Взять бы эту Кети за шиворот да отделать как следует у всех на виду. Она уже два раза пускает их к себе и оставляет одних, если это и в третий раз случится, то она у меня света белого не взвидит!.. Однако никаких серьезных мер Тони до сих пор не предпринимал, он лишь продолжает идти по этому позорному двойному следу, который никогда не ведет от подъезда дома на улице Достоевского. Никогда. Хотя его неравноценный соперник регулярно бывает дома у Максимовых – каждую субботу, почти как по абонементу. Приходит с пустыми руками к половине седьмого – семи и остается самое позднее до половины десятого. Яснее ясного, что они скрывают свои отношения от родителей Сони. Может, стоит пойти к дяде Страшимиру и сказать: так, мол, и так, человек, которого вы так радушно принимаете у себя дома, обманывает вас самым бессовестным образом, вот вам доказательства – и дни, и часы. Или пойти к ее матери – эта подколодная змея в два счета укажет старикану на дверь. Хотя… ладно, пойдет он, но не обернутся ли против него старики Максимовы. Скажут: ты что, маленький? Это ваши дела, сами разбирайтесь. Даже еще хуже может получиться – не дай бог, обрадуются дядя Страшимир и его жена, что дочка их гуляет с таким важным человеком. Возьмут и скажут ему: "Видишь ли, Тони, раз у товарища Чамурлийского серьезные намерения, ты сам понимаешь, мы не имеем никакого права мешать счастью дочери. Неважно, сколько тебе лет, важно, на сколько ты себя чувствуешь. Выглядит Петр прекрасно, характер у него степенный, а его положению в обществе можно только позавидовать. Соня будет за ним как за каменной стеной. А с тобой на что она может рассчитывать? Сколько ты видел удачных браков между сверстниками? Что ты можешь ей предложить?.. Не создавай себе лишних неприятностей. Соня и так на распутье – если ты ее по-настоящему любишь, то помоги ей, уйди с дороги тихо, без скандалов. Пусть у нее сохранится о тебе хорошее впечатление. А потом, когда и ты женишься, будете ходить друг к другу в гости, и ты сам убедишься, какой симпатичный человек Петр Чамурлийский, как Соне с ним повезло… У нас просто гора с плеч свалилась. Больше нам не придется беспокоиться о судьбе нашей доченьки, и раз и навсегда прекратятся все эти телефонные звонки и записочки: разве ты не знаешь, что разные бездельники то и дело звонят Соне и выводят нас из терпения. Так что, надеюсь, мы друг друга поняли, так ведь?.."
Мы узнали, дополнил Пырван, что несчастный влюбленный имеет все данные, необходимые для отличного игрока в баскетбол (чувство мяча и фантастическая прыгучесть), но как только "опекун" начнет его прижимать, он сразу же выбывает из строя. Таков он и в жизни: робкий, нерешительный, свои слабости прикрывает громкими фразами о чести, достоинстве, гордости, невмешательстве и так далее. Естественно, что такая женщина, как Соня, в какой-то момент поймет, что на свете есть и другая порода мужчин. К сожалению, приятели баскетболиста ничего не знают о том, другом, который именно нас и интересует. Во всяком случае, Тони действительно проявил себя как джентльмен: сказал, что тот и вправду выглядит не по годам моложавым, лицо у него мужественное и приятное, одет элегантно и манеры у него изысканные. Но Тони не был бы самим собой, если бы стал плохо отзываться о своем сопернике. Жалко! При его-то росте и килограммах он бы смог показать этой парочке, где раки зимуют, а не волочиться за ними, поджав хвост. И до каких пор? Покуда они не поймают его с поличным, не увидят, что он за ними следит и не поднимут на смех. Впрочем, оставьте его! Он неисправим.
Пырван провел рукой по своим коротко остриженным волосам и усмехнулся:
– Много нам пришлось хлебнуть с этим Тони. Куда ни сунешься – везде он, просто никуда от него не деться. Хорошо еще, что видит он только одно, а иначе ходит, как слепой. Симпатичный парень, я полностью на его стороне. В какой-то момент мы даже подумали, а не нанять ли нам его временно, был бы у нас самый высокий разведчик. И самый старательный. А что касается Чамурлийского, то тут все правда. Правда и то, что с некоторых пор он каждую субботу бывает у Максимовых, и что никогда не приходит с букетом или еще чем-то, и что встречаются они с Соней подальше от ее дома и обычно отправляются на машине или в парк, или в какой-нибудь пригородный ресторанчик. Правда и то, что два раза они оставались одни в квартире Сониной подруги Кети, из чего можно заключить, что их отношения заходят все дальше и дальше.
Независимо от этого, однако, Петр Чамурлийский ни в чем не изменил своим устоявшимся привычкам – по-прежнему он то в клубе, то один на прогулке по Витоше, в кино или в театре. И все время один. Просто сердце разрывается, на него глядя, особенно если не знать, какие чудные глаза на него смотрят, какой гибкий стан обнимают его неопытные руки. Я говорю "неопытные", потому что ведь до сих пор его никто и никогда с женщинами не видел. Теперь он наконец поумнел, почему бы и не проявить свои способности, он ведь не глуп и не калека. Наоборот – мужчина хоть куда, как сказал бы великодушный баскетболист с уязвленным самолюбием. А циник Половянский, о котором мы временно забыли, тот просто с ума бы сошел от зависти и восхищения.
