– Спаслись, стало быть? – спросила Вера.
– Куда там! Выехали вроде, в лес обратно вернулись, бац – опять в ту деревню попали. Все сызнова: люди неподвижно стоящие, диковинного вида дома, взгляды застывшие. Долго катались, все время в деревне оказывались. Саня говорил, друзья его хотели остановиться, спросить у жителей деревни, как выход найти. Но он в глубине души уверен был: нельзя останавливаться, нельзя с ними говорить, а иначе все, пропадешь. Пришло ему на ум, что надо задом ехать, не разворачиваясь! Пятиться, как рак. Так и сделали. Пятились, пятились, через некоторое время на развилку выехали. На озеро Лесное не поехали, не до того было. Девушки в истерике, в слезах, парней тоже трясет, какое купанье! Добрались до нашей деревни, а там… – Пал Палыч покачал головой. – Не было их пять дней! Пять! И искали, и звали, и к озеру ездили. Решили, что ребята, никому ничего не сказав, в город уехали. А они возьми и явись со своим рассказом.
– Что же это за деревня была? – спросил Семен.
– Не деревня, – вздохнул Пал Палыч. – Кладбище старое, заброшенное. Много десятилетий там не хоронят, место то стороной обходят. Остерегаются люди в те края ходить, опасно это: не вернешься назад. А если и вернешься, все одно на кладбище окажешься, помрешь вскоре. Саня с друзьями никогда больше не показывались. Так дом его бабушки и стоит, ветшает. Надеюсь, хоть не помер никто из них, молодых.
Пал Палыч умолк, его пассажиры тоже сидели тихо, не произносили ни слова, потрясенные его рассказом и тем фактом, что были рядом с таким ужасающим местом. Хорошо еще, к кладбищу во время своих блужданий не забрели, а то не выбрались бы никогда.
Машина подъехала к дороге, что вела к базе отдыха.
Вот и ворота железные, а над ними надпись аркой: «Волжанка».
«Все, – подумала Вера, – выбрались».
Ей после этих ужасов почти не верилось, что они смогут попасть обратно.
Пал Палыч остановил машину возле ворот, развернулся, чтобы обратно ехать, и высадил пассажиров. Где-то в глубине базы отдыха играла веселая музыка, слышались людские голоса. Сегодня пятница, значит, в клубе показывают фильм. Кажется, комедию. Вера с Семеном, помнится, собирались пойти, да не успели. У них свое кино получилось. Хорошо, что со счастливым финалом.
– Спасибо большое, Пал Палыч, – с чувством поблагодарил Семен их спасителя. – Может, мы все-таки за деньгами сбегаем? Неудобно как-то.
– Да, Пал Палыч! Уж такое спасибо вам!
– Бросьте, – отмахнулся старик, – на здоровье. Только впредь осторожнее будьте. В другой раз может не повезти. Лес уважение любит. В незнакомые места забираться не стоит. Без подготовки, без сноровки в глушь соваться – только жизнью попусту рисковать и хозяина леса сердить.
Договорил, завел двигатель и покатил прочь.
Вера и Семен постояли некоторое время, посмотрели вслед, развернулись и пошли своей дорогой.
Фантом
Приходилось ли вам видеть смертельно испуганного человека? Когда понятно, что пугает его не потеря работы, результаты анализов или необходимость платить квартплату при отсутствии денег? Именно такой страх – животный, необоримый – читался на лице Сергея. А еще – обреченность.
Надо сказать, Сергей – человек уравновешенный, прагматичный, жизнелюбивый. Никаких перепадов настроения, склонности к депрессии или излишней рефлексии. Таким я знал лучшего друга с того дня, как мы оказались в одной группе в институте. С той поры минуло пятнадцать лет, и все это время мы дружили, постоянно были на связи, хотя встречались не так часто. Знаете, как это бывает: дела, заботы, работа.
Я думал, что знаю о Сереге все, однако, как выяснилось, ошибался.
В тот день, о котором пойдет речь, Сергей пришел ко мне примерно в три часа дня. Была суббота. Жена с дочкой гостили у тещи, так что я был дома один.
– Можно, приеду? – коротко спросил Серега по телефону.
– Конечно, – отозвался я, и уже в тот момент мне показалось, что голос друга звучит без обычной уверенности, веселого напора.
А уж когда увидел его в дверях своей квартиры, сразу понял: плохо дело. В последний раз мы виделись на майские праздники, три месяца назад, и с той поры он похудел, наверное, килограммов на пятнадцать. Серега и прежде не был полным, а теперь от моего друга остался один скелет. Щеки ввалились, глаза покраснели, будто он не спал много ночей подряд, а волосы поседели.
Слова застряли у меня в глотке. Я открывал и закрывал рот, не в силах хотя бы поздороваться.
– Хорош, да? – усмехнулся Сергей. – Не узнал?
Я продолжал молчать.
– Зайти-то можно?
Ко мне вернулась способность говорить и двигаться, я отступил в прихожую, пропуская друга, запер входную дверь и спросил:
– Что с тобой стряслось? Ты болен? Почему не сказал? Я бы…
Он прошел мимо меня в гостиную и ответил на ходу:
– Вот и пришел – рассказать.
Спустя несколько минут мы сидели друг напротив друга. У меня даже получилось не слишком откровенно пялиться на Сергея: стал привыкать к его новому облику. От выпивки, кофе или бутербродов он отказался.
В руках у него была папка, Сергей открыл ее и вынул какую-то бумагу.
– Я у нотариуса был, составил завещание. На твое имя. Копия у нотариуса, вторая – вот. Тебе оставлю.
– Как ты сказал? Завещание? – потрясенно переспросил я.
