— Да какая же там вода? — Чомор приседает и встаёт, приседает и встаёт, обдирая спину о кору. — Там воды отродясь не было. Ты плюй.
— Но зачем?
— Не хочешь плевать — урони туда пару капель крови. Или выдерни волосы и кинь. Но плюнуть проще. Надо же как-то ему тебя распознать среди множества других существ.
Генетический анализ. Сказочная версия.
Снова наклоняюсь над тёмной скважиной. Во рту как назло пересыхает, но я, нацедив, сплёвываю капельку слюны.
— Тю, — продолжая чесаться, тянет Чомор. — И это всё?
Вздохнув, плюю ещё раз.
— А второй раз зачем? — хитро щурится Чомор, и из бабы-яги превращается в мужчину-кентавра. Правда, на основе медвежьего тела и с рогами… Лениво приближается к жерлу колодца, увлекая за собой шлейф из светляков. Заглядывает во тьму. Нюхает. Высматривает что-то. Кивает. — Да, точно: счастливый брак, трое детей, собственный выбор из нескольких претендентов. И берегись огня.
— Почему?
— Лунный дар скользить между мирами ни в воде, ни в земле, ни в огне не действует. Только огонь может поменять твою судьбу к худшему.
— Как это произойдёт? Когда?
Закатив тёмные очи с мерцающими в них отблесками светляков, Чомор ворчит:
— Ну что ты такая назойливая? Тебя же замуж такую никто не возьмёт.
— Так я сама выбирать буду.
Он вздыхает:
— Ну да. Ладно, будь назойливой. Вот вернётся князь — можешь сразу начинать. А со мной не надо.
— А он… — к щекам приливает кровь. — Ариан случайно не…
Ощущение чужого взгляда растекается по спине лёгким покалыванием. Разворачиваюсь: Ариан в белой тоге стоит между деревьев и смотрит на меня. Прикрывая руками грудь, закусываю губу: не могу при нём спросить, не ему ли суждено стать моим мужем… хотя он же в отборе не участвует. И я спрашиваю:
— А можно посмотреть, кто на меня покушался?
Чомор мотает головой:
— Это блохастый был, их судьбу не видать.
— Её жизни что-нибудь угрожает? — рокочет Ариан.
— Береги от огня, и всё у неё будет хорошо. — Чомор потягивается. — Давай, забирай свою зазнобу, она у тебя нервная, суетливая, болтливая и вообще со скверным характером.
С каждым эпитетом брови мои всё выше приподнимаются вверх: может я и нервничала из-за этого чудища лесного, но уж точно не болтала, а про характер за сорок минут (во время которых я ни разу не пожаловалась!), что мы шли к колодцу, нельзя узнать ничего определённого.
— Заберу, конечно, — выступает вперёд Ариан, и светлячковое сияние озаряет корзинку в его руке. — Заберу и покормлю. И даже тебе кое-что перепадёт. — Щурясь совсем как приятель, Ариан вытаскивает из корзинки кринку, перевязанную тканью. — Сметана.
— Оо, — выражение счастья озаряет лицо Чомора голубоватым светом, и к ногам Ариана приземляется гигантский котище, хватает кринку и в один прыжок скрывается в темноте.
Вытаскивая из корзины светлую хламиду, Ариан неотрывно смотрит на меня. А меня захлёстывает обида за его слова в домике на озере, за то, что бросил с этим сумасшедшим.
— Мог бы предупредить, с кем меня оставляешь, — ворчу я, выхватываю из его рук белую одёжку. Может, по поводу дурного характера Чомор не так уж не прав. — И сметаной меня не купишь, не люблю я её.
Под пристальным, немигающим взглядом Ариана я краснею. Но мои пылающие щёки скрывает надвигающаяся темнота: все светляки уносятся следом за Чомором.
Никогда в жизни не доводилось мне бывать в шалашах на дереве. Как-то не срасталось. Но в другом мире внезапно находится такой шалаш: на огромном дубе, с однокомнатным домиком и огороженной перилами смотровой площадкой. С шикарным видом на озеро, по которому до сих пор снуют лодки.
Озёрный город освещён луной, огоньками и даже прожекторами. Оборотни активно ныряют в мерцающую жёлтым и голубым воду.
— Может, скажешь им, что я как бы здесь? — не выдерживает моё доброе сердце. — Или они сами поймут, когда лунный дар ни к кому не перейдёт?
Отведя от лица бутерброд с копчёной олениной, Ариан щурится. Думает. Мотает головой:
— Нет, лунный дар может не найти среди них подходящую волчицу и улететь дальше. И нет, не скажу: они плохо ныряют. Вяло как-то. Когда удовлетворюсь их рвением или когда они исследуют всё дно озера — так сразу скажу, что ты жива, а пока пусть ищут.
Почему-то кажется, что оборотни отдуваются за то, что мне понравился подарок их кандидата. А возможно, я слишком высокого о себе мнения, раз считаю эту дрессировку расплатой за ревность Ариана.
Обида на сдачу меня Чомору куда-то улетучилась ещё после первого бутерброда, запитого кофе из термоса, и теперь я в благостном настроении. В шалаше на дереве здорово. И оборотни озёрные так красиво воют, хоть и грустно, с надрывом таким, будто меня уже хоронят. Трогательно. Хоть и понимаю: их страх перед Арианом на такую бурную деятельность толкает.
