Гер замолкает и прижимается губами к моей макушке. Его жаркое дыхание щекочет кожу головы. Крупные мурашки бегут по телу. И от его внезапной нежности, и от тяжелого рассказа.
– И ты пытался со мной не говорить, – издаю нервный смешок.
– Пытался…Но что уж тут сделаешь, если ты для меня.
***
В эту ночь мне не спится. Ворочаюсь с боку на бок, тревожа лежащего рядом Гера. Мучаюсь от ощущения, что душно, хотя мы погасили очаг и прохладный ночной воздух наполняет нашу маленькую, укутанную темнотой комнатку. Сердце колотится часто- часто, на висках выступает пот и матка каменеет, будто пытаясь поплотнее обнять двух еще совсем маленьких волчат, поселившихся в ней.
Мне так тревожно.
Завтра вечером вся стая поведет нас к Огню, чтобы наутро, на рассвете, совершить Ритуал. Обычно его проводили здесь же, на главной поляне, но в этот раз Хар объявил, что хочет поблагодарить Луну за столь щедрую охоту, и нас семерых убьют на самой вершине Волчьей горы, а потом скинут тела в Огонь, а не просто сожгут на погребальном костре, как всегда было до этого.
Волки стаи, не посвященные в план попытки побега, с энтузиазмом восприняли эту идею – она обещала зрелищность, которой так не хватало им в этой глуши. Я же лишь надеялась, что все получится, и что я переживу следующий рассвет. Но уверенности не было. Оставалось только молиться. И я молилась. Тихо, горячо, беззвучно, чтобы не мешать Геру спать. Завтра у него тяжелый день, а за ним еще более тяжелые ночь и рассвет, и ему необходимо выспаться, чтобы быть сильным ради нас.
Как только в комнате начинает сереть, намекая на скорый рассвет, я осторожно выползаю из-под шкур. Гер хмурится во сне, переворачиваясь на другой. Застываю, наблюдая за ним. Нет, не проснулся – спит. Надеваю штаны, футболку, накидываю сверху плащ и как можно бесшумней выскальзываю из нашей пещеры. На улице свежо и влажно, как бывает только на рассвете. Ноги мокнут от обильной росы, от дыхания клубится едва заметный пар.
Поежившись и поплотнее закутавшись в плащ, я бреду по тропинке к багряной роще, расположенной в глубине долины, у противоположной стены белого каменного котла. Тихо и пустынно, ни души вокруг. Птицы еще не проснулись, а ночные сверчки уже легли спать, и только ветер колышет листья на деревьях, а под ногами с тихим хрустом приминается подмерзшая трава. Мне так сладко дышится сейчас. Наверно потому, что я не знаю, сколько еще встречу рассветов. Багряная роща, в которую я захожу, пахнет по-особенному, тяжелым, прелым ароматом бордовых, маслянистых листьев. От этого приятного запаха немного кружится голова и становится жарче. Я люблю здесь бывать и именно здесь, на полянке у самой скалы, меня учит обращаться с топорами Хар. Он говорил мне, что и для него это любимое место в стае.
И все же встретить вождя здесь именно сейчас я готова не была. Потому, когда увидела его издалека, сначала испугалась от неожиданности, а после испытала укол разочарования. Хотела уже было развернуться и пойти обратно, но Хар, конечно, меня уже заметил и решил не скрывать этого.
– Дина? Девочка, иди сюда, – его низкий простуженный голос будто мягко давит на мою волю.
Немного помявшись в нерешительности, все- таки иду к вождю. Хар сидит на длинном бревне и с лениво проводит ножом по ремню, исподлобья наблюдая за мной. Сажусь рядом, складываю руки на коленях. Жду, когда скажет, зачем позвал. Старик ничего не делает просто так.
– Не спится? – интересуется Хар, переводя взгляд на затачиваемый нож.
– Да.
– Боишься?
– Да, – честно признаюсь и добавляю, запнувшись и непроизвольно прижав ладонь к животу, – Очень…
Хар кидает на меня быстрый взгляд, хмыкает и отворачивается.
– Ты же волчица, девочка. Не бойся.
