Перед глазами у меня плывёт из-за клубов дыма с рынка и резкого запаха специй, разлитого в воздухе. Вижу тёмные очертания шаубе Охотника, мчащегося к барбакану на своём чёрном коне. А рядом с ним – невозможно! – белая дымка волчьего плаща и девушка с волосами цвета снега.
Моргаю один раз, надеясь, что очнусь от кошмара.
Снова моргаю, молясь, чтобы это был мираж, игра бледного солнечного света Кирай Сека.
Моргаю в третий раз и тошнотворным ужасом понимаю, что это – правда.
Переворачивается чья-то телега с капустой, и кочаны катятся по грязной брусчатке. Воспользовавшись завязавшейся потасовкой, бросаюсь через двор к Охотнику. Останавливаюсь между ним и барбаканом.
Это – тот самый Охотник с ужасным изуродованным носом, Лойош. Он смотрит на меня свысока и усмехается.
– Прочь с дороги, волчица, – говорит он. – Что бы ты ни сказала, что бы ни сделала – это не спасёт твою сестру.
– Она мне не сестра, – фыркает Котолин.
В этот миг я не могу решать, кого лучше прибить – её или Лойоша. Она сидит верхом на серебристой кобыле. Голубые глаза сверкают упрямым упрёком, но я замечаю, что руки у неё связаны, а на щеке виднеется пурпурный след синяка. Этого недостаточно, чтобы заставить меня пожалеть её, но внутри скручивается ярость.
– Король поклялся, – говорю я, сдерживая дрожь в голосе. – Поклялся, что никто не причинит Кехси вреда!
– Я не заключаю сделок с волчицами, – говорит Лойош и пришпоривает своего коня так, что тот грубо толкает меня плечом. – Я лишь выполняю приказы короля.
Сейчас, когда я смотрю на Котолин, она едва ли кажется настоящей. Я так беспокоилась о предательстве Нандора, что забыла, что король тоже по-своему тиран. После стольких бессонных ночей, когда внутри бурлил страх за Йехули, я чуть было не забыла о Кехси.
Поворачиваюсь к Котолин:
– Слезай с лошади.
Взгляд девушки неуверенно мечется между мной и Лойошем. Она, конечно, не беспокоится о том, что может спровоцировать Лойоша – её больше заботит, как оскорбить меня и убедиться, что я это замечу. И всё же она перекидывает одну ногу через седло и соскальзывает с него. Сапожки с приглушённым стуком ударяются о землю.
– Ты тут не раздаёшь приказы, волчица, – сплёвывает Лойош, спрыгивая с коня одним яростным движением. Ладонь уже лежит на рукояти топора. – Мне плевать, какую сделку ты заключила с королём – ты сможешь служить ему, даже если я вырежу твой дьявольский язык.
Но сделка уже нарушена, а воздух – холоден и чист. Весь мой страх утекает, оставляя лишь гнев.
– Ты можешь попробовать.
Лайош замахивается. Это предупреждающий удар, нерешительный, но я тянусь к его оружию правой рукой, как только движение становится медленным настолько, что я не рискую потерять пальцы. Металл в моей руке покрывается ржавчиной, отслаивается длинными полосами, как железные языки, пока весь клинок не крошится вплоть до блестящей рукояти. Лойош отступает, распахнув глаза.
– Как ты это сделала? – требовательно спрашивает Котолин.
– Король покарает тебя! – кричит Лойош, а толпа вздрагивает, как перепуганные цыплята. – Ты напала на одного из его верных Охотников!
– Это ты напал на меня, – горячо напоминаю ему я. Возможно, я растеряла весь свой здравый смысл, нарушила данные себе обещания молчать и бояться. Но король первым нарушил свою часть сделки.
Невольно вздрагиваю, когда ворота барбакана с грохотом открываются. Я ожидаю Нандора или кого хуже, но это Гашпар. Ненавижу то чувство облегчения, которое охватывает меня при виде его – как тепло очага заставляет тебя чувствовать себя сыто и сонно, оседая в костях. С Гашпаром ещё два Охотника – Миклош и Фарентс – но мой взгляд прикован к нему, лишь к нему одному, и я вспоминаю, как он выглядел в тусклом свете свечей часовни. Вспоминаю, как он рассказал мне, что преклонял колени перед королём.
Гашпар смотрит на всю эту сцену, на мои дрожащие руки и вздыхает.
– Что ты делаешь?
– Что я делаю? – Я смотрю то на него, то на Лойоша, раскрыв рот. – Твой отец нарушил сделку. Он обещал, что, если я буду служить ему, Кехси будет в безопасности. А теперь ему всё равно привели ещё одну волчицу!
Я вижу тень, покрывающую его лицо, но не могу понять, что это значит. Гашпар поворачивается к Лойошу.
– Когда король приказал тебе отправиться в Кехси?
– Сразу после пира в честь Святого Иштвана, – бормочет тот. – После того, как волчица…
Остальное я не слышу. Кровь стучит в висках, словно близящийся гром. Король даже не моргнул, предав меня. Он, должно быть, знал, что все его обещания – ложь, сразу, как те сорвались с его уст, а я – наивная дура, поверившая им. Сила вскружила мне голову после того, как я выторговала себе жизнь и самодовольно радовалась, пока король сковывал меня новыми цепями.
Пока я дивлюсь собственной жалкой глупости, Лойош хватает Котолин за руку. В самых моих подлых тайных фантазиях я представляла иногда, как её схватят Охотники или растерзают чудовища Эзер Сема, или – ещё лучше! – что она падёт под ударом королевского меча. Теперь мне тошно от ужаса, когда я вижу, как Лойош тащит её. Я представляю себе, как король отрывает ей ногти, один за другим – словно белые перья у лебедя.
