Пытаюсь смехом заглушить неловкость, но не получается. Затылок зудит от тяжёлого взгляда Ариана. Этот взгляд почти прожигает, ежесекундно напоминает о своём хозяине. Я и сама будто острее чувствую присутствие Ариана: кожей, сердцем… душой.
— Слишком всё непривычно. — Пытаюсь улыбнуться. — Устала. И мне в самом деле не хочется от вас уезжать, потому что тут спокойно. И ты очень милый.
Осмелев, касаюсь щеки Ламонта. Ариан отзывается рыком. Не глядя на него, бросаю:
— Я мужа выбираю, не мешай.
Запрокинув голову, Ламонт звонко смеётся. Поймав мою ускользающую от щеки ладонь, целует кончики пальцев. С улыбкой поясняет:
— Всё же есть прелесть в даре жрицы: можно лунного воина на место поставить.
— А у тебя смелости на это не хватит, — рокочет Ариан, и в его голосе звенит искренняя злоба. — Разве нет?
Облизнув губы, прикусив нижнюю, Ламонт глухо поясняет:
— У меня выбора нет. Стаю подставлять я права не имею. Даже если очень хочется перегрызть тебе горло.
Ариан усмехается. Ламонт до скрипа стискивает зубы, его передёргивает. И голос звучит ещё глуше:
— Странные игры ты затеваешь, лунный воин. Если нападу на тебя — стая лишится права участвовать в состязании за жрицу. Если отрекусь от семьи ради драки с тобой — лишусь права участвовать в состязании за жрицу. И всё же ты своим дерзким поведением делаешь всё, чтобы именно это я и сделал.
— Стоп. — Поворачиваюсь к ощетинившемуся Ариану. — Это правда?
Ариан молчит, лишь злобно сверкают зеленью глаза. Желудок сжимается от страха. Но я заставляю себя перебороть оторопь и повторяю громче:
— Ты в самом деле пытаешь бесчестно вывести его из состязания?!
— Если этот белобрысый трус хочет драки… — рык Ариана звенит в напряжённом воздухе.
Ламонт подаётся вперёд, и на его хребте прорастает и дыбится шерсть:
— Держи язык за зубами. Легко оскорблять, когда ты неприкосновенен! Легко рычать на того, кто ответить не может.
Отступаю от слишком разгорячённых оборотней. Вскрикиваю:
— Прекратите!
Ариан выглядит дико. Того гляди набросится на Ламонта. Выплёвывает злые слова:
— Если ты такой смелый, я готов отказаться от звания лунного воина и сразиться с тобой. — Ухмылка кривит оскаленную пасть Ариана. — Ну что, рискнешь, трусишка? Или ты только языком трепать да розочки дарить можешь?
Ламонт белым волком кидается вперёд. Штаны спутывают лапы, он приземляется, ткнувшись носом песок. Успевает увернуться от клыков, катится в сторону, избавляясь от пут. Ариан наскакивает следом, щёлкает зубами, целит в нос. Зацепляет ухо, на белую шерсть брызгает кровь.
Волки прыгают друг на друга, сверкают клыки, бешеные глаза. Их рык будоражит кровь.
— Хватит! — Меня захлёстывает жадный восторг, любопытство: как оно у них происходит? Как далеко они готовы пойти? Но разумом боюсь, что Ариан вырастет и просто раздавит Ламонта.
Бой продолжается в равных размерах. Ариан ухватывает Ламонта за щёку. Рычит. Ламонт пытается добраться до его шеи, бока. Препираясь, они поднимаются на задние лапы, обхватывают друг друга лапами. Глухо рычат. Их ярость непреклонна. Возбуждающа. И страшна.
Но я совсем не хочу, чтобы Ламонта загрызли.
— Хватит! — Оглядываюсь. — Эй, кто-нибудь! На помощь!
На том берегу реки вспыхивают глаза. Даже в кустах, кажется, кто-то есть.
