Снова зевнув, вытянувшись поперёк кровати, Ариан покачивает хвостом из стороны в сторону:
— Для большей подвижности при срочных сделках. На всякий случай. Для престижа. Чтобы утереть нос Златомиру.
— То-то я смотрю, парни не особо напрягаются ухаживаниями.
— Орой и Улай ещё слишком молоды для таких серьёзных свершений, Дьаар слишком скромен, у него вообще с женщинами не складывается, несмотря на высокий статус. Амат, хотя и любит пиры, эпатажную одежду и склонен к мистике, слишком деловой, чтобы пойти по пути честного завоевания девичьего сердца. Ну и их традиции к ухаживаниям человеческого типа не располагают. Готов поспорить, он деньги предложит.
Подняв взгляд к потолку, обдумываю ситуацию: мне готовы заплатить за согласие на брак. Сколько мама говорила, сколько модные девчонки что в школе, что в институте пророчили одиночество и сорок кошек в придачу, про заявления Михаила вообще тошно вспоминать, а сейчас за мою руку и сердце готовы платить. Если бы ездила на встречи выпускников, можно было бы почти похвастаться таким нечаянным достижением. Ну или свозить Ариана показать, чтобы осознали всю степень своей неправоты…
— Как думаешь, сколько предложат? — опускаю взгляд с потолка на Ариана.
Он вскидывает кустики бровей.
— Просто интересно, — улыбаюсь я.
— От пяти миллионов рублей, думаю. Всё же у них женщины не слишком ценятся.
Для меня и пять миллионов сумма за гранью, хотя для выкупа всей моей последующей жизни это, пожалуй, маловато.
Ариан смотрит очень внимательно, и такое чувство, что хочет сказать «я могу дать больше пяти миллионов».
— Это просто любопытство. — Треплю серую макушку, пробегаюсь пальцами по бархатной шерстке носа. — Мне никогда столько не предлагали. Странно немного. И впечатляет. Самооценку повышает немного, хотя по факту подобное предложение не назвала бы пристойным.
Распахнув розовую пасть, Ариан зевает, будто невзначай проходится языком по кончикам моих пальцев и поднимается:
— Пир надо посетить. Хоть и от младшей жены, но всё же сын.
Наконец я обращаю внимание на приставку «младшая», уточняю:
— У него несколько жён?
— Три. Дети делятся на детей первой, второй и третей — младшей — крови, их статус определяется старшинством матерей.
Всё меньше и меньше эта стая нравится. Ариан снова зевает.
— Ты хоть выспался? — Зеваю в ответ.
— Не совсем. — Ариан спрыгивает с кровати. — Но идти надо. Погоди минутку, я сейчас.
Схватив зубами телефон, он исчезает во всплеске тумана, а я поднимаюсь с кровати, потягиваюсь. Оглядываю свой мятый подол: да, в таком виде только и пировать на виду у всей стаи.
— Угораздило же связаться с ревнивцем. — Продолжая потягиваться, отправляюсь в ванную.
Успеваю умыться и начинаю расчёсываться, когда краем глаза замечаю движение: Ариан во всей нагой красе прислоняется к дверному косяку. Невольно вспоминаю про «неэстетичное», и меня снова разбирает смех. Да, среди людей такого мужчину не найдёшь. А может, даже и среди оборотней. Сердце заполняет нежность. Я так увлечена этим тёплым ощущением, что не сразу замечаю в руках Ариана серебристое полотно.
Мягко улыбаясь, он протягивает его мне.
Ещё не понимая, забираю ткань… это платье. Серебристое тончайшее платье на узорно заплетённых бретельках. Ткань очень нежная, почти невесомая, но не прозрачная.
Поднимаю подарок за бретельки: под грудью тянется серебристый узор, подол расширяется книзу.
— Загорелись. — Ариан улыбается.
— Что?
— Глаза загорелись. Это прекрасно на самом деле, что можно подарить немного счастья такой простой вещью. Что ты умеешь радоваться.
— Мне кажется, все женщины радуются обновкам.
Он отрицательно качает головой. Мягко, но непреклонно заставляет развернуться спиной. Есть что-то невыносимо приятное в том, что мужчина расстёгивает молнию на платье, щекоча дыханием кожу, согревая своим теплом. Волны этого тепла прокатываются по мне, концентрируются внизу живота томящим желанием.
Ариан прижимается губами к моему уху, шепчет:
— Тебе придётся тщательно помыться.
— Мм? — я ловлю его взгляд в отражении зеркала на стене.
— Одежда — это всё ваши человеческие глупости. — Не касаясь, Ариан скользит ладонями над моими плечами, и в зеркале это выглядит откровенной лаской. — Оборотни привлекательность женщины определяют по запаху, и твой запах прекрасен, обворожителен, сладок. Особенно когда я тебя распаляю…
— Боишься, что на меня обратят внимание.
— Уже обратили, просто не смеют соваться. А я от этого запаха… пьянею и склонен оборонять свою территорию.
Вот ведь зверюга, уже своей территорией обозвал. Но чего не простишь, когда он так пристально, так зачарованно смотрит… Эх, вздыхаю, улыбаюсь:
— Конечно, помоюсь. Очень тщательно.
— Спасибо, — шепчет он, почти касаясь губами уха, всё же сжав мои плечи. И касаясь ещё кое-чем, сейчас не прикрытым одеждой и готовым к действию. — Я подожду в комнате.
Он выходит и закрывает дверь. И уверена: он заметил румянец на моих щеках и ощутил, как вскипела от его прикосновений кровь.
