Небо надо мной всё такое же сумрачное, а луна… Что за оптический эффект сделал её такой огромной?
Дышать тяжело, словно неведомая сила выгибает тело, тянет куда-то, а виски стискивает боль, расползается калёным обручем, сливается ко лбу.
Лежать невозможно, и я приподнимаюсь на локтях. Асфальт колет руки. Осмотрев свои неподвижные ноги, поднимаю взгляд, но марево города над деревьями не разливается. Медленно поворачиваюсь: и сзади марева нет. А ведь ещё рано выключать фонари.
Упала я на спину. Значит, город должен быть по направлению ног. Медленно встаю. Голова кружится, боль пульсирует в затылке.
«Наверное, у меня сотрясение», — качнувшись, иду вперёд. Если помощь не идёт ко мне, придётся самой идти к помощи.
Если бы мне когда-нибудь сказали, что я могу пройти десятки километров, я бы усомнилась, несмотря на регулярные занятия в спортзале. Но я иду километр за километром по удивительно безлюдной дороге, местами затянутой туманом, словно в каком-нибудь ужастике, и поля с массивами перелесков выглядят загадочно и страшно.
Машин нет.
«Не настал ли случаем апокалипсис», — эта мысль всё чаще меня посещает, а потом… Потом я вхожу в плотную дымку тумана. Он влажно обнимает меня. Вижу только пятачок дороги под ногами. Шаг за шагом продвигаюсь в молочной белизне, молясь, чтобы на меня не наехала машина, молясь о скорейшем возвращении домой, о выходе из этого пугающего киселя.
Туман кончается так же резко, как начался. Я выныриваю в тёплый воздух, всё вокруг залито холодно-красными лучами рассвета, а впереди серым нагромождением в россыпи жёлтых огоньков лежит город.
Оборачиваюсь: туман уползает под деревья, точно живой.
«Это из-за солнца, он просто растворяется из-за солнца: лучи прогревают воздух, и крупицы воды оседают на траву», — уверяю себя. Капельки россы брильянтами мерцают на грязной траве обочины, на последнем поле перед пригородом.
Луна обычного размера, едва видна на светлеющем небе.
И я направляюсь в город, стараясь не думать об этом жутком тумане, о трупах на дороге, которые могли померещиться от удара по голове. В висках ритмично пульсирует боль, отзывается во лбу. А я иду, иду вперёд, и там впереди на развилках мостов носятся автомобили, убегая на трассу или с неё врываясь в город.
Туман будто остаётся в моей голове, всё воспринимается урывками: вот я иду по дороге. Вот стою на покосившейся остановке, хотя понимаю, что без денег меня не повезут. Но вот я качаюсь на продавленном сидении Пазика, а мимо бегут городские остановки, и с неба смотрит призрачная луна.
Вот выхожу на остановке, и старушка-контролёр, придерживая меня за руку, обеспокоенно спрашивает:
— Ты до дома-то дойдёшь? Может, Скорую?
— У меня больница рядом, — шепчу каким-то не своим голосом, закрываю глаза.
И вдруг иду по двору своего дома.
Лифт с процарапанной на двери знаменитой надписью из трёх букв.
Чёрное «13» на круглом белом ярлычке на двери квартиры. Осознание, что ключ от моего дома у Михаила. Но запасной есть у соседки.
Наконец я смотрю на свою заправленную покрывалом с Эйфелевой башней постель…
Би-бип! Би-бип! Би-бип! Би-бип! Би-бип! Би-бип! Би-бип! Би-бип! Би-бип!
Звук выдирает из забытья. Открываю глаза. Сквозь жалюзи лезут полосы солнечного света, падают на туалетный столик, рикошетят в кровать. Я раздета.
Сажусь, и тёмные пряди соскальзывают с плеч на колени. Во лбу ещё пульсирует боль, но затылок не болит. Больше ничего не болит.
Неужели ночь в лесу и трупы лишь приснились? Но так реалистично… Понимаю руку и застываю: белые точечки в местах укуса достаточно ярко выделаются на коже, чтобы их нельзя было списать на игру воображения.
Совершенно чёткий след укуса собачьей пасти. Или волчьей. «Я словно в ужастике про оборотней», — нервно усмехаюсь.
Но совсем не смешно, вот совершенно!
Спускаю ноги с кровати и наступаю на платье. Ткань в тёмных пятнах засохшей крови.
Дыхание перехватывает, я резко перепрыгиваю через него и несусь в кухню.
Нет, этого не может быть, это можно как-то разумно объяснить. Я могла… могла просто пораниться. Господи, если бы кто только знал, как я хочу получить этому разумное объяснение.
Би-бип! Би-бип! Би-бип! Би-бип! Би-бип! Би-бип! Би-бип! Би-бип! Би-бип! — снова начинает пиликать старый телефон, который за долгое держание заряда не ушёл в утиль, а остался будильником.
И если звенит будильник, значит, сейчас как минимум понедельник.
С Михаилом я уезжала в пятницу вечером.
Куда исчезли из памяти два дня?
Запускаю пальцы в волосы на затылке, ощупываю череп, но ни следа удара.
Снова звенит будильник.
И ещё раз.
Для начальницы даже укус оборотня не станет достойной причиной опоздания. Представить объяснительную с таким поводом я вовсе не могу, и тривиальная необходимость идти на работу вытаскивает меня из пучин всей этой мистики.
Мне просто надо спешить в офис.
Надо зарабатывать деньги.