Бешеный рык. За те мгновения, что я осматривалась, на белой шкуре расцвело больше кровавых пятен. Даже не увеличив рост, Ариан давит, прёт на Ламонта так, что тот отступает. Его клыки наконец впиваются в серую шерсть у плеча Ариана. Тот, резко дёрнувшись, стискивает клыки на носу. Ламонт мотает головой, пихается. Ариан рычит.
Да они всерьёз сцепились! Не до первой крови, не до согласия подчиниться, как бывает у не слишком агрессивных собак, как следовало бы ожидать от существ разумных и цивилизованных, а всерьёз!
Как их разнять? Швыряю в них песок. Без толку. Ведро бы воды на них вылить. Палкой треснуть. Оглядываюсь, но между берегом и деревьями широкая полоса травы, а ветки кустов слишком мелкие.
Что делать?
Взгляд зацепляет в траве что-то длинное и тёмное. Ствол молодого дерева. Тяжеленный, наверное. Ариан и Ламонт качаются на задних лапах. По белой шерсти расползается кровь.
Подскакиваю к стволу. Рывком поднимаю. Ужас помогает одолеть тяжесть. Крича, я с разбега ударяю обоих стволом. Их отшвыривает на песок. И снова они кидаются друг на друга. Снова бью. Они катятся по земле, рычат, цапают друг друга, а я дубинищей луплю их, оттесняю к воде.
Рухнув в серебристые воды, они подскакивают и уставляются друг на друга, замирают.
— Обоих убью! — рычу я. Ствол вырывается из рук и падает в песок. Пальцы дрожат. Меня всю колотит. Обхватив себя за плечи, стуча зубами, выдавливаю: — Идиоты. Какие же вы идиоты!
Злость вынуждает снова схватить ствол. Швыряю его. Брызги обливают помятые мокрые шкуры. Хочется столько всего сказать. Настучать по мохнатым башкам: я же хотела, чтобы они за мной ухаживали, а не друг друга трепали.
На белой шкуре шире расползаются подтёки крови. Всё могло кончится убийством… Схватив горсть песка, швыряю в Ариана. Он отворачивает морду, глухо рычит. Пятится, настороженно следя за Ламонтом.
— Никаких драк! — снова швыряю песок.
Фыркнув, Ариан демонстративно отходит в сторону и садится на берегу.
Педагогичней обидеться на обоих, но я решаю утешить проигравшего. В конце концов, у Ламонта хоть намерения серьёзные. Поэтому помощь ему оказывается в выделенном мне доме. Поэтому белокурая голова лежит на моих коленях, и я накладываю заживляющую мазь на прокушенный нос. Двадцать минут назад почти всё лицо было сплошной отёчной припухлостью. Краснота и раздражение спадают быстрее, чем у людей, но лицо утратило львиную долю привлекательности.
— И у вас такое поведение считается нормой? — Осторожно колдую мазью и ватной палочкой над разодранной кожей. — Вот так взять и подраться?
— Конечно, женщина должна видеть, что мужчина может её защи… — Ламонт поджимает губы, и глаза темнеют.
Похоже, неспособность меня защитить его смущает. Снова хочется укоризненно посмотреть на сидящего у стены Ариана, но я сдерживаю порыв, наказывая его подчёркнутым безразличием: нечего моих женихов грызть.
— Шрамов ведь не останется? — Осторожно касаюсь его напряжённой губы с запёкшейся кровью в уголке.
— Только от сквозных прокусов на щеке. — Ламонт улыбается и тут же болезненно кривится.
Бросаю на Ариана гневный взгляд и снова обращаю всё внимание на Ламонта. Глажу его мягкие встрёпанные волосы.
— Шрамы красят мужчину. — Накручиваю светлый локон на палец. — Это было безрассудно, но очень смело.
