«Когда» – это, наверное, после смерти Зосиного мужа, она очень его любила и, потеряв, убивалась. Или когда сама Зося заболела. Чем, кстати?
Зося умерла в мае, а примерно в марте то и дело звонила старшей сестре, жаловалась на здоровье. Даша тогда вся была в учебе: последний курс, диплом, экзамены, нервы, бессонные ночи. Они с мамой, конечно, говорили про Зосю, но, если честно, Даша не могла до конца проникнуться. Мама была больше погружена в тему. Даша толком не поняла, что за диагноз у тети. Умерла она от сердечного приступа, но что ее беспокоило?
– Дочка, с тобой все в порядке? – спросила мать, когда Даша позвонила ей и задала этот вопрос.
– Все хорошо, – отрывисто проговорила Даша. – Ну так и…
Мать вздохнула:
– Мне кажется, Зосенька от смерти Миши так и не отошла. Переживала очень, плакала, вот и мутилось в голове.
– В каком смысле?
– В каком, в каком… Нервное расстройство, панические атаки. Она таблетки принимала. Но плохо помогало. Не спала почти, боялась чего-то. То голоса ей чудились по ночам, то звуки. Иногда позвонит и начнет такое рассказывать! Хоть стой, хоть падай.
– Например? – холодеющими губами выговорила Даша.
– Ой, не помню всего-то. Будто бродит кто-то по квартире по ночам. Предметы передвигает. Занавески дергает, и они колышутся. Стоит и смотрит на нее, дышит в лицо, едва она ночью глаза закроет. Даш, зачем тебе это? Болела она, говорю же, вот сердце в итоге и не выдержало!
Даша кое-как попрощалась с матерью. Руки похолодели, в груди сжалось, не давая вздохнуть. Похоже, Зосю мучили кошмары, чем дальше, тем больше. И теперь она умерла, но кошмары никуда не делись из ее жилища.
Принялись за Дашу.
Стрелки часов подобрались к десяти. Надо бы принять душ да ложиться спать, как все нормальные люди. Нормальные люди в нормальных квартирах.
Только это не ее случай. Даша посмотрела на фотографию тетки. Зося улыбалась, но улыбка казалась затравленной, вымученной.
Нужно срочно смыть с себя этот день.
Пока принимала душ, стало чуть легче: горячие струи барабанили по коже, потоки воды уносили прочь дурные мысли и предчувствия. Даша вытирала волосы полотенцем и думала о том, что нужно освятить квартиру. Она читала или в передаче какой-то видела: надо зажечь церковную свечу, походить по квартире. Где свеча станет чадить, там постоять подольше, пока трещать не перестанет, не начнет гореть хорошо. Еще и святой водой по углам побрызгать можно. Продадут же Даше свечи и воду? Не станут допытываться, крещеная она или нет?
За дверью послышались шаги.
Короткий быстрый топоток, словно ребенок пробежал. Полотенце выпало из Дашиных рук.
– Кто там? – пискнула она.
Никто не отозвался.
Когда Даша нашла в себе силы выйти, в квартире было пусто и тихо, как и должно быть. Ни в кухне, ни в прихожей ничего необычного. В комнате тоже, если не считать того, что кукла свалилась с комода. Даша подошла, подняла ее, посадила на место. Ручки и ножки куклы были твердые, пластмассовые, а тело мягкое, набивное. Длинные каштановые волосы вились крупными кольцами, с красивого личика смотрели карие глаза. Белое платье выглядело несвежим на вид, и Даша мельком подумала, что не мешало бы снять его и постирать.
Что-то ударило в окно.
Даша вскрикнула и, оставив куклу в покое, посмотрела в ту сторону. Пятый этаж, что могло ударить в стекло? Птица? Девушка подошла ближе, раздвинула занавески. За окном – засыпающий город: дворы, дома, машины. Высоко в небе – тусклые трепещущие огоньки звезд. Ничего необычного.
Краем глаза Даша заметила движение. На балконе кто-то стоял. Она видела силуэт, но боялась повернуться и взглянуть в упор. В желудке лежал холодный ком, внутри все дрожало.
Даше показалось, сердце сейчас перестанет биться.
Если Зося чувствовала и видела все это, как она умудрилась продержаться так долго?
Даша отошла от окна, поправила шторы, чтобы между ними не осталось зазора, стараясь не думать о том, кто стоит сейчас на балконе. Когда по стеклу постучали с издевательской вежливостью, Даша стиснула челюсти и отошла подальше.
Девушка разложила диван, постелила постель, хотя уснуть даже не надеялась. Был порыв переночевать у матери, но она его подавила. Незачем ее пугать. Явного вреда все эти явления не причиняют. Просто на психику давят. Завтра суббота, Даша решила пойти в церковь, купить свечи и святую воду. Может, все и прекратится. Барабашка, домовой, наверное, шалит.
Некоторое время в квартире было тихо. Даша сидела на диване, сжавшись в комочек, подтянув ноги к груди, как Аленушка с известной картины Васнецова.
Свет оставила зажженным, это успокаивало. Плохое, потустороннее любит темноту, так ведь? Сама не заметив, Даша заснула. Проснулась среди ночи, словно кто-то прошептал ей на ухо, что пора вставать.
Верхний свет потух. Лампочка перегорела? Света ночника не хватало, чтобы развеять тьму, и по комнате ползли тени. Они казались живыми и двигались под потолком, как щупальца осьминога.
«Это деревья, ветки за окном!»
Ага, на высоте пятого этажа.