По спине пробегает холодок ужаса: убить ведь могли! Но я гоню его прочь, старательно сосредотачиваюсь на тёплом воздухе, на ощущении досок под филейной частью. Не хочу думать о серьёзном и страшном.
— Ожерелье жалко, — тяну я.
Ариан косится на меня, тихо обещает:
— Я тебе другое подарю, ещё лучше.
— Но то Вася своими руками сделал.
Вздохнув, Ариан смотрит на расчерченное бликами, лодками и ныряльщиками озеро.
— Если очень хочешь, могу научиться что-нибудь такое делать.
Невольно фыркаю, закашливаюсь. Ариан похлопывает меня между лопаток. В горле жжёт, глаза щиплет от слёз. Не сразу отдышавшись, бормочу:
— Не представляю тебя за подобным занятием.
— Почему нет? — Ариан протягивает руку. Кончики его дрогнувших пальцев касаются моего виска, и меня будто ударяет током, только приятно. Щурясь, Ариан заправляет мне волосы за ухо. — Я могу всё, что могут мои подданные, и даже больше.
— Так уж и всё? А если твои подданные умеют петь в опере, талантливы в этом?
— Значит, я трансформирую структуру горла и лёгких, изучу технику пения и тоже смогу петь в опере. Но оперных певцов у нас нет, мы предпочитаем камерную музыку.
Молчу, осознавая. Моргаю. Снова молчу, потому что осознаётся плохо.
— А ты так можешь? — наконец уточняю я.
— Часть лунного дара — пластичность света. У жриц это не так выражено, возможно, из-за меньшей доли способностей или из-за разницы функций, а может будущим матерям такое вредно, но у меня довольно широкие возможности по изменению тела, хотя оно всегда стремится принять привычную форму.
— Значит, изменения будут временными?
— Да. — Ариан снова проводит кончиками пальцев по моему виску, скуле, губам, и это приятно до мурашек, несмотря ни на что.
— Не надо, — шепчу я.
— У тебя крошка… — выдыхает Ариан, наклоняется. — Чего ты боишься?
Вопрос вспыхивает в мозгу цветными искрами. Отклонившись, хмуро смотрю на тугодумного спутника и на всякий случай указываю на озеро:
— Меня только что убить пытались.
Оборотни там снова завывают.
— Значит, в меня ты не веришь, — вздыхает Ариан и тоже отклоняется. Задумчиво смотрит на озеро. — Признаю: не привык к таким ударам исподтишка. Но я могу тебя защитить.
— Не лучше ли меня спрятать?
— Твой лунный дар — он как тропинка к тебе, как путеводная нить. Криминалистика тут не развита, поймать преступника можно разве что по запаху, свидетельским показаниям или с поличным. И я обязательно его или их поймаю, — переходит на рык Ариан. — Только надо эту тварь выманить.
— Почему бы не допросить всех?
— Потому что когда кто-то боится, ложь определить невозможно, и я рискую получить лишь козла отпущения, взявшего на себя вину кого-нибудь более сильного. — Ариан запускает пальцы в волосы. — Честно говоря, я просто не понимаю, зачем это всё?
— Может, кому-нибудь не нравится, что я человек?
— Но Лада была чистокровной. Я не понимаю, что между вами общего.
— Дар? — мой голос звучит напряжённо: терпеть не могу разговоры о чистоте крови.
— Дар неуничтожим. Он не может хранить информацию об убийце Лады. Не имеет уникальности, чтобы привязываться к дару, переходящему по одной линии. Если нужен был дар — достаточно убить любую жрицу. Но почему-то охотятся на тебя.
Опять холодные мурашки ползут по спине, и кровь откатывает от лица.
— Прости, что напугал. — Ариан так быстро прижимает к себе, что не успеваю среагировать. В его руках тепло. Всё же верю, что он меня защитит. — Спать хочешь?
— Ты что! Я так испугалась, что теперь не усну.
Но я не права: поддавшись Ариану, на минутку ложусь в домике на жёсткую медвежью шкуру и тут же засыпаю.
— А как вы здесь определяете время суток? — первый вопрос, возникающий при пробуждении, ведь луна висит в небе на том же месте, и ни на люмен не светлее, чем в час моего засыпания.
Сидящий рядом со шкурой Ариан несколько долгих мгновений молчит, пытая меня задумчивым взглядом. Признаётся:
— Чувствуем интуитивно и никогда не путаем.
— Что, прямо у всех идеальное чувство времени? — Натягиваю медвежью «лапу» на обнажившееся во сне плечо: нечего всяким сторонникам чистоты крови на меня любоваться.
Ариан склоняет голову. Падающий в окно серебристый свет очерчивает его скулы, чувственные губы.
— Не минута в минуту, но ночью нам уютнее, видим мы в это время лучше. Перепутать невозможно.
— Понятно. — Лежу и чувствую, что-то не так. Но что? Ариан так подозрительно ноздрями подёргивает. Глубоко вдыхаю через нос… — Мясом пахнет. И сыром.
— Ах, да, — полуобернувшись, Ариан вытаскивает из-за спины деревянную плошку с ломтиками запечённого мяса и куском полупрозрачного сыра. — Угощайся и пойдём.
— Куда?
Неопределённо кивнув за спину, Ариан придвигает миску ближе. Запах усиливается, я жадно хватаю ломоть холодного мяса, заглядываю в плошку и поднимаю взгляд на Ариана.
— Где хлеб? — Могу, конечно, обойтись без него, но всё же…
— Прости, вчерашний птицам скормил, а свежего взять не подумал.