– Ивике, – голос Гашпара рассекает туман в моём разуме. – Не делай ничего безрассудного.
Встречаюсь с ним взглядом, руки дрожат.
– Я хочу поговорить с королём.
У меня нет никакого плана, когда я шагаю в королевские покои – меня поддерживает лишь гнев. Гашпар отстаёт на шаг, и его слова преследуют меня, словно выпущенные стрелы.
– Подумай, чего ты хочешь добиться, прежде чем войдёшь в покои, – говорит он с мольбой в голосе. – Нет смысла противостоять ему с ядом и яростью – ты лишь снова окажешься в подземельях.
Резко разворачиваюсь к нему.
– Вместо этого я должна быть как ты? Глотаешь каждое жестокое слово, кланяешься тому самому человеку, который вырвал тебе глаз. Позволяешь своему незаконнорождённому брату растаптывать твоё право по рождению.
Я так разъярена, что даже не забочусь о том, как сильно его раню. Но Гашпар лишь пристально смотрит на меня своим чёрным глазом, не мигая.
– Ты тоже принесла обет моему отцу, – напоминает он.
– Да, и это мой величайший позор, – огрызаюсь я, краснея.
– И ты думаешь, что для меня это не такой же позор? – Я вижу, как тяжело вздымается его грудь. На миг мне кажется, что он сократит расстояние между нами. – Но ты уже успела понять, как и я: выживание – не та битва, которую выигрываешь только один раз. Ты должна бороться за это снова, каждый день. И приходится принимать небольшие поражения, чтобы выжить и назавтра сражаться вновь. Ты знаешь, что мой отец – более медленно действующий и мягкий яд.
Его слова колят меня, как заноза под ногтем. Замедляю шаг, ярость стихает, и вместо неё поднимается отчаяние.
– Но что же мне тогда делать? Я должна снова и снова позволять твоему отцу ускользать от меня, убеждая себя, что он, по крайней мере, лучше своего ублюдка, пока однажды, без моего ведома, все девушки в Кехси не погибнут?
Гашпар переводит дыхание.
– Разве Кехси не сможет пережить потерю лишь одной девушки раз в несколько лет, как это было за всё время правления моего отца?
Я обдумываю его слова, хотя внутри всё переворачивается. Вираг проживёт ещё лет десять – она крепкая, как старое дерево, которое с годами лишь становится сильнее. За это время, скорее всего, родится ещё одна видящая, и её белые волосы станут добрым знаком. А пока она не разовьёт свой дар, Кехси придётся научиться жить без неё, пусть люди не будут знать, когда придут морозы, убивающие наши посевы, или когда Охотники появятся у нашего порога.
Неосознанно сую руку в карман, чтобы нащупать мамину косу, но вспоминаю, что на мне платье Йозефы, а не мой волчий плащ.
– Я тоже была лишь одной девушкой, – шепчу я. – И моя мама.
Гашпар открывает было рот, чтобы ответить, но снова закрывает. На его лице отражается чувство вины, хотя на самом деле я не хотела, чтобы мои слова ранили его. Я знаю, что он вспоминает, как впервые увидел меня на поляне – связанную дрожащую жертву.
Прежде чем воспоминание заставит меня дрогнуть, я разворачиваюсь на каблуках и врываюсь в королевские покои.
Король Янош стоит на коленях у своей кровати, соединив ладони. При виде меня он вскакивает, тянется поправить корону из ногтей на голове. Молча он смотрит на меня; в уголках губ у него осталась присохшая корочка какой-то пищи.
– Я здесь не для того, чтобы убить вас, – говорю я. – Хотя это было бы справедливо, ведь вы нарушили нашу сделку.
Король возмущённо вскидывает голову:
– Я ничего не нарушал. Твоё селение не пострадало, просто лишилось одной девушки.
– Это и есть моё селение! – выпаливаю я. – Девушки и женщины, юноши и мужчины. Люди. Вы сказали бы, что я оставила вас невредимым, если б я отрубила вам руку или ногу?
Король Янош отступает от меня на шаг, всё ещё удерживая руку на короне.
– Ты не посмеешь, волчица. Моя кровь просочилась бы под дверь, и это раскрыло бы тебя. Тебе бы не удалось покинуть дворец живой.
Но это всегда было так. В тот момент, когда я вошла в Кирай Сек, облачённая в волчий плащ, я поняла, что умру прежде, чем снова выйду за городские ворота. Вспоминаю, как Эсфирь хитро поговорила с царём, убеждая его так бережно, что тот смог бы съесть потемневшее пятно на яблоке. Я могу попытаться сделать то же самое сейчас.
– Стало быть, ты убьёшь её. – Мой голос звучит мягко, осторожно. Гашпар бы похвалил меня за то, что я цежу так мало яда. – Как и остальных. Добавишь её ногти к своей короне.
– Она не такая, как остальные, – отвечает король. – Она – видящая.
– И какую же силу, по-твоему, тебе подарит её смерть? – В моём сознании возникают образы Вираг, корчащейся на земляном полу. – Магия видящих – это не то, что ты думаешь. Их видения приходят непредсказуемо, и то, что они видят, никогда не совпадает с тем, что ты действительно хочешь увидеть. Ты считаешь, её сила позволит тебе проникнуть в разум бея, предугадать его действия до того, как он их совершит, но это не так. Совсем не как с…