Нахмурившись, Табиб пристально вгляделся в лицо Волчьего Пасынка и ему невольно показалось, что серо-стальные глаза оборотня-меченосца подернулись невидимой пеленой воспоминания.
— Что там, в Песках? — спросил Осане. — Ты можешь рассказать мне об этом, тур-атта?
— Там? Там Пески. Смерть. Чудо. И Призраки. — все тем же голосом, со странной полуулыбкой, прилипшей к губам ответил Гай.
— Призраки? Что они делают?
— Они танцуют. В Песках. Кружат в танце. Появляются слева, справа — повсюду вокруг тебя. — с каждым словом голос Волчьего Пасынка слабел, глаза мутнели, теряя свою ясность и холодную остроту стальных наконечников, и казалось, что рассказывая он сам себя погружает в некий гипнотический транс. — Ты видишь их, но не можешь понять, что именно ты видишь. А потом ты начинаешь слышать музыку под которую они танцуют. Человеку нельзя слышать такую музыку… потому что еще позже ты начинаешь понимать, почему почти никто не возвращается…
Начальник караванной стражи превратился в слух.
— Почему? — затаив дыхание, спросил он, не отрывая горящего взгляда от задурманенных глаз Канны.
Волчий Пасынок вдруг вздрогнул, встряхнулся всем телом, словно мокрый пес (волк?) вытрясающий воду из своей шерсти. Глаза его вновь приобрели ясность и остроту копейных наконечников. И, с глубочайшим разочарованием, Табиб Осане понял, что тайну Коричневых Песков, тайну, известную быть может только этому странному юноше, пришедшему с северо-запада, узнать ему так и не доведется.
— Говорить об этом нельзя. — извиняющимся, но непреклонным голосом произнес Гай, лихорадочно растирая виски. — Это тайна Коричневых Песков. Они хранят ее. И я должен хранить тоже. Как и все те, немногие, кто нашел в себе силы не остаться там. Это трудно… нет, просто нельзя объяснить… Все равно как носить магическую печать в голове, в памяти. Взломаешь ее — и выпустишь Нечто, с чем тебе не удастся справится. Никогда. Даже сейчас, когда я говорю все это, я слышу эхо музыки, под которую кружатся Танцующие, и… Хватит об этом! Я не хочу возвращаться туда даже мыслями. Это пугает меня, а я… не умею боятся.
Табиб Осане потер челюсть, укалываясь о жесткую бороду и пробормотал, уставившись в перевернутое дно пиалы.
— Для человека должно быть непереносимой пыткой владеть сокровенной тайной и не сметь никому, даже самому себе рассказать ее… Это мучительно.
— Не думаю. — спокойно сказал Канна. — Меня не тянет исповедываться.
Начальнику караванной стражи почудился в этих словах Волчьего Пасынка скрытый подвох, но подумав, он решил, что Гай слишком прост и прям для подобного.
— Ты грабитель караванов и достоин кары, Гай Канна, но путь через Коричневые Пески сам по себе искупление даже более тяжких грехов. И потом, надо думать, ты крепко насолил кагасам, раз они готовы сделать своим вождем любого, кто окажется достаточно проворным, чтобы принести в клан твою голову. Учитывая все это я, пожалуй… забуду, что ты Утнаг-Хайканан. Я позволю тебе следовать с караваном почтеннейшего Фахима бан-Аны. Я даже дам тебе хорошую верховую лошадь. Но учти, Гай Канна, вплоть до самых стен Пту, в случае чего я буду рассчитывать на твой меч и твою руку. Честно признаться, я даже отчасти рад, что теперь ты с нами, а не с кагасами. Стращали меня твоими кровавыми подвигами в Кыше, что и говорить… И потому, вот еще, что, тур-атта Канна. Учти, за твоей спиной всегда будет находится мой человек. Еще одного «подвига», если ты таковой задумал у тебя не получится.
— Это самое большее, на что я мог рассчитывать. — явно не своими словами ответил юноша, почтительно склонив голову. Благодарю тебя, добрый человек.
Табиб многозначительно поднял палец.
— Есть еще одно условие.
Гай поднял голову, и серо-стальные глаза его слегка сузились.
— Ты будешь всегда находится подле меня и, по моей просьбе рассказывать мне о северных и западных землях и народах, их населяющих. Уверен, ты видел и знаешь очень многое, поскольку, чтобы добраться до Южного Квадрата с севера нужно было пересечь территорию не одного государства!
— Я не бродячий сказитель. — нахмурившись сказал Гай Канна. — Не бард, не менестрель.
— Но ты должен был видеть и слышать на своем пути не меньше, чем любой из них, клянусь Аэтэль и всеми ее добродетелями.
Гай неопределенно пожал плечами. Он часто пользовался подобным нехитрым жестом, не говорящим определенно ни да, ни нет. Волчьего Пасынка научил этому Хаген Бурелом, пытаясь объяснить оборотню-меченосцу азы мира, лежащего вне стен Казарм Гвардии.
— Вот и сладили. — улыбнулся Табиб Осане. — Караван двинется в дальнейшей путь после того, как клепсидра опустеет наполовину. Это достаточно большой промежуток времени, чтобы успеть выслушать рассказ, о странах, лежащих за кряжем Стражей Юга.
— Хорошо. — согласился Гай. — Но сначала мне нужно накормить своего котенка. В твоем шатре не найдется кусочка свежего мяса, а лучше плошки молока, Осане… тан. Я был бы очень признателен. В последние дни я кормил его только вяленным мясом, размоченным в воде.