– Именно. У меня есть, как ты знаешь, квартира, машина и… – Сергей слегка запнулся, – и дом теткин, в Еловом. Все оставляю тебе. Родных у меня нет, хочу, чтобы ты похоронами занялся. Чтоб отпевание было обязательно, крест и все такое, и чтобы…
– Погоди, погоди! Что ты несешь? Какие похороны? Если ты заболел…
Он махнул рукой, призывая меня замолчать.
– Я не заболел. По мне не скажешь, но здоров как бык. Только все равно скоро умру, ничего с этим не поделаешь.
Вот тут-то я и сообразил, что Сергей выглядит не больным – он до смерти напуган.
Друг рассказал мне свою историю, а когда закончил, дело шло к вечеру и я поймал себя на мысли, что хочу, чтобы Сергей ушел. Трусливая, малодушная мыслишка. Но рассказанное им было ужасно.
– В конце мая пришла в мою дурную голову мысль, что надо встряхнуться: тоска заела, навалилось все. Ты знаешь, мы с женой развелись, поначалу я думал: и хорошо! Жили в последние годы по инерции, по привычке, как чужие люди. Недаром и дети у нас не получались: любовь, если и была, прошла; понимания, тепла не было. У меня жили, и, когда Лина ушла в свою квартиру, мне легче стало. Ем, пью, что нравится, возвращаюсь в любое время, а захочу – так и не один. Но примерно месяца через три хреново стало. Не в смысле без жены, а вообще. Тридцать лет с гаком, а ни семьи, ни детей, ни любви, ни увлечения. Мать с отцом померли, даже не пожалуешься никому, одиночество полное. Рутина сплошная: работа – дом. Мысли разные навалились, стал я вспоминать, а был ли когда-нибудь счастлив? И выяснилось: разве что в детстве, когда родители отправляли меня на лето из пыльного города к тетке в Еловое, на каникулы. Зеленый городок, речка, пляж, уютный дом, друзья… У тети Кати, маминой старшей сестры, мужа и детей не было, она во мне души не чаяла, так радовалась, когда я у нее гостил: мои любимые блюда готовила, баловала, подарки покупала. Она умерла, когда мне семнадцать было, я только что школу окончил. С той поры в Еловом и не был.
– Ты решил съездить туда, – негромко сказал я, потому что Сергей умолк, уйдя в свои мысли.
– Да, – встрепенулся он, – спонтанно собрался, сел в машину и рванул. Городок был все тот же, кажется, еще меньше стал, а скорее, это я вырос. Дома новые появились, торговый центр и школу построили. Тетушкин дом стоял на улице, что выходила к реке. Тут было мирно, зелено, как мне и помнилось, только дом обветшал, не выглядел уже таким аккуратным, нарядным, как при жизни тети; сад зарос, двор сорняками покрылся. У меня сердце сжалось. Я решил, что приведу все в порядок. Вот и найдется мне дело, а потом стану сюда приезжать, отдыхать, на рыбалку ходить.
Вошел в дом, поставил сумку на тумбочку в прихожей, распахнул окна: воздух был застоявшийся, затхлый немного, давно не проветривали. Тетушкина спальня – диван, комод, книжный шкаф: она читать любила. Моя старая комната. У меня слезы на глаза навернулись: все было, как много лет назад, словно я недавно уехал, но вскоре должен вернуться. Даже книга «Одиссея капитана Блада» на столе, а над кроватью – гитара. Я играть не умел, но хотел научиться. Тетя купила гитару и самоучители, но мне вскоре надоело, забросил.
Я разложил вещи, помылся с дороги. В дом была проведена вода, кран чихнул и выдал струю. Сходил в магазин, купил еды и вина – отметить приезд. Я не любитель спиртного, пью редко, но захотелось посидеть, вина выпить, воспоминаниям предаться в тишине. Приготовил себе ужин, сидел за столом в большой комнате, как и планировал, ел, выпивал потихоньку. Такая, знаешь, благодать, покой. Думаю: какое верное решение – приехать в старый дом! Взгляд упал на фотографии, что рядком стояли на полочке в полированной старомодной стенке. Я встал, подошел, присмотрелся. Вот тетя и моя мама – молодые еще, до маминого замужества. Свадебная фотография родителей. Куча моих снимков, по ним можно проследить, как я рос. А вот одна из последних фотографий: мне шестнадцать, рядом – приятели, Миша и Валера, с которыми я пропадал целыми днями на улице, когда приезжал, и две девушки. Соседка Оля, в которую Мишка был влюблен, они поженились сразу после школы, и Неля.
Про Нелю надо сказать отдельно.
Детьми мы были в одной компании. Миша, Валера, Оля и Неля – местные, в один детсад ходили, потом в одну школу, жили рядом. Я на лето приезжал, но отлично вписывался. Когда в конце августа родители меня забирали, мы каждый раз клялись друг другу, что будем переписываться, перезваниваться. Но все увядало, как цветы по осени, я забывал о летних друзьях, а они – обо мне. Потом я приезжал, и снова мы были не разлей вода. Когда мне стукнуло пятнадцать, начались у нас подростковые любови. Оля с Мишкой женихались, Валера увивался за девчонкой, которую я не знал, а нас с Нелей друг к другу потянуло. Точнее, я вдруг оценил, что девушка она очень симпатичная, не просто как с другом с ней общаться можно. А она позже призналась, что с двенадцати лет в меня влюблена была. Если честно, я всерьез этого не воспринимал. Мне одноклассница нравилась. Как домой вернулся, с головой в эти отношения нырнул, про Нелю и забыл. Она мне письма по электронной почте писала, я на одно из десяти отвечал. Неловко это было, не к месту, как она сама не понимала?