Потому что даже оборотням нужно есть, а я всего лишь ушибленный на всю голову человек, мне и подавно следует заботиться о хлебе насущном.
Душ, быстрый завтрак почти просроченным йогуртом, макияж, выбор костюма из трёх возможных, укладка волос в пучок — это помогает отложить всякое страшное на потом.
Стараюсь не думать об отсутствующих вещах, шраме на руке и пропущенных памятью днях.
Почти вовремя выхожу из квартиры и вставляю запасной ключ. Привычно щёлкает замок.
Первым меня настигает сладкий запах дешёвой туалетной воды. Просто удушающе тошнотворный.
— Милочка, — тягучий, прокуренный голос приходит вторым.
Вытащив ключ, поворачиваюсь. Антонина Петровна пятидесяти пяти лет отроду смотрит на меня через грозный прищур густо обведённых глаз. Яркий макияж и выкрашенная в жгуче-чёрный копна волос придают ей сходство с ведьмой.
— И вам доброго утра. — Направляюсь к лестнице, но соседка сверху перегораживает проход телом в ярко-красном растянутом костюме, одной рукой сжимает перила, другой упирается в стену.
— Милочка, если вы не в курсе, то вынуждена вас просветить: после одиннадцати часов нужно соблюдать тишину. И если вы и впредь будете позволять себе так орать и стонать, я напишу заявление, что у вас притон.
Надеюсь, у неё были галлюцинации. Или она просто всё придумала. Но у меня мурашки ползут по спине, а лицо холодеет.
— Не понимаю, о чём вы. — Шагаю к ней в надежде, что Антонина Петровна посторонится, но она стоит шлагбаумом.
— Милочка, я не закончила.
— Зато я закончила. Дайте мне пройти.
— Ты не поняла: трахайся со своим хахалем в другом месте, а здесь приличный дом.
В этот раз маска интеллигентности слетает с неё удивительно быстро. Не знаю, кто наступил на хвост соседушке, но что б этому человеку чихалось и кашлялось.
— Дайте пройти, — требую я, но голос подрагивает. — Я только вернулась, в выходные меня дома не было.
— Дома её не было, хах, — качает головой Антонина Петровна, и всё её тело содрогается. — Кто же концерты в твоей квартире устраивал, если не ты?
Сердце стынет, но я отвечаю почти твёрдо:
— Не знаю. Возможно, кто-то из соседей слишком громко слушал фильмы для взрослых.
Поджав ярко-красные губы, Антонина Петровна сверлит меня придирчивым взглядом. Кажется, мысль о фильмах ей в голову не приходила.
— Иван, — опуская руки, цедит она. — Мальчишка один дома остался, пока родители на даче. Так, значит, он английским с репетитором занимается!
Проскальзываю мимо, но успеваю преодолеть лишь пять ступеней, когда до Антонины Петровны доходит:
— Так его квартира далеко, я бы не услышала…
Бегу вниз, не слушая несущиеся в спину угрозы вызвать полицию. Я просто очень надеюсь, что крики издавала не я, иначе вместо полиции может потребоваться вызвать Скорую — психиатрическую.
Вырываюсь из подъезда во влажную прохладу улицы. Воздух, пропитанный ароматами цветов и растений, уже наполняется запахами выхлопных газов. Привычный городской гул разливается вокруг, принося в моё трепыхающееся сердце успокоение.
Глубоко дыша, уверяю себя: со мной всё хорошо. Вот заберу у Михаила кредитку и посещу врача. Наверняка провал в памяти связан с ударом по затылку. Я просто упала.
Ещё раз вдохнув и выдохнув, спешу к остановке. А Антонина Петровна причитает о безнравственной молодежи.
Поездка в маршрутке только усиливает головную боль и дурное настроение: как назло все пассажиры — сильно надушенные любители духоты, вопящие из-за малейшей попытки приоткрыть окно. Вырываюсь из этого смрада чуть не плача от облегчения.
К серому зданию, на третьем этаже которого располагается моё рабочее место, спешат опаздывающие работники. Я вливаюсь в поток людей в тёмных деловых костюмах и белых рубашках. Стеклянные двери пропускают меня в холл, в запах потных тел и самого разнообразного парфюма.
Привычно кивнув охраннику, направляюсь к лестнице. Всегда поднимаюсь сама — так лучше для фигуры. Мелькание серых ступеней помогает настроиться на рабочий лад. Выныриваю в длинный коридор с множеством дверей. Этаж гудит, бегают девчонки и женщины с чашками, из курилки выползают жертвы табачного бога. Мой обыденный мир.
Прохожу в офис: типовая светлая коробка с восемью заваленными бумагами столами. С бойлером и столиком, уставленным чашками и печеньями.
Резкий синтетический запах клубники ударяет в нос: на столе возле двери, где трудится беременная Маша, среди бумаг благоухает нарезанный рулет с клубникой. Тёмно-красные кляксы начинки на лезвии ножа мало напоминают кровь, но в памяти до боли резко вырисовываются трупы на дороге. В горле стоит ком, в глазах темнеет.
— Тамарик, привет, дорогу-дорогу пузожителю! — Маша легонько подталкивает меня в спину, и я прохожу по широкому проходу к своему столу у окна.
Следом за ней в офис вносят запах табака Катерина и Наталья. Увы, они сидят рядом со мной, и каждое утро начинается не слишком приятно. Сразу приоткрываю окно. Пусть лучше дует в спину. Ещё лучше было бы запустить кондиционер, но Маша наслушалась о нём страшилок и на любую попытку включить «адскую машину убийства» ударяется в слёзы.