– Да какая волчица, – горько усмехаюсь, – Это обоняние обостренное, и зрение, и… это же все беременность просто. Это не я.
– Это ты, – с нажимом говорит вождь, рассматривая блестящее лезвие заточенного ножа в вытянутой руке, – Ты волк, Дина. Хоть и без волка.
– Это как? – не понимаю я, – Что вы имеете ввиду?
Хар жует губы, выдерживая паузу, будто думает, стоит ли продолжать, а потом поворачивается ко мне, уперев локти в колени и немного сгорбившись.
– Выродок ты, девочка моя, – выдает вкрадчиво, – Мой выродок. Необоротная волчица. Видимо слишком много человеческих ген скопилось у меня. Мать моя была сосудом. Человеком. Бабка тоже, и прабабка моя. Обычно волчьи гены все равно сильнее, сколько не разбавляй, но вот…Бывает и так.
Я отлично слышу его слова, но вот смысл их…Он доходит постепенно, будто с опозданием, и растекается по мне волнами нервной слабости. Что?
– Не знаю, слышала ли ты о таких. Наверно, слышала… – продолжает тем временем Хар, сверля меня своими мутными желтыми глазами, – И если слышала, то знаешь, что выродков оборотни не признают и скрывают, потому что это пятно в роду. Значит ты слабый волк, если не смог передать зверя своему ребенку. И шанс, что у его братьев или сестер тоже потом родятся выродки, велик. А значит никто не возьмет их пару, опасаюсь подобного. По-хорошему, я бы должен был тебя убить, девочка, но… Я не смог. Хотя бы потому, что других волчат у меня не было. Ради кого мне охранять тайну, что выродки завелись в роду? Да и никто все равно не знал, что ты от меня, хоть домашние, конечно, догадывались. Но я еще на раннем сроке понял, что с волчонком что-то не так, а твоя мать упросила меня дать ей выносить тебя и придумала легенду про фермера одного, которого на встретила на ежегодной ярмарке. И что от него она тебя и зачала. Вот так.
Хар замолчал. Я тоже молчала. Била дрожь. В голове был хаос. Я не знала, что на это сказать. Мысль, что он – мой отец, не укладывалась в голове. Я? Оборотень???Еще и бракованный…Это было слишком сложно вот так сразу осознать…
– А уже после, – вздохнул Хар, сводя на переносице седые кустистые брови, – Я попросил одного врача, должного мне, подхимичить с твоими характеристиками и замаскировать волчий ген так, чтобы его не было видно на стандартных анализах. Но я не думал, что, даже когда тебя будут проверять на пригодность быть сосудом, это сработает. А вот…гляди! Хотя…Системе же все равно какой ты расы, главное – совместимость. А ты как волчица, конечно, совместима только со своим волком. От остальных ты либо вообще не сможешь зачать, либо выносишь только на альфа-гормонах, которые тебе, как человеку, явно никто не додумался колоть. Отсюда и выкидыши твои, девочка, от прошлого твоего волка.
Хар опускает выразительный взгляд на мой живот и говорит тише.
– Но теперь все будет иначе…Я уже чую сильных волков.
Инстинктивно закрываюсь ладонью от его желтых внимательных глаз.
– Мать никогда мне не говорила…что вы…– запинаюсь, не могу произнести это вслух.
– А что бы это изменило? – Хар выгибает седую бровь, – Ничего. Признать я бы тебя все равно не признал. Это пошатнуло бы мое положение. Единственная дочь – выродок. Все мои дальние родственники перестали бы поддерживать меня. Пока я был наместником, их поддержка была мне необходима мне в совете.
– Тогда зачем вы мне это рассказали?
– Чтобы ты лучше понимала себя. И не боялась. Не надо бояться, девочка. Ты гораздо сильнее, чем думаешь сама. И, если мы все-таки выберемся, я назову тебя дочерью. Так уж вышло, что никого у меня не осталось, кроме тебя и светлых воспоминаний о твоей доброй матери. Но пока, Дина, держи это в секрете. Даже пилоту не говори. Этот наш разговор только для тебя.
16.