Значит, еще какой-то эффект скудного освещения!
Но Даша устала находить удобные, рациональные объяснения. Она оглядывала комнату, ожидая нападения в любой момент, не понимая, что может на нее напасть. Часы показывали четвертый час. Скоро начнет светать. Продержаться бы.
Даша подумала, нужно пойти на кухню, сделать что-то простое и понятное: вскипятить воду в чайнике или сварить себе кофе, съесть печенье, достать молоко из холодильника…
Взгляд ее упал на куклу.
Она по-прежнему сидела на комоде, но Даше показалось, что в ее позе что-то изменилось. Да, точно: раньше кукла смотрела в другую сторону, а теперь уставилась прямо на Дашу. В стеклянных глазах девушке почудилось затаенное злорадство, глаза куклы были пустыми – и вместе с тем живыми. Даша могла поклясться, что кукла именно смотрит. Смотрит и видит ее.
Но хуже всего было даже не то, что в кукле затеплилась отвратительная жизнь, а в ее тени. Тень на стене за спиной куклы была огромной, ее мог отбрасывать мужчина двухметрового роста, но никак не маленькая игрушка.
Даша поняла, что данному факту при всем желании объяснения найти не сумеет. Вскочила с дивана, думая, что если еще минуту пробудет тут, то сойдет с ума или умрет от разрыва сердца, как Зося. Даша выбежала в прихожую, рванула с вешалки ветровку, обулась и вылетела из квартиры.
Остаток ночи до рассвета она провела на лавочке, во дворе. Когда солнце взошло, поднялась, разминая затекшие ноги, медленно побрела к подъезду.
Свечи ей в церковной лавке продали, святую воду тоже. Никто не спросил о ее отношениях с богом, были бы деньги. Даша обошла квартиру, стараясь не пропустить ни одного уголка, окропляя стены святой водой. А вот со свечой не выходило, невзирая на все усилия. Зажечь не удавалось, свеча гасла, словно кто-то задувал ее.
Свечек Даша купила с запасом, хотела, чтобы они горели ночами. Может, бракованная попалась. Она принесла из прихожей остальные, разложила на комоде, хотела взять следующую, когда ей пришла в голову одна мысль.
Кукла.
Ее огромная тень. Живой злорадный взгляд (при свете дня он снова погас). Топоток за дверью ванной: тогда Даше подумалось, что это детские шаги, но сейчас она поняла, что так постукивать могли кукольные башмачки.
Руки тряслись, когда Даша взялась за куклу. Тельце ее казалось омерзительным на ощупь. Под пальцами что-то перекатывалось, в мягком было жесткое: в живот куклы что-то зашили!
Даша попыталась снять с куклы платье, но оно оказалось пришито накрепко. Девушка открыла один из ящиков комода, достала ножницы, принялась распарывать швы. После недолгих мучений сорвала с куклы кружевные тряпки и обнаружила, что была права: через кукольный живот тянулся шов, похожий на уродливый шрам.
Не колеблясь, Даша принялась кромсать игрушку, вспарывая шов, обнажая внутренности. Нитки разошлись, и взору потрясенной Даши предстало то, что хранила кукла.
Мать, которой Даша позвонила сразу же, обнаружив находку, примчалась через сорок минут: суббота, пробок не было, такси домчало быстро.
Даша, захлебываясь словами, чуть ли не рыдая, рассказала маме про свои мытарства, про то, почему решила разрезать куклу.
– Господи, вот ужас! – прошептала Марина. – Ты же руками не трогала?
– Нет. Как увидела, сразу тебе позвонила.
Внутри куклы была земля, грязно-серые тряпки, комки волос, черные птичьи перья, зубы.
– Это подклад, я уверена, – сказала Марина, голос ее дрожал. – Порчу на смерть в куклу зашили. Земля с кладбища, волосы и кусочки савана, еще что-то, уж не знаю…
– Меня сейчас вырвет.
Марина обняла дочь:
– Твоя прабабушка, моя бабуля, рассказывала, как ее подруге в юности в подушку подобное зашили. Болеть она стала, чуть не умерла. Таяла на глазах.
– Что же нам делать?
– Бабуля говорила, подруга в руки ту пакость не брала, ей посоветовали смахнуть все веником в мешок или сумку, вынести во двор, подальше, и сжечь. И мы с тобой сожжем. Вместе с куклой. Сейчас же.
Сказано – сделано. Много времени процедура не отняла. Сожгли ведьмовскую поделку в лесочке. Никто не увидел, только собачник один со своим Шариком на поводке прошел мимо, но и тот не остановился.
От куклы и подклада ничего не осталось, дольше всего горело кукольное личико, однако покорилось огню и оно.
Пока несли да жгли, почти все время молчали, внутреннее напряжение не давало вымолвить ни слова. А когда закончили, обеих немного отпустило, и Даша задала очевидный вопрос:
– Откуда это взялось у Зоси? Куклу ей на свадьбу подарили, на машину посадить?
Мать покачала головой:
– Не было у нее на машине никакой куклы. Эта дрянь позже появилась. – Она медленно повернула голову и посмотрела на Дашу. – Как же я раньше эту тихоню не раскусила! И Зося… Бедная моя.
– Ты о чем? – спросила Даша, уже зная ответ.
Ируся. Милая, скромная, набожная Ируся. Мама говорила, она книги читала да свечи жгла. Ясно теперь, что это были за книги, что за свечи! А религиозность, интересно, только для отвода глаз была? Или она творила такие вещи, а параллельно себя верующей считала?