Ариан едва слышно фыркает. Попробовал бы ввернуть ехидное замечание — швырнула бы в него флаконом с перекисью водорода. Вместо этого ласково касаюсь предплечья Ламонта, на котором алеет соединённая тонкими полосками лейкопластыря рваная рана.
— Это точно не надо обработать лучше? Перевязать?
— Пройдёт. — Ламонт сжимает мою ладонь.
Ободряюще улыбаюсь ему, хотя внутри всё до сих пор подрагивает. И не уверена, что от ужаса, а не от удовольствия. Всё же приятно, когда мужчины настолько хотят тебя получить, что готовы подраться. Ещё бы это не угрожало их жизни и здоровью… Но, наверное, тогда бы этот жест не впечатлял.
Сильнее меня удивляют последствия боя: раз лунный воин выступал в драке как частное лицо, то всё в порядке. Когда мы добрели до города, на нас пристально смотрели, но Ариана задержать не пытались, не мстили. И ни словом не возразили, когда он вместе со мной и Ламонтом вошёл сюда и уселся на свою шкуру.
Даже у Ламонта, кажется, претензий к этому нет, хотя он напряжён и временами скашивает взгляд на царственного соперника.
Получается, если у меня будет сын, и он вдруг подерётся с другим оборотнем, и тот оборотень его подерёт, я, как и мать Ламонта, — а она просто оглядела его, выдала мне аптечку и ушла, — должна буду всё это стерпеть без малейших претензий? Ни глаза обидчику выцарапать, ни шкуру спустить?
Раздаются шаги, и в комнату заскакивает растрёпанная Катя:
— Поздравляю!
— Э, — окидываю взглядом её помятый, грязный балахон, листочки и веточки в волосах. — С чем?
— Ну как же, — она всплескивает руками, и лунный луч вспыхивает на кулоне на её груди. — За тебя же подрались! Далеко не за каждую невесту дерутся. Честно говоря, во многих стаях эта традиция поддерживается удручающе редко.
Пожалуй, здесь спокойнее иметь дочерей.
— Это правда здорово. — Усевшись рядом с Ламонтом, Катя восторженно смотрит на него. — Ты крут! Я почти жалею, что меня не за тебя сосватали.
— Гирдх тоже сразился бы за тебя, — вступается за её жениха Ламонт.
— Пф. — Катя приглаживает волосы. — Он слабый.
«Да и этот проиграл», — сказал бы Ариан, если бы не дулся. Ну, мне так кажется, даже будто голос его услышала.
— Ты просто не даёшь ему шанса. — Ламонт слабо улыбается. — Простилась бы ты с ним, тебе скоро уходить.
— Куда это? — удивляюсь я.
Впечатление от обратившегося ко мне томного взора Ламонта изрядно портят припухлости и ссадины в белёсой мази.
— Скоро кончится срок, подаренный нашей стае на общение с тобой. — Ламонт переплетает наши пальцы. — Кати пора отправляться, если она хочет сразу встретить тебя в следующей стае.
Как-то совсем вылетело из головы, что скоро мне возвращаться в Сумеречный мир. С Арианом. Наедине. В джип, где мы устроили такое… пропахший нами джип. И всё это один на один с ревнующим зверем…
— Я поеду с Катей. — Мои щёки вспыхивают от страстных воспоминаний.
— Это неудобно, — глухой голос Ариана подтверждает опасение, что он захочет воспользоваться нашим уединением.
И, честно говоря, немного страшно остаться с ним наедине: он сильный и наверняка сердится. И кто знает, не наговорим ли мы такого, после чего даже нейтральные отношения станут невозможными. Или того хуже: снова соблазнюсь его привлекательностью, уступлю, и он ни за что больше не воспримет меня серьёзно. Или… не знаю, просто страшно остаться наедине. Страшно, что он опять предложит близость без обязательств, скажет, что подрался из-за глупого собственнического инстинкта, и в этом нет ничего личного.