Не одному ему тяжело держаться. Всегда думала, что жажда близости — проблема исключительно мужчин, но нет, мы, женщины, ей тоже подвержены.
Я выхожу из ванной только через сорок минут. Лёгкая шелковистая ткань платья обнимает, ласкает, подчёркивает плавность изгибов тела.
— Загорелись, — улыбаюсь я, глядя в буквально вспыхнувшие глаза сидящего на полу волка-Ариана. — У тебя глаза загорелись.
— Не удивительно, — низким, томным голосом отзывается он. — Ты прекрасна, как луна.
Сердце пропускает удар. Я тоже ранена. Метафизически, но так ощутимо.
И в унисон моему безумному сердцебиению начинают рокотать барабаны разворачивающегося пира.
Бум-бум-бум-бум… — пробивается в подкорку, в каждую косточку. Настигает голову под подушкой, под одеялом. Бесконечное, нескончаемое, вечное: бум-бум-бум…
— Я не выберу эту стаю, — хрипло произношу в подушку.
— А что так? — почти над ухом хрипит женский голос.
Дёрнувшись в сторону, натыкаюсь на мохнатое тело, оглядываюсь: половину моей кровати занимает помятая Катя в простыне. Ариан утыкается мокрым носом мне между лопаток, игриво проводит языком.
Катя оглядывает озарённую светодиодами гостиную и изумлённо вскидывает брови:
— А зачем вы кроватью дверь заблокировали?
Честно — не помню ни как придвигали кровать, ни то, что брали с собой Катю. Я как-то успела о ней подзабыть за всеми этими выстрелами и угощениями.
— Кровать не по фэншую стояла, — торжественно извещает Ариан. — Пришлось передвинуть.
— Разве законы фэншуя применимы к Лунному миру?
— Где твой патриотизм, Катька? Что за упаднический настрой? У нас тут самый фэншуистый фэншуй из всех возможных, даже не сомневайся.
Поворачиваюсь, чтобы через плечо взглянуть на Ариана: у него глаза чернущие, кромка белков едва виднеется. Звериную морду перекашивает подобие улыбки.
— Ну что, девицы-красавицы, опять в бассейне вас вымочить или сразу на пир идём?
Вглядываясь в его тёмные безумные глаза, тихо спрашиваю:
— Что с тобой?
— Я бы на пир пошёл. — Вскочив, Ариан вытягивает передние лапы и прогибается. Выпрямившись, встряхивает шкурой. — Ну, чего лежим? Кого ждём?
— На пир! — вскакивает Катя. — Гулять так гулять, тем более последний день, надо попробовать всё не попробованное.
— И допить всё недопитое! — Виляет хвостом Ариан, жжёт меня шальным взглядом черных глаз.
Тревожно до дрожи, жутко. Накидываю одеяло на голову.
— Сначала нам надо кое-что взять в Сумеречном мире. — Ухватив Ариана за шкирку, сосредотачиваюсь на перемещении из мира в мир, комнату затягивает дымкой, и серебристый интерьер сменяется стрекочущей ночью, мы плюхаемся с высоты кровати на землю.
Мои чёрные волосы скрыты тканью, так что убийц не боюсь. Заглядываю в тёмные, заметные лишь по зеленоватым отблескам звёздного света глаза. Что-то жуткое есть в них сейчас, и сердце обмирает, стынет в груди.
— Ариан, что с тобой происходит?
— Я пьян, — напевает Ариан, обращаясь человеком и надвигаясь. — Я пьян тобою!
Опрокидывает меня на траву, нависает. Глаза на бледном лице как два чёрных колодца.
— Ариан… — шепчу я. — Что происходит?
— Безумие, безумие чистой воды! — Он целует меня в губы, шею. Прижимает мои запястья к траве над головой и снова целует, скользит губами по коже. — Не хочу тебя делить ни с кем, ни на минуту. Не хочу, чтобы на тебя смотрели, не хочу, чтобы тебя нюхали, не хочу, чтобы даже надеялись получить тебя.
— Ты с ума сошёл такое говорить? — зло шепчу я, а у самой сердце заходится, пальцы дрожат. — Ты о последствиях своих слов думаешь?
— А я устал молчать, устал сдерживаться. Тамара… Тамара… — Он прижимается пылающим лбом к моему лбу.
Он горячий, его голое тело я чётко ощущаю сквозь тончайшую ткань платья.
— Ариан, ты пьян?
— Нет, это серьёзнее, — смеётся он. — Нет ничего страшнее мстительных девушек.
— Ты, тебя…
— Опоили, чтобы потерял контроль, опозорился, наделал глупостей, — шепчет Ариан и скользит губами по скуле, освобождает мои руки, чтобы спуститься к обтянутой платьем груди. — Я держался, сколько мог, но всему есть предел… Тамара, ты сводишь меня с ума.
— По-моему, с ума тебя сводит какая-то отрава. — Упираюсь ладонями ему в плечи.
— Минута с тобой стоит года без тебя, двух, десяти. — Он скользит к моим губам, ладонью поднимая подол. — Будь только моей, пообещай…
Холодея от ужаса, зажимаю его рот ладонью.
— Ариан, ты не должен этого говорить. Это опасно, твоя сила…
Зажмурившись, он целует мою ладонь, пальцы, проскальзывает языком по запястью и как-то разом распластывается на мне.
— Тамара, родная моя, — шепчет в ключицу.
Мурашки бегают по коже, желание накатывает жаркими волнами, но в голове пульсирует мысль: «Опасно, нельзя, нужно немного потерпеть». А горячие губы дразнят, зацеловывают лёгкие укусы.