Последний день в стае багряных волков тянулся для меня бесконечно. Гер ушел с самого утра вместе с Рольфом и еще парочкой посвященных в их планы волков. Что-то они там чинили и никак не могли доделать, но подробностей Гер мне не говорил, а я особо и не спрашивала. Только разглаживала пальцем вертикальную морщинку у него на лбу, залегшую между бровей, пытаясь хотя бы так поддержать. Впрочем, большего от меня никто и не требовал.
Так как следующей ночью нам предстоял поход к Огню, то с этим рассветом Хар не стал выгонять волков из общего дома, разрешив своей стае до полудня побыть с самками в последний раз за эти сто дней. И лишь, когда уставшее солнце Араи докатилось до зенита, вождь вышвырнул мужиков вон, а девушкам приказал отдыхать до самого ужина. Таким образом мы с Роной остались вдвоем и были предоставлены сами себе целый день. От привычных рутинных дел нас волки отстранили, посоветовав тоже поваляться и набраться сил. Так что заняться нам было решительно нечем, кроме как отсчитывать утекающие минуты, валяясь на шкурах в нашей с Гером пещере. Разговор не клеился. Плотная тревога висела в воздухе, сбивая все мысли. Даже новость о том, что Хар – мой отец, а я, оказывается, волчица, меркла перед страхом Ритуала. И язык покалывал только один вопрос, который мы пару раз все-таки задали друг другу, прекрасно понимая, что ответа на него нет.
– Как думаешь, все получится?
– Да…Должно. Да.
***
Когда красное солнце, медленно закатываясь, касается горизонта, мы с Роной наконец выходим из пещеры и спешим на кухню, чтобы помочь накрывать столы на общий ужин. Волки уже вовсю суетятся на главной поляне. В центре запалили огромный костер, притащили одну бочку с брагой, расставляют миски, режут хлеб, по воздуху плывет аромат жареного мяса, и дым от мангалов белесой завесой стелется надо всей долиной. Настроение взбудораженное. После ужина никто не отправится спать. Мы выдвинемся к Огню и придем к нему лишь на рассвете. Мой взгляд невольно замирает на столпе Огня вдалеке на Волчьей горе. Не близко и высоко. Да и идти по лесам Араи невероятно трудно. Дорог тут нет практически – только кое-где широкие протоптанные естественным путем тропинки. Сама бы я за ночь отсюда до Огня, конечно, не дошла. Но Гер сказал, что волки, те, что покрупнее, понесут нас на своих спинах, и доберемся мы быстро. Хоть это и не самое комфортное передвижение. Матерый вервульф все-таки не оседланная лошадь…
Темнеет быстро. Помимо костра волки зажигают по периметру поляны фонари, кое – кто уже садится за стол, нетерпеливо постукивая ложкой. Я раскладываю хлеб по большим общим мискам, Рона носит зелень и отварные коренья, мясо приносят последним, когда на лавках уже почти и места нет. Из общего дома смущенной стайкой выпархивать оставшихся пять девушек. Гуськом семенят к столам. И впервые волки не разражаются пошлыми шуточками при виде них. Не оживляются. Наоборот, гробовая тишина повисает. Пара сотен янтарных глаз внимательно следит за приближающимися самками, и в этих глазах сквозит злая жалость. Она такая пронзительная, что ощущается как реальный запах. Кажется, я могу ее вдохнуть. Они не хотят их убивать. Они хотят оставить девушек себе, а потом поймать еще и еще. И наконец разбиться на пары, как требует того их природа и попытаться завести потомство…Некоторые волки отрывают взгляд от девушек и хмуро косятся на меня. Вернее, на мой пока еще плоский живот. Посмотрят и сразу отворачиваются. Я сейчас для всех, кроме Гера, как прокаженная стала. Беременная самка. И трогать нельзя, и зависть съедает их изнутри. Опускаю взгляд, чтобы ни с кем им не пересекаться. Жду, когда Хар объявит о начале ужина, и одновременно принюхиваюсь, косясь на тропинку. Гера все нет. Где же он? Нервничаю, хотя понимаю, что зря. Придет…