, это все ее работа. – И Анита драматическим жестом обвела рукою вокруг себя.
– Ее? – Максимов, судя по его лицу, медленно приближался к помешательству.
Анита подняла с пола кофейную чашку, наполнила ее до краев коньяком и сунула мужу в руки.
– Пей и слушай.
Рассказ был подробным и содержательным. Анита проигнорировала просьбу Самарского и рассказала Алексу обо всем, что случилось с ней за минувший день. К черту благородство – две минуты под дулом револьвера кого угодно заставят пересмотреть взгляды на нравственные ценности. К тому же Анита после стольких метаморфоз не была уверена в том, что Владимир Сергеевич сказал ей правду. Вдруг он тоже работает на мадемуазель Бланшар и сегодняшняя встреча в ресторане «Одер» была частью хитрой дьявольской игры?
– И ты пошла с ним?! – задохнулся от ужаса Максимов.
– Не пошла, а поехала. Он оказался настолько любезным, что заплатил не только за вино, но и за мою доставку в ресторан и обратно.
– Анна, ты меня поражаешь. Этого человека выслеживает вся полиция Берлина, а ты запросто болтаешь с ним в ресторане!
– Ты хотел бы, чтобы я взяла его за шиворот и сдала в ближайший полицейский участок? Не волнуйся, господин Самарский вел себя по-джентльменски. Что касается его признаний… Завтра поглядим, какова их цена.
– Ты твердо уверена, что завтра в Аллею тополей придет человек с бомбой, начиненной пироксилином?
– Придет непременно. Если только мадемуазель Бланшар после сегодняшней неудачи не откажется от своих планов. Но это маловероятно. До дня Икс, когда король объявит об утверждении конституции, осталось всего ничего, а событий, подобных завтрашнему обряду в Аллее тополей, где соберется много людей, уже не предвидится. Завтра у мадемуазель и компании будет последний шанс всколыхнуть здешнее общество. Они его не упустят. Если Самарский действительно тот, за кого он себя выдает, никто из их шайки не догадывается, что полиция осведомлена о готовящемся взрыве. Мадемуазель хотела убить меня просто из осторожности. Ну и из чувства соперничества тоже. Она, по всему видать, не терпит женщин умнее себя. Это была своего рода месть. Если бы я представляла для них истинную опасность, мною занялся бы профессионал, и я бы так легко не отделалась. Высаженное окно – сущие пустяки по сравнению с тем, что могло случиться.
– Ты раньше времени загонишь меня в могилу. У меня уже сердце болит… – пожаловался Максимов и вполне правдоподобно застонал, схватившись рукой за грудь.
– Ничего у тебя не болит, – сказала Анита безжалостно. – Ты делаешь по утрам гимнастику и ходишь в клуб, где бьют друг друга по физиономиям. Хватит стонать, лучше найди где-нибудь стекольщика, пусть приведет в порядок окно. А я пойду налью Веронике лавровишневых капель. Или лучше коньяку?
На следующий день Максимов в клуб не пошел, неумело сославшись на мигрень и отсутствие настроения. Анита оценила этот мужественный поступок, хотя и не удержалась от иронического замечания:
– Охранять меня будешь?
В ответ он пробурчал что-то невнятное и вытащил из своего саквояжа походную шахматную доску. Сели играть в шахматы. Обычно Анита обыгрывала супруга без особого напряжения, но сегодня она была рассеянна, то и дело бросала взоры на часы, и в результате партия растянулась надолго. Максимову удалось сделать сенсационную ничью. Ободренный успехом, он предложил сыграть еще. Анита отказалась – нервы были натянуты до предела. Она стала бесцельно слоняться по комнатам, садилась, вставала, опять садилась. Пробило два.
– Едем в полицию!
– Нелли, – сказал Максимов, не зная, как ее успокоить, – я полагал, что мы никуда сегодня не поедем. Или вчерашняя перестрелка ничему тебя не научила?
– Алекс, неужели ты не понимаешь? Я умру, если не узнаю, чем кончилось дело. Обряд в Аллее тополей должен уже завершиться. Едем!
Заявление было безоговорочным, Максимову пришлось подчиниться. Он вздохнул, прицепил к поясу свой старый, видавший виды пистолет и стал надевать пальто. Анита собралась меньше чем за четверть часа – так быстро, как никогда раньше. Веронике было велено купить к обеду зелени и приготовить к возвращению господ «что-нибудь наше, русское» (выражение Максимова). Засим господа вышли из дома, рассчитывая вернуться часа через пол-тора.
Трясясь на извозчике, они размышляли каждый о своем. Максимов, невнимательно глядя по сторонам, думал о завтрашнем поединке Горди Хаффмана с чемпионом Берлина Эрихом Клозе, а все помыслы Аниты были сосредоточены на Югендвайе. Удалось ли подручным Ранке обезвредить профессионала? Скоро станет ясно. Скоро…
Ранке сидел у себя, удрученный и расстроенный. По его виду Анита сразу определила: операция закончилась неудачей.
– Вы прозевали его?
– Это невозможно! – Ранке возмущенно мотнул головой, точно его обвинили в чем-то постыдном. – Я отрядил для его поимки две сотни агентов, среди которых ни одного новичка. Все люди со стажем, у них за плечами десятки подобных операций. Они не могли его упустить!
– Они находились в Аллее до конца обряда?
– Да. Отчет мне принесли всего полчаса тому назад, а обряд завершился в полдень. В Аллее тополей собралось около двух тысяч человек. Мои агенты рассредоточились в толпе, наблюдали за всеми, кто вызывал подозрение… Пятерых, у которых имелись при себе сумки больших размеров, незаметно для остальных вывели и обыскали. Ничего не обнаружили. Обряд прошел спокойно, без каких-либо происшествий.
Сказать, что Анита испытала разочарование, – значит, ничего не сказать.
– Вы уверены, что не спугнули его?
– Мадам, не держите меня за неумеху, – недовольно промолвил Ранке. – Я устроил на своем веку немало облав и задержал сотни опасных преступников. Поверьте, я знаю, как это делается. Готов биться об заклад: никаких террористов с бомбами в Аллее тополей сегодня утром не было. Либо ваш осведомитель что-то напутал, либо…
– Либо что?
– Либо вас сознательно ввели в заблуждение.
Анита представила себе серьезное, озабоченное лицо Владимира Сергеевича. С таким лицом – врать?
– Аллею обыскали?
– Как только обряд закончился и люди разошлись, ее прочесали всю, от края до края. Никаких посторонних предметов.