Тонкие пальцы Волчьего Пасынка ласково пощекотали маленького пурпурного кота за ухом. Остроухий зверек довольно мурлыкнул и прижался своим крохотным хрупким тельцем к раскрытой ладони. На лице Гая Канны возникла неуклюжая, непривычная, но полная искренности улыбка, в которой сквозило умиротворение. Глядя на котенка и его хозяина, Табиб Осане неожиданно для себя почувствовал, как защемило у него на душе.
Он понял, что мурлыкающее существо с пурпурным мехом было для молодого воина не дорогой неразменной монетой, хранимой для крайнего случая, но единственным другом и спутником Волчьего Пасынка. И поняв это, могучий, как медведь караванщик с головой, тронутой преждевременной сединой, испугался одиночества, окружавшего отстраненного, нелюдимого юношу. Добровольно выбранного одиночества волка-одиночки.
3
Фахим бан-Ана, богатый и всеми почитаемый купец из славного города Ишша — маленький и пухлый, как колобок человечек с огромной высоколобой головой, стыдливо подернутой редким пушком, пародирующим шевелюру, высунулся из своего паланкина, престижа ради облицованного резными пластинками из слоновой кости и поманил толстой ручкой своего доверенного слугу и старого друга, Табиба Осане.
— Слушаю, хозяин. — почтительно сказал чуть не втрое более крупный шарумец, привычным жестом прижимая ладонь к сердцу.
— Друг мой, Табиб, изволь позвать сюда того странного юношу, подобранного тобой ночью. Я хотел бы развлечь себя разговором с ним. И потом, всецело доверяя тебе, должен же я все-таки знать, чей меч добавился к моей страже.
— Да, хозяин. — кивнул головой Осане и, повернувшись в седле, кликнул. — Гай! Гай Канна! С тобой хочет говорить мой господин!
Верхом на приземистой крепкой онокгольской лошадке, выданной ему по приказу начальника караванной стражи, Гай подъехал к паланкину, склонив голову в знак почтения. Смысл этого жеста опускать глаза к земле, подставляя незащищенную шею неизвестно кому, был Волчьему Пасынку абсолютно не понятен, но он давно усвоил, что не умея склонять голову в этом мире далеко не уйдешь.
— Гай Канна, так тебя зовут, почтенный юноша? — мягко спросил Фахим бан-Ана, оценивающим (это уже въелось в кровь) взглядом окидывая плечистую фигуру молодого уранийца. — Да… господин. — Гай Канна. — донесся из сумрачной глубины купеческого паланкина тонкий девичий голос. — Гай. Странное имя. Похоже на лай собаки или ха-ха! На крик погонщика скота! Вот так: Кхай! Кхай-я-а! Фахим улыбнулся.
Гай пожал плечами. Он не видел ничего забавного или странного в своем имени. Впрочем, у него вообще неважно обстояло с чувством юмора — этому надо было еще долго учиться, и он старался. Вот только выходило неважно.
— Может быть. Я не выбирал себе имя. Ни имя, ни судьбу.
— А у тебя странная судьба, тур-атта Канна? Из-за спины знатного шарумского купца выглянуло узкое бронзовокожее личико, обрамленное длинными блестящими черными локонами, старательно завитыми в бесчисленное количество мелких колец. Зеленые глаза блеснули азартным изумрудным блеском. Волчий Пасынок, чьему взгляду прохладный полумрак паланкина не был особой помехой хорошо разглядел и фигурку девушки — тонкую, ладную, словно выточенную из слоновой кости рукой искусного мастера.
— Может и странная, — задумавшись на мгновение ответил он. — меня растили и готовили для единственного занятия. С единственной целью в жизни — быть верным, быть преданным, быть бесстрашным, быть смертоносным… Сейчас я понимаю, что тот, кого я и мне подобные хранили от кинжала, стрелы, удавки, яда в бокале, вовсе не был достойным человеком. Но даже знай я это тогда, это не умалило бы моей лояльность — в ней был смысл самого моего существования. Когда хонты взяли Ур, и он погиб… вместе с большинством моих братьев, заваленный обломками собственного дворца… когда оказалось, что не осталось не только преемника, но ничего от империи вообще… тогда возникла Пустота. Вдруг оказалось что мои преданность и смертоносность никому уже не нужны. Передо мной, прежде видевшим лишь казарменные стены и дворцовые покои, которые надлежало охранять вдруг распахнулся весь мир… такой огромный, запутанный, непонятный. Я мечусь по нему и никак не могу понять, где здесь мое место. Это — странно?
Девушка в паланкине — как нетрудно было догадаться дочь Фахима в свою очередь задумалась на короткое время.
— Это наверное и в самом деле странно. — ответил за нее купец. — И куда ты держишь свой путь теперь, Гай Канна?
Волчий Пасынок взмахнул рукой, указывая направление.
— На запад. В Пту я сяду на корабль…
— Пескоход. — поправил Табиб. — Еще говорят, ползун, а то и попросту — «таракан».
— … пересеку Сухое море и отправлюсь дальше. Туда, где еще не был. Там, на востоке лежит Круст, говорят, это страна воинов, таких, как я. Может быть, там я найду свое место в этом мире. Здесь, на Юге, в Желтом Квадрате, я этого не нашел.
— Ты очень молод юноша, но говоришь так, словно побывал во многих землях.