А может быть, у Чамурлийского действительно серьезные намерения? Задумал человек жениться, что же тут плохого? Единственное препятствие – большая разница в возрасте. Пожалуй, поэтому-то он и скрывает свое увлечение от родителей Сони. Однако его частые посещения мало-помалу откроют им глаза – если уже не открыли. Напрашивается вопрос, – заметил Пырван, – каким образом ему удалось сблизиться со столь солидной и пользующейся уважением семьей? Ответ простой: Страшимир Максимов и отец Чамурлийского в свое время сидели в одной камере в Центральной тюрьме. Я предлагаю сходить к Максимову и поговорить с ним. Несколько лет тому назад он работал в милиции – так что должен нас понять и попытаться помочь нам.
– Ты в этом уверен? – спросил я. – А если он смотрит на Чамурлийского как на своего будущего зятя? Ты думаешь, ему будет приятно, когда он узнает, что им интересуется милиция? Даже если наша версия не подтвердится, все равно в душе у него останется тяжелый осадок, и тогда он учтет и разницу в возрасте, и то, что дочь его еще не окончила университет. Как бы не вышло так, что мы окажемся виновными за то, что этот брак так и не состоялся.
– А разве лучше будет, если дочь его попадет в руки сомнительного типа?
– Ты говоришь так, будто Чамурлийский… Смотри, как бы тебе не пришлось потом краснеть!
– И все-таки я настаиваю на том, чтобы поговорить со Страшимиром Максимовым! – упрямо повторил Пырван. – Не знаю, как вы меня поняли, но эти доллары Половянского… Разумеется, я буду счастлив, если окажется, что Петр Чамурлийский ни в чем не замешан. В конце концов мы должны как можно скорее рассеять туман, который его окутывает. Обидно, когда человек, столько сил отдавший людям, находится под подозрением.
– То-то же, это мне уже больше по душе! Этот туман и на нашей совести. Знаешь, что мы сделаем?.. Нет, так не пойдет, раз Максимов работал в нашей системе, он на эту удочку не клюнет. Я думаю, мы могли бы объяснить наш интерес к личности Чамурлийского тем, что его прочат на исключительно ответственный пост, где человек должен быть абсолютно надежным. А даже если он нам поверит, то что мы от этого выиграем? В подобных случаях тот, кто дает характеристику, обычно только расточает хвалы и к тому же забывает о своем обещании держать язык за зубами. Ты, пожалуй, прав. Если уж мы и пойдем к Максимову, то лучше ему во всем честно признаться, со всеми вытекающими отсюда последствиями. Проблема в том, что Максимов скорее всего ни о чем не знает, а потом еще из-за нас долго будет ломать голову, и вправду ли все с Чамурлийским так неладно.
Пырван сделал шаг вперед, руки его были вытянуты по швам, но мне показалось, что он их скрестил на груди.
– Пойдемте же к нему, товарищ полковник. Поймите, это просто необходимо!
Страшимир Максимов оказался крупным мужчиной лет шестидесяти с седой головой и нездоровым цветом лица.
– Да я готов головой отвечать за него! Это сын моего лучшего друга, с которым мы вместе были в тюрьме…
В комнату вошла Максимова – женщина с осанкой школьной директрисы и с глазами, которые так и сверлили тебя насквозь. Она принесла варенье из лепестков роз.
– Страшо, что же ты не пригласишь товарищей?.. Пожалуйста! Одну минутку, я только уберу подушечки. Соня сказала, что вернется к семи, она еще не пришла? Да вы говорите, говорите! – Она снова смерила нас взглядом, полным бесцеремонного любопытства, и вышла из комнаты.
Где-то, скорее всего на кухне, во всю мощь ревело радио. Мы с Пырваном сели, но Страшимир Максимов остался стоять, как будто подпирая тучи, собравшиеся над его головой.
– Давайте договоримся так, – сказал он, – вы спрашиваете – я отвечаю. Я готов.
И, скрестив руки на груди, насмешливо улыбнулся. Левой ногой он нервно отбивал такт на пушистом персидском ковре.
Когда кто-то с самого начала плохо тебя примет, то этот человек или плохо воспитан, или от природы зол. Пырван, чувствуя себя виноватым за этот визит, сидел, стиснув колени, на самом краешке кресла и пытался поймать мой взгляд. С блюдцем варенья в руках он выглядел ужасно смешно: блюдце это он держал на уровне груди, словно нищий тарелочку для подаяний. Я дал ему знак начать беседу.
– Так вы говорите, что это сын вашего лучшего друга, с которым вы вместе сидели в тюрьме? Означает ли это, что вы хорошо знакомы? Я хочу сказать, что…
– Ясно, – грубо перебил хозяин. – Как же нам не знать друг друга? Он к нам приходит, я у него в гостях бываю. Мы друзья, ладим друг с другом, и, в конце концов, – вдруг вспыхнул он, – может быть, вы все-таки объясните, с какой стати вы решили меня допрашивать? Ведь это ни в какие ворота не лезет…
– Мы же вас предупредили, – сказал я. – Ничего страшного. Мы просто хотели бы сопоставить факты, выяснить кое-какие подробности о другом человеке, которого вы не знаете, но, если вы чувствуете себя оскорбленным по этой причине, вы совсем не обязаны отвечать на наши вопросы. Мы можем сейчас же уйти.